Плач кукушонка - Вольдемар Грилелави

Случилось это на кухне. Открыв холодильник, увидела половину банки своего любимого какао с торчащей в ней чистой ложкой. Облизнулась, проглотила слюну, но не решилась брать без спроса. Тем более, только что папа кормил обедом. Однако холодильник закрывать тоже не хотелось. Банка манила магнитом, не оторваться. Любовалась долго. Потом осмелела и облизала ложку. Так вкусно, что прямо голова закружилась. Далее уже плохо соображала, как еще раз-другой облизала. Опомнилась только, когда уже банку натирала пальчиком до блеска, облизывая с него следы вкуса какао.

Она ужаснулась от содеянного. Что теперь будет, как она посмела без спроса съесть все дочиста? Ждала прихода Влада с ужасом, тряслась, как в лихорадке. Чего только не лезло в голову. И выгонит из дома, что тогда делать ей? А ведь будет прав. Нельзя было уступать своим вкусовым инстинктам. Как теперь оправдаться, чтобы поверил и простил.

Когда скрипнула входная дверь, она вжалась в диван и прижала к лицу, уже полюбившегося, купленного в воскресение, медвежонка в клетчатом костюмчике.

Влад с порога крикнул:

— Салют, принцесса, встречай папульчика! — и очень удивился тишине. Он заглянул в комнату и увидел, притихшего перепуганного ребенка. Подошел к ней вплотную, присел и поднял подбородок. — Ясненько. В зеркало смотрелась? Весь лоб в пятнах от какао. Ну, а зачем трагедия такая?

Света встала и решительно пошла на кухню.

— Вот, — поставила на журнальный столик пустую и очень блестящую чистую банку. И опять обреченно села в ожидании приговора.

— Язык покажи.

Света удивилась, но высунула язык.

— Целый, странно. Чем же ты вычистила до такого блеска? пальцем? Глупо. Идем со мной.

Он привел е на кухню и показал в столе большую горку с банками какао. Достал одну из них и показал, как можно открыть.

— А если очень жалко остатки, то можно плеснуть пару капель из чайника, ополоснуть и выпить. Тоже вкусно.

— Папочка, — жалобно пропищал ребенок. — А ты, разве, ругать меня не будешь?

— За что? Что язык чуть не порезала?

Света вдруг поняла, что страхи ее излишни и беспочвенны, и она радостно повисла на шее, целуя и наговаривая много слов любви:

— Ты самый лучший папа в мире.

На следующий день Влад договорился с доктором Сергеем, и они съездили в пограничный госпиталь. Главный врач хорошо знал Влада, поэтому пошел ему навстречу — провел полное обследование Светланы с рентгеном, анализами и прочими врачебными заморочками. Вечером он уже пригласил Сергея с Владом без ребенка. Вид у врача был потерянным и удрученным. Он никак не мог начать разговор, пока Влад не подтолкнул его.

— Смелее, Семен Антонович. Вы меня ничем не удивите и не напугаете. Я обо всем догадываюсь.

— Сомневаюсь, — прокашлялся доктор. — Всего вы даже представить не можете. Лечение не имеет смысла, все очень запущено, — доктор передал бумаги Сергею. И, пока Сергей знакомился с вердиктом и результатами всех анализов, Семен Антонович, подбирая нужные слова, сам произнес в вольной форме приговор ребенку. — Максимум два месяца. От силы три, если поместить в клинику под капельницу. Но даже я на себя такую ответственность не возьму. Меня просто уволят. Что я хочу вам посоветовать…

— Не надо, доктор, я все это знал, и мне даже вашего подтверждения не надо было. Мне нужен лишь ваш вердикт. Заключение с полным обоснованием и выводами. С печатью, разумеется, и с подписями. Это поможет официально удочерить ее. Поскольку, ни у кого смелости не хватит взять на себя ответственность за судьбу ребенка. И они сделают это с уверенностью, что все равно смерть дитя спишет их отступление от закона.

— Зачем вам это? Ведь и так никто не отнимает ее у вас. Живите, сколько отпущено, да и все.

— Нет, вы, доктор, не правы. Ребенок, никогда не имевший ни папы, ни мамы, истосковавшийся и изголодавшийся по таким родным словам, должен сам лично увидеть официальный документ, подтверждающий, что она не брошенная, не одинокая, не ничья. У нее есть настоящий папа, папочка, как она любит говорить. Я ни до, ни после не стану меньше любить и лелеять, но этот документ станет ее гарантом свершившегося и незыблемого.

Доктор долго, молча, рассматривал Влада, чтобы понять его намерения и убедиться в искренности. Затем пожал ему руку и поблагодарил за проявленную сердечность к трагической судьбе.

Единственная ошибка Влада, а может он и не стремился к секретности, не предупредил и не просил о конфиденциальности информации. Семен Антонович — опытный и порядочный врач, а вот Сергей по пути еще до эскадрильи двум-трем женщинам шепнул по секрету. И на завтра к концу дня Света прибежала с улицы мрачнее тучи с повышенной серьезностью.

— Папочка, я умру? И так скоро? — спросила она без дрожи и слез в голосе. — Ты за меня не бойся, я догадывалась, что долгое счастье мне не дано. Но и этим дням я безумно рада. Ты не представляешь, какое это счастье — быть вместе с папочкой, быть любимой. Жить без страха и без опаски. Тебе, ведь, со мной тоже хорошо было? Я понимаю, что уродина, ни какая не принцесса, что многие вздрагивают от одного моего только вида. Но это не главное. Главное, что ты меня любишь. Правда, ведь?

— Правда, Светик, правда. Идем со мной, — Влад взял ее за руку и повел в спальню. Усадил на пуфик возле трюмо и поставил к зеркалу небольшую, 9 на 13, фотографию, где они вместе позировали у фотографа перед парикмахерской. — Жалко, что не в тех лохмотьях, в каких я домой тебя принес. Я сейчас, милая моя дочурка, небольшую речь скажу. Что не поймешь, потом обсудим. Ведь о твоем физическом состоянии я понял еще в первый день на поляне. И срок, отведенный, видел. Доктор слегка преувеличил. Не надо так реагировать, я еще не все сказал. От такой жизни такие маленькие дети долго не живут. Большую роль в твоей трагедии, конечно, сыграло зимнее купание и двухмесячная картофельная диета. Ты еще тогда была умереть. Импульсы защиты, видать, сами вычислили тебя, поддержали и, каким-то магнитом свели нас. Даже объяснять не буду, сам ничего не понял. Но запомни, не обязательно понимать, просто запомни. Мы с тобой встретились не для смерти. А сколько ты проживешь, я даже предсказывать не берусь. Но, это — очень много, до не приличия долго.

Света встрепенулась и с недоверием, но уже с вернувшимся жизненным стремлением, смотрела на папу.

— У нас с тобой очень далеко идущие перспективы. Мы просто обязаны выполнить одну сногсшибательную задумку. А для этого нужно долго и счастливо жить. А теперь о главном. Пока ты уродлива, очень больная и смертельно неизлечима. Это нам с тобой пропуск в будущее. Они не захотят возиться с тобой, и просто на смерть отдадут тебя мне. Скажут, все равно такая сякая да с таким коротким жизненным сроком никому не нужна. А мы их обманем. Стоит только заполучить главный документ, как сразу превратимся в сверх прекрасную, жизнерадостную и просто очень космически здоровенькую девочку, мою принцессу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});