Генрих IV - Василий Балакин

Если бы принять все требования Майенна, то от Французского королевства не осталось бы ничего. Герцог, видимо, вспомнил последние предложения, в свое время сделанные ему Генрихом III, от которых он имел неосторожность отказаться. От Генриха IV он требовал теперь губернаторство в тринадцати провинциях для себя лично, для представителей своего семейства и руководителей Лиги, причем с правом передавать эту должность по наследству. Десять остальных губернаторств должны были достаться важным господам-католикам и принцам крови из окружения короля. Для себя он хотел еще должность генерального наместника королевства, шпагу коннетабля и пенсию в 300 тысяч ливров, для своих же друзей он потребовал уплаты их долгов, назначения пенсий и пожалования маршальских жезлов. Что же касается гугенотов, то требования в их отношении не могли быть более категоричными: их он соглашался терпеть только на основании временного, периодически возобновляемого эдикта, причем для них должны быть закрыты все должности в королевстве. Если бы принять эти требования, то, по остроумному замечанию современника, во Франции не было бы человека более ничтожного, чем король.

Когда 16 июня 1592 года Дюплесси-Морне, преодолевая чувство неловкости, представил ответ Майенна на рассмотрение в Королевский совет, поднялась буря возмущения. И все же с чего-то надо было начинать переговоры, к тому же для присутствующих не являлось секретом, что позиции «толстого герцога» день ото дня ослабевали и его чудовищные требования были не чем иным, как попыткой скрыть свою глубокую растерянность. Социальная база Майенна неумолимо сужалась; по существу, он представлял лишь аристократическую Лигу, которая пыталась выжить за счет мятежей в духе традиций прошлого века, по принципу: «Держаться как можно дольше и продать себя как можно дороже». Господ лигёров одолела ностальгия по временам феодальной вольницы. Даже в самом Париже, традиционном оплоте католического фундаментализма, все больше людей отворачивалось от экстремистов, чтобы примкнуть к некогда находившимся в изоляции «политикам». Парламент в полном составе, крупная буржуазия, значительная часть людей скромного достатка, страдавших от затянувшейся блокады, выступали за безотлагательные переговоры и мир. В доме бывшего купеческого старшины Клода д’Обре, стойкого роялиста, стали проходить собрания умеренных. Они внедрялись в руководящие структуры Лиги, даже в состав совета, и пытались наладить контакты с Генрихом IV.

Что же касается «Шестнадцати», то они, хотя и почуяли перемену ветра, по-прежнему были непоколебимы, уповая на террор. К Майенну они не питали ни малейшего доверия и руководствовались указаниями папского легата и испанского посла, напрямую ведя переговоры с Филиппом II. Гизам они давали понять, что юный герцог, сын убитого Генриха Гиза, после гибели отца оказавшийся в заключении, но сумевший бежать, мог бы носить корону Французского королевства. В своем же семействе отношение к маленькому герцогу было далеко не столь почтительным, чтобы не сказать ироническим. Вдовы обоих Меченых, Франсуа и Генриха, скорее были склонны поддержать Беарнца и даже будто бы прочили ему в супруги Луизу де Гиз, дочь Генриха Гиза, которая стала бы превосходной королевой Франции. Такой обходной путь к трону Французского королевства им казался более доступным.

Пообещать — не сделать, а Майенну будет приятно, рассуждал Беарнец, охотно раздававший обещания, не слишком задумываясь о том, как потом выполнить их. Можно, например, пообещать ему и его потомкам в суверенное владение Бургундию. И конечно же пообещать (в который уже раз!) выслушать наставления в католическом вероучении, дабы «воссоединиться с римской церковью», о чем его настоятельно просил кардинал Годи, не видевший иного способа примирить диаметрально противоположные взгляды. Правда, папа Климент VIII, избранный в начале 1592 года, к которому католики-роялисты направили Гонди с миссией проинформировать его о достигнутых соглашениях, заявил, что скорее умрет, чем согласится признать Генриха IV королем Франции. Как бы то ни было, следовало спешить с завершением переговоров, чтобы не дать противнику подготовить новое наступление и организовать созыв Генеральных штатов, которые наверняка приняли бы решения не в пользу Генриха IV.

Генеральные штаты

26 января 1593 года в Париже, у стен которого стояла испанская армия, готовая в любой момент вмешаться, в присутствии испанских дипломатов открылась сессия Генеральных штатов. Первоначально назначенная еще при жизни Генриха III на 15 июля 1589 года, она неоднократно переносилась. Последний срок, намеченный на 20 декабря 1592 года, ввиду незначительного числа прибывших депутатов также пришлось перенести на конец января следующего года. Эту последнюю отсрочку Майенн использовал для того, чтобы привлечь на свою сторону как можно больше «политиков» и представителей «третьей партии». В декларации от 24 декабря он попытался очистить Лигу от всех предъявляемых ей обвинений: она якобы не ответственна за бедствия гражданской войны, напротив, только благодаря ей королевство управлялось в период междуцарствия, и теперь созываемая ассамблея представителей от сословий должна избрать короля, причем такого, который может быть коронован согласно Салическому закону, то есть доброго католика, а отнюдь не Генриха Наваррского.

Обеспокоенный этим демаршем Майенна, а также сговором Лиги с иностранными монархами-католиками, Генрих IV заявил протест и запретил депутатам направляться на Генеральные штаты. Эта мера, а также трудности путешествия по стране, разоренной войной, обусловили то, что собралось лишь 128 человек, тогда как обычно их было более пятисот. В момент открытия заседания штатов папа Климент VIII оказал на них моральный нажим, обратившись устами своего легата к представителям Франции со словами: «Противопоставьте ярости тирана-еретика доблесть доброго монарха, истинного христианина». Кандидатуру такого «доброго монарха» сразу же предложили представители испанского короля — инфанту Изабеллу, дочь Филиппа II и Елизаветы Валуа, то есть внучку Генриха II и Екатерины Медичи. Эта кандидатура внесла смятение в умы депутатов, затронув их национальные чувства. С одной стороны, она противоречила принципу, согласно которому женщины и потомки по женской линии не могли наследовать корону Франции, а с другой — становилось ясно, что Филипп II, посадив на французский трон свою дочь Изабеллу и зятя, которого сам и выбрал бы, мог бы контролировать управление королевством. Не оставалось сомнений и в том, что под предлогом защиты католической веры он продолжал вынашивать свои политические планы. Он сбросил, наконец, маску, и это явилось, несмотря на поддержку со стороны «Шестнадцати», серьезной его ошибкой. Не больше энтузиазма со стороны депутатов встретили и другие кандидатуры — графа Суассона, кардинала Бурбона и самого герцога Майенна, торжественно открывавшего сессию Генеральных штатов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});