Крейсер Его Величества «Улисс» - Алистер Маклин

Глава 15

В СУББОТУ

(вечером)

Одна за другой поступали на мостик депеши. С транспортов поступали тревожные, озабоченные запросы, просьбы подтвердить сообщение о выходе «Тирпица» в море. «Стерлинг» докладывал о том, что борьба с пожаром в надстройке идет успешно, что водонепроницаемые переборки в машинном отделении держатся. Орр, командир «Сирруса», сообщал, что эсминец имеет течь, но водоотливные помпы справляются (корабль столкнулся с тонущим транспортом), что с транспорта снято сорок четыре человека, что «Сиррус» сделал все, что полагается, и нельзя ли ему идти домой. Донесение это поступило после того, как на «Сиррусе» получили дурные вести. Тэрнер усмехнулся про себя: он знал, что теперь ничто на свете не заставит Орра оставить конвой.

Донесения продолжали поступать. Они передавались с помощью сигнальных фонарей и по радио. Не было никакого смысла сохранять радиомолчание, чтобы затруднить работу вражеских станций радиоперехвата: местонахождение конвоя было известно противнику с точностью до мили. Не было нужды запрещать и визуальную связь, поскольку «Стерлинг» все еще пылал, освещая море на милю вокруг. Поэтому донесения все поступали и поступали — донесения, полные страха, уныния и тревоги. Но наиболее тревожная для Тэрнера весть была передана не сигнальным прожектором и не по радио.

После налета торпедоносцев прошла добрая четверть часа. «Улисс», шедший теперь курсом 350 градусов, то вставал на дыбы, то зарывался носом во встречные волны. Неожиданно дверца, ведущая на мостик, с треском распахнулась, и какой-то человек, тяжело дыша и спотыкаясь, подошел к компасной площадке. Тэрнер, к этому времени вернувшийся на мостик, внимательно взглянул на вошедшего, освещенного багровым заревом «Стерлинга», и узнал в нем трюмного машиниста. Лицо его было залито потом, превратившимся на морозе в корку льда. Несмотря на лютую стужу, он был без шапки и в одной лишь робе. Трюмный страшно дрожал — дрожал от возбуждения, а не от студеного ветра: он не обращал внимания на стужу.

— Что случилось, приятель? — схватив его за плечи, спросил озабоченно Тэрнер. Моряк, еще не успевший перевести дух, не мог и слова, произнести.

— В чем дело? Выкладывайте же!

— Центральный пост, сэр! — Он дышал так часто. так мучительно, что говорил с трудом. — Там полно воды!

— В центральном посту? — недоверчиво переспросил Тэрнер. — Он затоплен?

Когда это произошло?

— Точно не знаю, сэр. — Кочегар все еще не мог отдышаться. — Мы услышали страшный взрыв, минут этак...

— Знаю, знаю! — нетерпеливо прервал его Тэрнер. — Торпедоносец сорвал переднюю трубу и взорвался в воде у левого борта корабля. Но это, старина, произошло,пятнадцать минут назад! Пятнадцать минут! Господи Боже, да за столько времени...

— Распределительный щит выведен из строя, сэр. — Трюмный, начавший ощущать холод, съежился, но, раздосадованный обстоятельностью и медлительностью старпома, выпрямился и, не соображая, что делает, ухватился за его куртку. Тревога в его голосе стала еще заметнее. — Нет току, сэр. А люк заклинило. Людям никак оттуда не выбраться!

— Заклинило крышку люка? — Тэрнер озабоченно сощурил глаза. — Но в чем дело? — властно спросил он. — Перекос, что ли?

— Противовес оборвался, сэр. Упал на крышку. Только на дюйм и можно ее приподнять. Дело в том, сэр...

— Капитан-лейтенант! — крикнул Тэрнер.

— Есть, сэр. — Кэррингтон стоял сзади. — Я все слышал... Почему вам ее не открыть?

