Психология господства и подчинения: Хрестоматия - А. Чернявская

Аналогичное явление свойственно и некоторым мужчинам. Они могут испытывать навязчивое желание быть любимыми всеми женщинами и будут чувствовать неловкость и беспокойство в компании мужчин.

Если потребность в любви сосредоточена на представителях своего пола, она может служить одним из определяющих факторов в скрытой или явной гомосексуальности. Такая потребность в любви лиц своего яола может быть связана с тем, что путь к другому полу затруднен слишком сильной тревожностью, которая может и не проявляться явно, а прятаться за чувством отвращения или отсутствием интереса к противоположному полу.

Так как любовь другого человека – жизненно важный фактор, то отсюда следует, что невротик будет платить за нее любую цену, большей частью не осознавая этого. Наиболее частой платой за любовь является позиция покорности и эмоциональной зависимости. Покорность может выражаться в том, что невротик не будет осмеливаться высказывать несогласие со взглядами и действиями другого человека или критиковать его, демонстрируя только полнейшую преданность, восхищение и послушание. Когда люди такого типа все же позволяют себе высказать критические или пренебрежительные замечания, они ощущают тревогу, даже если их замечания безвредны. Подчинение может доходить до того, что невротик будет вытеснять не только агрессивные побуждения, но также все тенденции к самоутверждению, будет позволять издеваться над собой и приносить любую жертву, какой бы пагубной она ни была. Например, его самоотречение может проявляться в желании заболеть сахарным диабетом, потому что тот человек, чьей любви он жаждет, занят исследованиями в этой области. Таким образом, обладая данной болезнью, он, возможно, мог бы завоевать интерес этого человека.

Родственна этой позиции подчинения и неразрывно переплетена с ней та эмоциональная зависимость, которая возникает в результате невротической потребности человека уцепиться за кого-то, дающего надежду на защиту. Такая зависимость не только может причинять бесконечные страдания, но даже быть исключительно пагубной. Например, встречаются отношения, в которых человек становится беспомощно зависимым от другого, несмотря на то, что он полностью осознает, что данное отношение является несостоятельным У него такое чувство, словно весь мир разлетится на куски, если он не получит доброго слова или улыбки. Его может охватить тревога во время ожидания телефонного звонка или чувство покинутости, если человек, в котором он так нуждается, не может увидеться с ним Но он не в состоянии порвать эту зависимость.

Обычно структура эмоциональной зависимости сложнее В отношениях, в которых один человек становится зависимым от другого, обязательно присутствует сильное чувство обиды. Зависимый человек возмущается своим порабощением; он негодует по поводу того, что ему приходится подчиняться, но продолжает делать это из страха потери другого. Не зная о том, что данную ситуацию порождает его собственная тревожность, он легко приходит к выводу о том, что его подчинение было навязано ему другим человеком. Приходится вытеснять негодование, растущее на этой основе, потому что он крайне нуждается в любви другого человека, а это вытеснение в свою очередь порождает новую тревожность, с соответствующей потребностью восстановления спокойствия, и вследствие этого усиливает стремление цепляться за другого человека Таким образом, у определенных лиц, страдающих неврозом, эмоциональная зависимость вызывает вполне реальный и даже оправданный страх, что их жизнь рушится Когда страх слишком силен, они могут пытаться защитить себя от такой зависимости, не позволяя себе испытывать привязанность ни к кому.

Иногда такая позиция зависимости может претерпевать изменения у одного и того же человека. Пройдя через одно или несколько болезненных испытаний такого типа, он может отчаянно бороться против всего, что несет в себе даже отдаленное сходство с зависимостью. Например, девушка, прошедшая через несколько любовных историй, каждая из которых заканчивалась ее полнейшей зависимостью от очередного партнера, выработала независимое отношение ко всем мужчинам, стремясь лишь к удержанию своей власти над ними, не испытывая никаких чувств.

