Явка в Копенгагене: Записки нелегала - Мартынов Владимир

— Ну, пошли, — сказал Охеда будничным голосом, когда мы закончили трапезу.

Мы вошли в мою комнатку, сели за небольшой стол. Наушники были только у меня, поэтому Охеда сидел сбоку и вел запись передачи на магнитофон. Я же записывал от руки, благо слышимость на высоте небоскреба была превосходной. Сверил первые цифры шифровки с шифроблокнотом.

— Видите, это совсем другие группы. Вот, посмотрите сами, — сказал я. — Это совсем не те группы, понимаете?

Охеда тупо моргал глазами: было видно, что в этом деле он ни черта не смыслил.

— Прямо чертовщина какая-то! — сказал я. — Совсем не те группы, должны быть другие, — и я, как бы в сердцах, смял листочек с шифром, бросив его в пепельницу. Перекаленный листочек превратился в кучку трухи.

Лицо капитана Охеды исказилось от ярости.

— Ты что это наделал?! — прошипел он.

— Ну вы же сами видели, что это не те группы. Совсем не те. А должны быть те.

— А где же тогда те? — прохрипел он сдавленным голосом, глядя на кучку коричневой трухи, в которую превратился листочек с шифром. Перекаленный, он буквально рассыпался в ладони. — Да ты знаешь, что тебе за это… мать!..

— Ну, давай следующий листочек, может, там как раз то, что нам требуется, — сказал я миролюбивым тоном, намереваясь таким же образом «отгладить» и следующий листочек. «Еще хотя бы один», — думал я. Но Охеда выхватил у меня из рук блокнот, прихватил утюг и отправился на кухню. Первая маленькая победа: без шифра шифротелеграмму прочесть невозможно. Нормально проявленный листочек из шифро-блокнота прикладывается к полученной радиошифрограмме, и тогда из пятизначных цифровых групп появляется текст переданной радиограммы.

Вернулся Охеда. С опаской подал мне отглаженный листок шифроблокнота.

— Ну, вы же видите, что это опять не то. Группы цифр не подходят, — сказал я, прикладывая шифр к цифровым группам радиограммы.

— А в чем же тут дело? — спросил Охеда, тараща на меня свои маслянисто-черные глаза.

— В чем дело? Очевидно, наши уже заподозрили, что со мной что-то случилось. Я в данный момент должен быть в Чили, а ведь меня там нет? Нет, это не то. Первые и последние группы шифрограммы должны совпадать с группами шифра, а они не совпадают.

Ну ладно Охеда… А ведь могут прислать специалиста, которого на мякине не проведешь.

Охеда убрал аппаратуру и поплелся в гостиную. Телевизор в гостиной работал слишком громко, и я попросил разрешения прикрыть дверь. Дверь прикрыли, оставив меня наедиие с самим собой. Быстро произвел осмотр комнаты. Что под кроватью? Пусто. В шкафу? Два десятка накрахмаленных простыней. Пошарив по полкам, наткнулся на ключ от сейфа. А где сейф? Вот он, за стопками постельного белья. Небольшой, встроенный в стенку шкафа сейф. В нем оказался всего лишь один документ — копия договора на аренду квартиры. Приводились фамилии договаривающихся сторон и сумма арендой платы. Документ содержал также адрес дома и номер квартиры. Положил все обратно и закрыл сейф. И вовремя. В дверь внезапно заглянул Охеда. Он пристально глядел на меня. Похоже, он все еще был зол за испорченный шифр. Как теперь объясняться с начальством?

— Смотри не вздумай выпасть ночью из окна, — мрачно пошутил он. — Двадцать два этажа. Можно прыгнуть только с парашютом. Дверь на ночь будем держать открытой.

Я выглянул в окно. Было уже за полночь. Дворик внизу освещался тусклым фонарем. За двориком какая-то стройка. За стройкой — улица, слабое уличное движение. Двадцать простынь… Хватит ли их, чтобы скрутить веревку? Нет, не хватит. А если разорвать на полосы? Но они накрахмалены, поднимут треск, да и не свяжешь их. А если сорвусь, то останется вдова с двумя сиротками, которые неизвестно как выберутся отсюда. Могут вообще пропасть, как пропадают сотни людей в этой стране, управляемой военными режимами, постоянно сменяющими друг друга.

Я выглянул в окно. На балконе спиной ко мне сидел охранник в белой рубашке. Видно, он все же меня засек, так как вскоре вошел Охеда и опустил штору-жалюзи до самого низу.

— Ну дай хоть свежим воздухом подышать, — попросил я.