— Да это же люк в центральный пост! — в отчаянии воскликнул трюмный. — Черт знает какая тяжесть! Четверть тонны потянет, сэр. Вы его знаете, этот люк. Он под трапом возле поста управления рулем. Там только вдвоем можно работать. Никак не подступишься. Мы уже пробовали... Скорее, сэр. Ну пожалуйста.

— Минутку. — Кэррингтон был так невозмутим, что это бесило. — Кого же послать? Хартли? Он все еще тушит пожар. Ивенса? Мак-Интоша? Убиты. — Он размышлял вслух. — Может, Беллами?

— В чем дело, каплей? — вырвалось у старпома. Взволнованность, нетерпение трюмного передались и ему. — Что вы как пономарь?..

— Крышка люка вместе с грузом весят тысячу фунтов, — проговорил Кэррингтон. — Для особой работы нужен особый человек.

— Петерсен, сэр! — трюмный мгновенно сообразил, в чем дело. — Нужно позвать Петерсена?

— Ну конечно же! — всплеснул руками Кэррингтон. — Ну, мы пошли, сэр.

Что, ацетиленовый резак? Нет времени! Трюмный, прихватите ломы, кувалды...

Не позвоните ли вы в машинное, сэр?

Но старпом уже снял телефонную трубку и держал ее в руке.

На кормовой палубе пожар был почти ликвидирован.

Лишь кое-где сохранились очаги пожара — следствие сильного сквозняка, раздувавшего пламя. Переборки, трапы, рундуки в кормовых кубриках от страшной жары превратились в груды исковерканного металла. Пропитанный бензином настил верхней палубы толщиной почти в три дюйма точно слизнуло гигантской паяльной лампой. Обнажившиеся стальные листы, раскаленные докрасна, зловеще светились и шипели, когда на них падали хлопья снега.

Хартли и его люди, работавшие на верхней палубе и в нижних помещениях, то мерзли, то корчились от адского жара. Они работали как одержимые. Одному Богу известно, откуда брались силы у этих измученных, едва державшихся на ногах людей. Из башен, из служебного помещения корабельной полиции, из кубриков, из поста аварийного управления рулем — отовсюду они вытаскивали одного за другим моряков, застигнутых взрывом, когда в корабль врезался «кондор». Вытаскивали, бранясь, обливаясь слезами, и снова бросались в эту преисподнюю, несмотря на боль и опасность, раскидывая в стороны все еще горящие, раскаленные обломки, хватаясь за них руками в обожженных, рваных рукавицах. Когда же рукавицы терялись, они оттаскивали эти обломки голыми руками.

Мертвецов укладывали в проходе вдоль правого борта, где их ждал старший матрос Дойл. Еще каких-нибудь полчаса назад Дойл катался по палубе возле камбуза, едва не крича от страшной боли: промокший до нитки возле своей зенитной установки, он закоченел, после чего начал отходить. Спустя пять минут он уже снова был около орудия, несгибаемый, крепкий что скала, и прямой наводкой всаживал в торпедоносцы один снаряд за другим. А теперь, все такой же неутомимый и спокойный, он работал на юте. Этот железный человек с обросшим бородой лицом, точно отлитым из железа, и львиной гривой, взвалив на плечи очередного убитого, подходил к борту и осторожно сбрасывал свою ношу через леерное ограждение. Сколько раз повторил он этот страшный путь, Дойл не знал; после двадцати ходок он потерял счет мертвецам. Конечно, он не имел права делать то, что делал: церемония погребения на флоте соблюдается строго. Но тут было не до церемоний. Старшина-парусник был убит, а никто, кроме него, не захотел бы да и не смог зашить в парусину эти изуродованные, обугленные груды плоти и привязать к ним груз. «Мертвецам теперь все равно», — бесстрастно думал Дойл. Кэррингтон и Хартли были того же мнения и не мешали ему.