В страну Восточную придя… - Геннадий Мельников

В словах Ен Пан-са звучала такая горечь, такая жалость к погибшей королеве и опозоренному королю, такое негодование к японцам, что Ивашникову только и осталось выдохнуть, – Да, бурная у вас жизнь.

– Сейчас, особенно после заключения в мае этого года русско-корейского договора в Москве, положение в стране такое, что лишь усиление русских позиций, главным образом в финансах, армии и промышленности Кореи может закрепить симпатии короля и народа к вам, русским…

Осень выдалась пасмурной, ненастной, дождливой. Тайфуны один за другим обрушивались на город, из провинций доходили известия о многочисленных бедствиях, приносимых ужасными ветрами и бурными потоками срывавшихся с гор паводков, цены на продукты питания в лавчонках и на базаре сильно выросли, что простолюдины встретили бурей возмущения.

Ивашников продолжал свои, большей частью одиночные, вылазки в город, не опасаясь быть узнанным, главным образом по отдаленным, узким, тесным, грязным, засыпанным желтой опавшей листвой, обломанными ветром ветками и принесенным водой черт-те откуда мусором улочкам; сидел на корточках и лакомился фруктами у жаровен приметных в своих широких белых шляпах попусанов – торговцев снедью, заходил в маленькие бедные лавочки и старался в совершенстве овладеть совершенно самобытным, резко отличающимся от китайского, маньчжурского и японского корейским языком, отмечая, правда, часто появляющиеся в последнее время заимствования из языков соседей и, даже, английского и русского. Английского -понятно: большое количество миссионерских школ вводили в лексикон главным образом церковную фразеологию; русский же встречался редко и резко, в форме коротких команд, и усвоен был, нетрудно догадаться, многочисленными зрителями, наблюдавшими строевые занятия корейских взводов под руководством русских офицеров на широком плацу неподалеку от нашей миссии. Иногда поднимаемая в разговорах людей проблема засилия иностранцев сводилась, главным образом, к надеждам на мудрость короля. Простолюдины часто выражали неудовольствие пронырливыми японцами, но охотно покупали дешевые их товары.

Несколько раз за последние два месяца в Сеул приезжала Ким Де-кун, но встретиться с ней удалось лишь однажды. Ее дядюшка за важные услуги королю во время его бегства из своего дворца в русскую миссию был назначен столичным губернатором и перебрался из миссии в свою резиденцию. Но Ким Де-кун под надуманным предлогом побывала в миссии на половине короля. Ивашникову повезло ее увидеть и они улучили минутку для свидания. Разговор толком не получился. Ивашников больше любовался ее личиком, чувствовал тоску от того, что свидание столь коротко, и она тоже держалась скованно. Их беседа была бессвязной. Ким Де-кун, впрочем, сказала, что надеется к концу года перебраться в Сеул, к дядюшке. Потом она доверительно сообщила ему, что симпатии молодых людей, учившихся в миссионерских школах, принадлежат более американцам, англичанам и даже японцам, нежели русским, и что на предстоящем празднике Кэчхунчхол – Дне национального основания Кореи – готовится какое-то враждебное русским выступление. Инициаторами этой затеи выступают молодые знатные люди, объединившиеся в так называемое "Обществе независимости", активную роль в котором играет молодой янбань Ли Сын-ман.

Тревожную эту весть Ивашников сразу же после свидания сообщил Олегу Николаевичу, а тот пошел доложить полковнику Путяте. Полковник Генерального штаба Путята, давно служивший на Дальнем Востоке и где только не побывавший, был послан в Корею с полномочиями военного советника короля, главного инструктора корейских войск и отряда телохранителей короля. На совещании у посланника была оценена сложившаяся обстановка, обсуждено противоборство двух наиболее видных партий в Сеуле – русофилов, заинтересованных в пребывании короля в нашей миссии как гарантии противодействия настойчивым экономическим домогательствам японцев, и партии "Тоннип Хепхве" – "Общества независимости", использующей лозунг борьбы за сильную, процветающую Корею для опоры среди всех слоев населения. Было решено разместить корейских солдат, несших охрану короля в миссии, вне ограды, а самим быть готовыми к отражению возможного нападения.

Через два дня наступил День национального основания Кореи. С утра светило яркое солнце, но воздух был по осеннему свеж и остро прохладен, лишь пахло дымком сжигаемого на огородах и улицах осеннего мусора, овощной ботвы и падшей листвы. По приказанию полковника Путяты, знавшего о прогулках прапорщика Ивашникова в корейской одежде по городу, он отправился на праздник, к Западным воротам, там где кончался "Пекинский проход" и прежде возвышалась треугольная арка, уже с месяц как разрушенная и сожженная. Теперь вместо нее была возведена новая, называемая "Аркой независимости". Для открытия арки собралась толпа тысяч в пять человек, в большинстве своем экзальтированные молодые люди в нарядной богатой одежде. Отдельной кучкой держались члены английской, французской и американской миссий и священники-миссионеры. Наш и японский посланники не присутствовали, обнаружив, таким образом, поляризацию интересов. Молодые люди громко скандировали лозунги независимости Кореи, распевали гимны "Корея" и "Песнь независимости", кричали о будущем процветании и борьбе с засилием иностранцев. Потом на возвышение вскарабкался посланник Североамериканских соединенных штатов господин Силл и принялся через переводчика обещать широкую поддержку Корее, а за ним поочередно сулили бескорыстную помощь английский и французский посланники.