— Еще, чего доброго, простудишься, кашлять будешь, — мрачно буркнул он, уходя, оставив дверь открытой. — Смотри дверь не закрывай, — сказал он. — В туалете тоже оставляй дверь приоткрытой, понял?

— Понял, что ж тут непонятного?

— Смотри у меня.

Телефон звонил каждый час, и каждый час дежурный докладывал ситуацию. Двое охранников попеременно спали, двое дежурили, Охеда, пятый, подменял то одного, то другого. Мне не спалось. Когда выходил среди ночи в туалет, заметил, что двое дежурных сидели за столом, играя в карты. Их кольты 45-го калибра лежали на столе под рукой. Лишь под утро забылся неспокойным сном. Беспокоили охранники, то и дело заглядывавшие в комнату.

Утром после завтрака смена охраны. Поднял штору окна и разглядел уже при дневном свете окрестности. Отсюда как на ладони видны кварталы домов. Вдалеке акватория порта, суда, сновавшие на Рио-де-ля-Плате. Внизу, на крыше недостроенного дома, лежал моток отличнейшей веревки. Эх, эту веревку бы сюда! Уж я нашел бы способ ее применить. (В том, что смогу спуститься по веревке с двадцать второго этажа, я ни минуты не сомневался. В детстве никто лучше меня не лазил по деревьям. И в спортгородке я тоже отличался. По канату мог подниматься и спускаться на одних руках. А однажды, еще в восьмом классе, к пepвомайским торжествам подготовил акробатический номер.) Из дворика я выберусь через стройку. Там проход. Затем— в Уругвай. Только вот в кармане жалкие гроши. Внизу на стройке работало всего двое рабочих. План созрел мгновенно. На двух клочках бумаги карандашом написал текст: «В Кларин» или «Ля Расон»[38] (бумагу и карандаш оставил Охеда во время радиоприема). «Советский гражданин В. Мартынов незаконно похищен и содержится под стражей по адресу такому-то. Прошу помочь».

Был в этом смысл или не было? Признаюсь, скорей всего это был просто акт отчаяния. Возможно, безрассудный. Но если бы в прессе (а пресса там независимая) появился этот текст, то наши наверняка обратили бы внимание и запросили Центр о том, кто такой Мартынов, а там поняли бы, что «Весты» «загремели». Просто ничего другого в тот момент мне не пришло в голову, а действовать надо быстро. Бездействие смерти подобно. Близился вечер. Я завернул тексты в имевшиеся у меня банкноты достоинством в один песо (поездка в автобусе в то время стоила, как минимум, десять песо), вложил туда для веса по кусочку штукатурки, которую отковырнул снаружи от стены под подоконником. Каждый пакетик зашпилил булавками, найденными в шкафу. Оглядевшись, сначала в открытое окно метнул кусочек штукатурки без «начинки», чтобы рассчитать траекторию. Штукатурка, описав в воздухе дугу над стройкой, шлепнулась на проезжую часть улицы за стройкой вне пределов видимости. Просматривалась лишь дальняя часть улицы. Та же часть ее, куда упадет послание, мне не видна. Выжидаю. Охранники играют в карты. Вот идет пожилая дама с собачкой. Не подходит. Вот два пенсионера в черных беретах. Не годится. Вот одинокая девушка. Опять не то. А вот эти, может, подойдут: два парня и три девушки, с виду студенты, жестикулируя и о чем-то споря, не спеша приближаются к тому месту, где должен упасть мой необычный снаряд. Оглянувшись на открытую дверь, я размахнулся и метнул. Маленький сверток, описав крутую дугу, пролетел над стройкой и почти отвесно упал, по-видимому, прямо под ноги юной компании. Подняли они мое послание или нет, я не видел. По жестяной кровле пристройки к строящемуся зданию ходил молодой смуглолицый рабочий в оранжевой каске. Он перетаскивал какие-то рейки. Рабочий! «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Разве не проявит он боевой солидарности по отношению к представителю Советского Союза? Если, конечно, он умеет читать. «Ну давай, пролетарий, не подведи!» Я бросил сначала кусочек штукатурки, который с грохотом разорвался прямо у него под ногами, ударившись о крышу. Он остановился и поднял голову. Увидел меня. Я сделал ему знак рукой, изобразил пальцами решетку и метнул вторую записку. Она упала рядом с ним. Он поднял сверток и в недоумении посмотрел на меня. Я жестом показал ему, чтобы он развернул сверток и прочитал текст записки, что он и сделал. Умеет читать.