Генеральный штаб в годы войны - С Штеменко

- Эх, батенька,- засмеялся Ворошилов,- этого же очень мало.

И начал перечислять названия оперных произведений, о которых до того я даже не слышал.

- А кого из композиторов вы предпочитаете? - продолжал наступать Ворошилов.

Ответить на такой вопрос было нелегко. Я никогда не считал себя тонким знатоком музыки, хотя относился к ней далеко не безразлично, посещал и оперу и концерты. Вместе с моим другом Григорием Николаевичем Орлом, будучи еще слушателями Академии бронетанковых войск, мы подкопили денег и приобрели себе патефоны, а затем всю зиму добывали пластинки. В то время это было трудное дело. Почти каждое воскресенье поднимались спозаранок и отправлялись с одним из первых трамваев в центр города, чтобы занять очередь в каком-нибудь магазине, торговавшем записями оперных арий в исполнении Козловского, Лемешева, Михайлова, Рейзена или пластинками с голосами певцов оперетты Качалова, Лазаревой, Гедройца и других популярных тогда артистов. Очень нравились нам и романсы, народные песни, а также наша советская песенная музыка.

Рискуя оконфузиться перед К. Е. Ворошиловым, я тем не менее рассказал ему все это без утайки. Мой собеседник сочувственно улыбнулся и заметил только, что музыка всегда украшает жизнь, делает человека лучше.

"Экзамен" по литературе прошел более успешно. Я не только ответил на заданные мне вопросы по отечественной классике, но показал и некоторую осведомленность в отношении произведений западноевропейских писателей прошлого и современности.

По вечерам Климент Ефремович просил обычно Китаева читать вслух что-нибудь из Чехова или Гоголя. Чтение продолжалось час-полтора. Китаев читал хорошо, и на лице Ворошилова отражалось блаженство.

На разрушенную и сожженную в недавних боях станцию Варениковскую наш поезд прибыл с рассветом. Там встретили нас И. Е. Петров и член Военного совета В. А. Баюков.

- Везите прямо на плацдарм,- приказал К. Е. Ворошилов, и вся наша группа заняла места в автомашинах.

Ехали быстро. Скоро миновали Темрюк. Тамань - по определению Лермонтова, "самый скверный городишко" - осталась в стороне. Без происшествий прибыли на косу Чушка.

- Здесь не задерживайтесь, пожалуйста, коса под обстрелом,- предупредили нас.

Небезопасно было и в проливе, через который мы шли к берегам Крыма на бронекатере. Когда-то, еще в мирное время, мне не раз доводилось наблюдать, как вот этим же путем колхозники Кубани транспортировали на лодках неправдоподобно огромные арбузы. Гребцы медленно, будто бы даже лениво опускали и поднимали весла. Ритмично, постукивали уключины. Ярко сияло солнце. Все дышало покоем и благополучием. Хотелось самому лечь на дно лодки и без конца смотреть в ласковую голубизну неба.

Не то было теперь. Наш катер, поднимая бурун, рвался вперед по холодному и неприветливому проливу. Справа и слева от нас в разных направлениях сновали большие и малые "плавсредства" с боевыми грузами и ранеными. Это были корабли Азовской военной флотилии, которые тогда несли на себе всю тяжесть непомерно большой для них и поистине героической работы по доставке на Керченский полуостров всего необходимого для боевых действий Приморской армии. Противник систематически обстреливал пролив артиллерийским огнем и нередко бомбил с воздуха находившиеся в нем суда.

Мы вполне оценили предусмотрительность И. Е. Петрова, подославшего для нас бронекатер, и трудную, опасную работу моряков той же Азовской военной флотилии, протраливших от вражеских мин путь через пролив.

Командующий 4-й воздушной армией К. А. Вершинин летел на "короле воздуха" - У-2. Он считал такой способ переправы через пролив наиболее надежным, хотя в небе все время сновали немецкие истребители. Позднее я и сам убедился в преимуществах этого способа. Мне несколько раз довелось перебираться на тот берег пролива на У-2. Летели обычно метрах в пяти над водой, и истребители противника не могли ничего сделать с нами. Очевидно, они даже не замечали нас.

А пока что с бронекатера мы с опаской поглядывали на едва видимый силуэт горы Митридат. Там располагались наблюдательные пункты противника, просматривающие Керченский пролив. Рулевой уверенно вел корабль. Столь же уверенно он ошвартовался, и мы ступили на берег.

Крымская земля!.. Она представлялась нам когда-то источником здоровья и радости, краем благоухающих садов и золотых пляжей, сокровищницей неповторимых памятников культуры разных времен и многих народов. Я ее знал, правда, главным образом с другой стороны.

...С Крымом у меня лично связаны светлые воспоминания. Сюда я попал из Московской артиллерийской школы имени Л. Б. Красина. В Москве учиться было интересно, и год пролетел незаметно. Учеба шла хорошо, в конном деле я преуспевал. Но вот однажды в начале сентября 1927 года на утренней поверке командир батареи сказал, что в Севастополе формируется новая артиллерийская школа: на первый курс идет прием, а на три старших набирают курсантов со всех артиллерийских школ страны. Наша батарея должна была выделить в Севастополь по два человека с каждого курса.

- Если есть желающие - два шага вперед. Если нет - будут мной назначены, закончил речь комбатареи.

Не долго думая, я толкнул своего земляка Петра Васильева, и мы оба шагнули вперед. С других курсов тоже вышли по одному человеку, а недостающие тут же были назначены. Вот и вся процедура назначения. На следующий вечер мы были на Курском вокзале с деревянными сундучками в руках.

Прибыли мы в Севастополь. Выяснилось, что формировалась первая в Советском Союзе школа зенитной артиллерии. Около месяца не было никаких занятий: только уход за лошадьми - дважды чистка, водопой и кормежка - да строительство конюшен. Мы первый раз увидели море, искупались, повалялись на берегу и были несказанно довольны, что сделали "два шага вперед".

Помимо нас, москвичей, прибыли курсанты из Киева, Сум, Ленинграда. Все утряслось, и началась курсантская служба. В Севастополе - царство моряков. Напротив нашей школы помещался учебный отряд Черноморского флота. Вскоре мы со многими "братишками" перезнакомились и в общем-то жили дружно.

В городской отпуск увольняли, как и в Москве. В субботу: после занятий до 24.00; в воскресенье: до обеда - одна часть курсантов и после обеда - другая. Однако, где бы ты ни был - на чистку и водопой лошадей обязан являться, если не договорился с товарищем, что он все за тебя сделает, и не доложил об этом старшине. В Москве по воскресеньям мне приходилось чистить по 3-4 коня. Правила и в столице и в Севастополе были одни, но там было много москвичей, которым было куда ходить, а мы, "иногородние", за них чистили лошадей. Здесь же севастопольских курсантов почти не было, поэтому работали каждый сам за себя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});