Ивашников слушал восклицания, смех, шутки, читал на лицах резкую смену настроений – от одобрительно-восторженного до резко-враждебного, и почувствовал, что молодежь осторожно подогревается для нападения на русскую миссию, чтобы "освободить нашего бедного короля". Выбравшись из толпы, он поспешил в миссию, где его с нетерпением ждали. Внимательно выслушав, полковник Путята приказал тот час седлать коня и мчаться в Чемульпо за подмогой.

Мимо синих корейских палаток со спящими внутри на красных бумажных одеялах солдатами и в беспорядка валяющимися перед палатками ружьями Ремингтона, мимо низких фанз с голубыми и желтыми дымками над трубами, мимо каменных оград, по тесным улочкам, через юго-западные ворота по дороге на Чемульпо скакал Ивашников на вороном своем Аметисте, страшась опоздать, не успеть привести подмогу, обнаружить разгромленной миссию и убитыми своих товарищей. Бредущие навстречу корейцы с изумлением смотрели на скачущего галопом русского офицера и поспешно уступали ему дорогу.

Эти двадцать верст до реки Ивашников проскакал единым духом. И здесь он не стал ждать всегда забиваемую под завязку с вечно недовольным крикливым паромщиком маленькую медлительную шаланду, а пересек реку на перекате выше по течению, промочив брюки. У гостиницы, содержавшейся японцем, он спрыгнул с коня, велел подошедшему слуге-корейцу задать коню меру овса и сам решил перекусить и отдохнуть немного. Предстоял последний бросок к Чемульпо и коню нужен был отдых. Обеденный зал справа от входа был отведен европейцам и меблирован по европейски: столы, деревянные стулья с высокими спинками, на столах белые скатерти, салфетки, фарфоровая посуда и мельхиоровые приборы. Ивашников сел к столу боком и сделал заказ официанту. Входя в гостиницу, он заметил острый взгляд, брошенный в его сторону хозяином, стоявшим у окна и разговаривавшим с низеньким плотным корейцем, но не придал этому особого значения. Минут через пять Ивашников услышал беспокойное ржание своего Аметиста и какую-то возню у входа в гостиницу. Выскакивая во двор, он сбил с ног плотного корейца, явно пытавшегося его задержать, заступив дорогу в дверях. Другие двое корейцев в рваной и грязной одежде и обкорнанных на новый манер волосяных шляпах пытались увести Аметиста, но тот дико ржал и норовил прижать их боком к коновязи.

– Прочь, канальи, – рассвирепев и памятуя урок поручика Минаева, Ивашников выхватил из кобуры револьвер и выстрелил в небо. Дверь сзади хлопнула и боковым зрением он увидел, что сбитый им кореец уже заносит над ним железную кочергу. Инстинктивно, последним усилием качнулся Ивашников вправо и почувствовал резкую боль в левой ключице. Не сдерживаясь, от души ударил он тяжеленной рукояткой револьвера по голове противника и уже решил было стрелять в нападавших на Аметиста, но те трезво оценили обстановку и, испуганно подвывая, разбегались в разные стороны.

Выскочивший на выстрел хозяин беспрестанно кланялся и повторял тонгаки, тонгаки, тонгаки…

Галопом, держа узду в левой, а револьвер в правой руке, задыхаясь от боли, злости, нехватки воздуха, проскакал Ивашников оставшийся путь до моря, увидел гавань и городишко Чемульпо и принялся отыскивать стоявшую на рейде канонерскую лодку "Кореец". Он ужасно обрадовался знакомому силуэту и, дав Аметисту волю, пустил его вскачь. По дороге, через лощины и гривки сопок, спустился он к бухте и сразу увидел стоявшую у берега шлюпку с "Корейца". Из-за высоких отливов пароходы не подходили здесь близко к берегу и сообщение с ними производилось специально выделяемыми шлюпками. Моряки уже знали его в лицо и тот час доставили на корабль. Командир корабля капитан 2-го ранга Линдстрем внимательно выслушал, сыграл боевую тревогу и, выстроив экипаж, назначил восемьдесят нижних чинов и двух офицеров, почти весь экипаж, в немедленный поход в Сеул. Взяв одну горную мортиру и добыв в течении трех часов при помощи нашего торгового агента в Чемульпо пятьдесят лошадей и два десятка повозок, они уже затемно выступили в поход. Рано утром вошли они в город , произведя переполох и вызвав ужас жителей, что явно читалось на лицах встречных. Нападения на миссию не состоялось, король же, уверовав в силу русских, велел арестовать всех, кого он считал сторонниками японцев.