Такого рода процессы так же явно проявляются в отношении пациента в ходе анализа. В его интересах использовать аналитический сеанс для достижения понимания, но он часто игнорирует свои собственные интересы, пытаясь угодить аналитику и заинтересовать его или получить его одобрение. Несмотря на то, что могут быть веские причины, побуждающие его быстрее продвигаться в процессе анализа, – из-за того, что он страдает или идет на жертвы ради анализа, или потому, что располагает для анализа только ограниченным периодом времени, – эти обстоятельства подчас становятся совершенно несущественными. Пациент проводит часы, рассказывая длинные истории, лишь бы заслужить одобрительную реакцию аналитика, или пытается сделать каждый аналитический сеанс интересным для аналитика, развлекая его и высказывая ему свое восхищение. Все это может завести пациента так далеко, что его ассоциации или даже сновидения будут определяться его желанием заинтересовать аналитика. Или он может до безумия влюбиться в аналитика, искренне веря, что его единственное желание – завоевать его любовь, и поэтому будет пытаться произвести на последнего впечатление искренностью своего чувства Здесь также со всей очевидностью проявляется фактор неразборчивости, так как любой аналитик воспринимается как образец совершенства или как полное воплощение личных ожиданий каждого отдельного пациента. Конечно, аналитик может оказаться таким человеком, которого пациент полюбил бы в любом случае, но даже это не объясняет ту степень эмоциональной значимости, которую приобретает аналитик для пациента.

Именно это явление обычно имеется в виду людьми, когда они говорят о «перенесении». Однако сам этот термин не является вполне корректным, потому что перенесение должно относиться ко всей совокупности иррациональных реакций пациента по отношению к аналитику, а не только к эмоциональной зависимости. Проблема здесь не столько в том, почему такая зависимость имеет место в анализе, поскольку люди, нуждающиеся в такой защите, будут цепляться за любого врача, работника социальной сферы, приятеля, друга, члена семьи, а в том, почему она особенно сильна и почему она встречается так часто. Ответ достаточно прост: среди прочего анализ означает проработку защит, воздвигаемых от тревожности, и, таким образом, возбуждает тревожность, скрывающуюся за стенами этих защит. Именно такое возрастание тревожности заставляет пациента тем или иным образом цепко держаться за аналитика.

Здесь мы опять находим отличие от детской потребности в любви и привязанности: ребенок нуждается в большей любви или помощи, чем взрослый, потому что он более беспомощен, но это отношение не имеет характера навязчивости. Лишь тот ребенок, который уже испытывает тревогу, будет цепляться за фартук матери.

Второй характерной особенностью невротической потребности в любви, также совершенно отличающейся от потребности ребенка, является ее ненасытность. Конечно, ребенок может капризничать, требовать к себе чрезмерного внимания и бесконечных доказательств любви, но в этом случае он будет невротичным ребенком. Здоровый ребенок, выросший в теплой и надежной атмосфере, чувствует уверенность в том, что является желанным, не требует постоянного доказательства этого и удовлетворен, когда получает помощь, в которой нуждается в данное время.

Невротическая ненасытность может проявляться в жадности как общей черте характера, обнаруживаясь в еде, покупках, нетерпении. Большую часть времени жадность может вытесняться, прорываясь внезапно, например когда скромный человек в состоянии тревоги покупает четыре новых пальто. В смягченной форме она может проявляться в стремлении жить за чужой счет либо в более агрессивной форме поведения человека-спрута.

Жадность, со всеми ее вариациями и сопряженными с ней внутренними запретами, называется «оральным» типом отношений и как таковая была подробно описана в психоаналитической литературе. Хотя все те теоретические предпосылки, которые легли в основу данной терминологии, представляли определенную ценность, так как позволяли интегрировать до этого изолированные проявления данных черт в синдромы, предположение о том, что все эти тенденции берут свое начало в оральных ощущениях и желаниях, представляется сомнительным. Оно основано на достоверном наблюдении того, что жадности часто находит свое выражение в потребности в еде и в манере еды, а также в сновидениях, которые могут обнаруживать эти же наклонности более примитивным образом, как, например, в сновидениях с мотивами каннибализма. Однако эти явления не доказывают того, что нам приходится здесь иметь дело с желаниями, по своему происхождению и по своей сути оральными. Поэтому более логично, по-видимому, предположить, что еда – как правило, всего лишь наиболее доступный способ удовлетворения чувства жадности, каким бы ни был его источник, так же как в сновидениях еда является наиболее конкретным и примитивным символом для выражения ненасытных желаний.