Я, оперуполномоченный - Андрей Ветер

– Куда поехал?

– Он не сказал, но обычно отдыхает в деревне. Мать у него в Малаховке.

Смеляков тут же позвонил на Петровку. Трубку взял Веселов.

– Алло, Игорь? Кажется, я вышел на след. Записывай: Тропарёв Антон Александрович. Вероятно, в настоящий момент находится в посёлке Малаховка. Дай команду, что бы приняли меры к задержанию. Может быть вооружён…

* * *

Вера встретила Виктора горячими щами.

– Как это ты подгадала к моему приходу?

– Если честно, то я думала, что ты до ночи проторчишь. Это я на завтра готовила.

– А я сейчас тарелочку наверну с преогромным удовольствием. – Он сел за стол на кухне.

– Как дела?

– Наконец-то взяли мужика, который инкассатора убил.

– Кто ж это?

– Начальник ВОХР студии Горького. И револьвер при нём, и деньги. Баллистическую экспертизу только завтра проведут, но он уже дал показания. Отпираться не стал…

Из комнаты послышался плач ребёнка.

– Сашенька! – Вера сунула Виктору в руку ложку. – Ты ешь, я сейчас…

Виктор поводил ложкой в тарелке, размешивая сметану, зачерпнул щей и с наслаждением отправил полную ложку в рот. Затем отломил кусок чёрного хлеба и промокнул губы. Из комнаты соседей доносился звук телевизора, кто-то хохотнул, прошлёпали чьи-то босые ноги, и на пороге кухни появился приземистый мужичок с острым, торчащим животом. Одёргивая майку, спускавшуюся поверх просторных «семейных» трусов, мужичок прошмыгнул в туалет, успев улыбнуться Смелякову и бросить: «Вечер добрый, Виктор Андреич». Виктор положил ложку на стол и пошёл в свою комнату. Вера держала дочурку на руках и тихонько напевала, почти нашёптывала:

– Баю-бай… Баюшки-баю…

– Как она? – спросил Виктор, поглядывая на Сашеньку из-за плеча жены.

– Приснилось что-нибудь, вот и закричала. Уже спит…

Смеляков обвёл уставшими глазами тесную комнатёнку.

– Я говорил с руководством насчёт отдельной квартиры. Обещали, но просили пока потерпеть.

– И потерпим, – улыбнулась Вера.

Виктор поцеловал её в шею.

– Не понимаю, как ты управляешься, – вздохнул он. – Ребёнок, стирка, стряпня… Да ещё тебе с работы названивают постоянно, консультируются. Они, что ли, не могут сами? Безголовые совсем? У тебя ж дома забот невпроворот…

– Ты не болтай, а иди ешь! Щи остынут! – вполголоса велела она.

– Иду, иду…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. МАРТ – АВГУСТ 1985

Глава государства сдавал на глазах. Поговаривали, что Черненко без конца глотал таблетки, много времени проводил в комнате отдыха, где у него стоял дыхательный аппарат, и будто бы не раз жаловался, что нагрузка генерального секретаря не для него и что он с трудом справляется с работой. В сентябре его срочно отвезли в новый санаторий в Кисловодск. Позже по этому поводу мрачно шутили: «Вошёл туда своими ногами, а вынесли на носилках». Здоровье Черненко резко ухудшалось. После Кисловодска Константин Устинович ненадолго пришел в себя, но фактически с декабря 1984 года почти безвыездно находился в ЦКБ.[21]

Народ почти никак не реагировала на это. Народ жил своей жизнью, потеряв всякий интерес к Олимпу партийной власти. После смерти Андропова, который попытался взяться за наведение порядка с помощью «закручивания гаек» в дисциплине, чем успел изрядно напугать многих, аморфный Черненко напоминал Брежнева в последние годы его правления, когда пульс страны бился вяло и обречённо. Как и прежде, награждали победителей соцсоревнования, на улицах около полупустых магазинов стояли длинные очереди, на бесконечно долгих партсобраниях обсуждали вопросы борьбы за мир и за разоружение, в переполненных электричках в Москву мчались из окрестных областей граждане, чтобы купить продукты в столице, потому что в их родных посёлках и городах даже обыкновенная варёная колбаса превратилась в недосягаемую роскошь. Зато партийная элита по-прежнему жила особняком, в своём небольшом, но вполне налаженном коммунистическом обществе, ради которого милиция наглухо перекрывала движение на улицах, когда длинные чёрные ЗИЛы, называемые в народе «членово-зами», отвозили руководителей страны на их подмосковные дачи, где без устали трудились сотни слуг и на каждом шагу располагалась вымуштрованная охрана.

Черненко умер в марте 1985 года. В полдень 10 марта он потерял сознание, а вечером у него остановилось сердце. Смерть, которую все давно предвидели, страну не взволновала и не огорчила. Немощные старцы из Политбюро уходили один за другим, и люди устали от пышных похорон у Кремлёвской стены. За три года Советский Союз расстался с тремя генеральными секретарями.

