Молчание пирамид - Сергей Алексеев

— В этом я сильно сомневаюсь…

— Сергей Николаевич, если там не сомневаются, вас-то что смущает?

— А они представляют, что такое пророк? Не библейский, а современный? Что это за явление? Земной человек? Святой или обожествленная личность? По каким признакам можно определить, пророк это, сумасшедший, мошенник или еще кто-то?

— Кто предъявит прогноз на двенадцать ближайших лет, тот и пророк.

— Даже если предъявит, как определить истинность предсказаний?

— Вы еще совсем молодой человек, Сергей Николаевич, но невыносимый консерватор! — изумленно возмутился Баринов. — Мы с адмиралом считали вас современным, прогрессивным… А с такими, как вы, нам не видать пророка!

— Да уж лучше не видать, чем принимать за него самозванца, — проворчал Самохин.

— Не пойму, что вы хотите?

— Хочу убедить вас и адмирала, что сейчас еще рано обсуждать с самозванцем какие-либо условия. Тем более, подписывать контракт. Надо потянуть время и все досконально проверить.

— Нельзя тянуть того, чего нет. — Баринов, должно быть, вспомнил, что он теперь начальник. — Оно и так натянуто до предела, может сорваться и стрельнуть. Дискуссии сейчас не уместны, подписывайте. Задача, во что бы то ни стало вытащить из Ящера прогноз, не жертвуя МИДом. Это приказ Максима Гавриловича. Вы человек военный, понимаете, что это значит.

— Я не военный…

— Вы тут несколько отстали от последних событий… «Бурводстрой» переведен в ФСБ. В полном составе, кстати, в связи с темой Ящера. Так что удостоверение в вашем кармане, теперь не прикрытие…

— Это не меняет сути. Вы заставляете меня вытаскивать из самозванца то, чего у него нет.

— Объясните это адмиралу!

— Ну что же, поеду и объясню.

— Поедете? — как-то зло восхитился режимник. — Сейчас, когда налажен контакт с Ящером? Когда надо ковать железо? Да Липовой вас вышвырнет с работы!

Самохин посмотрел, как рабы на лесах двигают тяжелый, угловатый бетонный блок.

— А мне терять нечего…

15

Баринов одного его не отпустил, и на следующий день поехал вместе с Самохиным, известив лжепророка, что требуются дополнительные консультации в совбезе. Тот что-то заподозрил, однако с готовностью предоставил свой автомобиль с водителем и даже вышел проводить. Ехали на сей раз в джипе, без мешков на голове, и разве что стекла в машине были затонированы. Всю дорогу, естественно, помалкивали, глядя на большие уши водителя, и это как-то притушило сердитость режимника. Частная дорога из Тартара до районного центра была узкой, словно ездить по ней полагалось лишь в одну сторону, и недостроенной: трясло ничуть не хуже, чем на старой бетонке. И через каждые десять километров стояла охрана — парни в черной форме, которые при виде машины самозванца заранее открывали шлагбаум и мгновенно прятались.

В аэропорту, когда остались одни, Баринов заметно подобрел, по крайней мере, пригласил в кафе пообедать — до рейса оставалась четыре часа.

— Меня от их детского питания мутит, — признался он и тут же поправил себя. — Но я готов и кашу есть. Ради будущего…

— Я тоже, — примирительно согласился Самохин.

В кафе режимник заказал обед по полной программе и даже с десертом, однако без спиртного, хотя у себя в кабинете «Бурводстроя» всегда потягивал коньячок.

— А я бы выпил, — сказал Самохин. — За счастливый путь. Чтоб террористы бомбу не подложили.

— Типун вам на язык!.. С язвой вообще запрещено, — уже по-отечески заворчал он. — Кстати, кочевники-то сегодня не снились?

— Я не спал всю ночь…

— Думали, что станете говорить Липовому?

— И об этом тоже…

— Замолвлю за вас слово, — вдруг пообещал Баринов. — Я тоже не спал, все наш разговор в уме вертел… Что если у Ящера и впрямь нет прогноза?

— Вдвоем с вами мы убедим адмирала. — Самохин намеревался подвигнуть его к союзничеству, однако режимник перестраховался.

— Не спешите!.. А вдруг он своим поведением цену себе набивает?

— Тогда мы будем набивать себе…

— Себе мы только морду набьем… Переиграет! У него очень серьезный аппарат в пирамидах сидит. Зубры… Когда профессуру увольняли — он собирал. И служба безопасности толковая, в основном бывшие сотрудники ГРУ.

— А вы времени зря не теряли. — Отвесил комплимент Самохин.

— Я его никогда не теряю, потому и живу настоящим, — серьезно сказал Баринов.

— Не надо его бояться, не переиграет.

— Откуда в вас этот снобизм, Сергей Николаевич?

— Все его зубры и службы — люди бывшие уже кем-то. Они из прошлого, там они и живут. Им хоть закапывай глаза, хоть нет, все равно не увидят будущего.

После обеда они вышли на улицу и сели в сквере на скамеечку. Режимник уже в который раз взялся за трубку, намереваясь позвонить адмиралу, однако прямой секретный телефон не отвечал, а секретарша сообщала, что Липовой занят и велел не беспокоить — должно быть, принимал и разговаривал с министрами.

Из сквера хорошо просматривалась точка, где в первый приезд сюда стояли нищие, и Самохин машинально и изредка бросал туда взгляд — ни на том месте, ни на прилегающей территории их не было. Мирская пища, кажется, не понравилась желудку, начало подташнивать, чего до лечения птицами не наблюдалось, и с нарастающей, обжигающей стремительностью наваливалась жажда. Он высмотрел палатку, где продавали воду, и встал.

— Вы куда это, Сергей Николаевич? — что-то заподозрил режимник.

— Пить хочу, — уже на ходу обронил он. — Приступ жажды…

Самохин не успел дойти до палатки, поскольку вдруг отчетливо увидел знакомое сиротливо-покорное изваяние — на том месте, где видел прежде. Только одиночное: женщина стояла, низко опустив голову, так что лицо едва просматривалось, и протягивала руку.

Он огляделся и даже приподнялся на цыпочки, но нищего нигде поблизости не было, и это внезапно встревожило, всколыхнуло его так, что во рту почувствовался солоноватый вкус. Слезы у Самохина никогда не текли из глаз; должно быть из-за специфического устройства слезных желез, они сразу же попадали внутрь, и он просто сглатывал их, поэтому никто и никогда не видел, когда он плачет…

После минутного замешательства, он резко изменил направление, побежал к ней напрямую, перескакивая через ограждения газонов. И так же резко остановился в трех шагах, а его взгляд непроизвольно потянулся к ее груди, и ему показалось, в горло насыпали сухой соли. Но в следующий миг его охватил ребячий стыд, как это было в раннем детстве, когда у матери уже пропало молоко, однако он все время испытывал жажду и так тянулся, просил, что иногда тайно она давала ему пустую грудь. И если их заставал отец, то качал головой и говорил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});