Уже на следующий день утром заседало Политбюро. Слово взял Михаил Горбачёв и сказал об умершем Черненко: «Болезнь у него действительно была тяжелая. Мы сами это видели. Врачи, конечно, старались помочь больному, но терапевтические меры не привели к положительному результату. Очень тяжело сознавать, что среди нас нет Константина Устиновича». И тут же перешёл к главному вопросу: «О генеральном секретаре ЦК КПСС»…

Вскоре страна узнала, что Михаил Сергеевич Горбачёв стал новым генеральным секретарём ЦК КПСС.

* * *

– «В связи с тяжёлой утратой Центральный комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, Совет министров СССР обращаются к коммунистам и советскому народу, – читал Максимов, развернув перед собой газету „Правда“, – с призывом ещё теснее сплотиться вокруг ленинского Центрального комитета партии и его Политбюро. В коммунистической партии Советского Союза трудящиеся нашей страны с полным основанием видят руководящую и направляющую силу советского общества»… И прочее, прочее… – Максимов отложил газету. – Теперь хоть молодой пришёл.

– Горбачёв-то? – спросил Смеляков со своего места.

– Таких молодых генсеков у нас ещё не было. Может, возьмётся за дело. Надоело это болото. Только хуже и хуже с каждым днём. Можно вообще ничего не делать, а нам будут во все уши трубить, что «завтра будет лучше, чем вчера».

– А-а-а… Да, молодой. Только мы ж всё равно не знаем, что и как. У них там, наверху, свои понятия о жизни и реформах. Начнут ещё энергичнее на партсобраниях руками размахивать. Они ведь ничего другого не умеют – только говорить.

– Не веришь? – Максимов подвинул к себе папку с документами.

– Во что? В перемены к лучшему? Пожалуй, уже нет, – ответил Виктор, поколебавшись. – По мне, пусть каждый для начала будет выполнять свою работу добросовестно и поменьше кричать об этом. И пусть перестанут пудрить нам мозги на политзанятиях. Вот тогда что-нибудь непременно сдвинется с места. И тогда я поверю в возможность перемен.

– Согласен, – кивнул Максимов. В эту минуту на столе Смелякова зазвонил телефон.

– Слушаю…

– Виктор? Здравствуй, это Таня Зуева… Смеляков сразу узнал голос начальника оперчасти ИТУ-163/2.

– Рад слышать тебя, – бодро отозвался он. – Как твои дела?

– Как всегда. Нового и интересного у нас тут мало. Я вот по какому вопросу. Кутузова вспомнила, что в одном из разговоров с Кучеренковым он упоминал о каком-то комиссионном магазине где-то на Ленинском проспекте. Сейчас ей кажется, что речь шла о намечавшейся краже.

– Когда это было?

– В восьмидесятом.

– Спасибо.

– Я хотела сразу сообщить тебе. Может, это что-то существенное.

– Спасибо, Танечка, огромное тебе спасибо…

– Чем-нибудь порадовали? – спросил Максимов, когда Виктор положил трубку.

– Надеюсь, что порадовали.

– И что же это за Танечка такая тебя радует интересными телефонными звонками? – спросил Веселов со своего места и подмигнул Максимову.

– Есть одна… Капитан Зуева.

– О! Прямо-таки капитан! – Веселов откинулся на стуле. – Хорошенькая?

– Голубоглазая.

– Блеск! Всегда мечтал познакомиться с голубоглазым капитаном. Или этот твой личный кадр, Витёк?

– Этот кадр занимает должность начальника оперча-сти ИТУ под Можайском. Далековато будет для свиданий.

– Далековато, – согласился Веселов. – Но на карандаш надо взять. Мало ли какие дела заведут туда…

Не откладывая вопрос о возможной краже в комиссионном магазине на Ленинском проспекте, Смеляков занялся розыском этого магазина. Уголовного дела он не обнаружил, но сама комиссионка отыскалась без труда.

– Была у нас кража. – Директор, дородная женщина с выбеленными волосами, смотрела на Смелякова с удивлением. – Очень крупная кража. В декабре 1980-го… А почему вы вдруг заинтересовались? Нас тут проверяли ой-ой-ой как! Почему-то решили, что мы всё инсценировали.

– Инсценировали? – в свою очередь удивился Смеляков.

– Ну, прямо этого никто не говорил, но вскоре начались проверки, ОБХСС просто замучил…

– Но уголовное дело было?

– Нет. Отказали. Мурыжили, мурыжили нас и в конце концов отказали. Ищем, говорили, ищем, но ничего нет…

– Так, так…

– А нам ведь пришлось выплачивать людям, сдавшим вещи на комиссию, деньги. Один клиент, представьте себе, целых два года потом заглядывал к нам, всё интересовался не нашлись ли его часы «Сейко». У него прямо-таки какой-то сдвиг на этих часах был. Так, говорит, досадно, что их украли. Переживал очень…