Маковое Море - Амитав Гош

— Чуть-чуть. Но во многом ее успех зависит от меня. И я ужасно боюсь, что все пойдет не так.

Дити потерла ее щеки:

— Я буду молиться за тебя, Глупышка…

*

В пятом часу, вскоре после начала вечерней полувахты, на палубе вновь появился мистер Чиллингуорт; закутанный в старомодный дождевик, капитан выглядел неважно: бледный, в лихорадочных пятнах. Увидев обмякшее тело, привязанное к грот-мачте, он вопрошающе глянул на первого помощника, и тот мрачно усмехнулся:

— Живехонек. Сучьего нигера десять раз убьешь, а он все не сдохнет!

Капитан кивнул и, ссутулившись, прошаркал к наветренной стороне шканцев. В борт шхуны били волны в белых барашках, подгоняемые сильным восточным ветром. Отдавая дань непогоде, мистер Чиллингуорт не поднялся на мостик, но остался под укрытием снастей. Он смотрел на восток, где темные облачка сбивались в плотную свинцовую тучу.

— Ох, наколдуют они шторм, — пробурчал капитан. — Как считаете, мистер Кроул, достанется нам?

— Ничего страшного, сэр, — ответил помощник. — Маленько помотает да тряхнет. К рассвету угомонится.

Капитан посмотрел на голые мачты, где оставались лишь фок и стаксель.

— Тем не менее, джентльмены, паруса убрать и лечь в дрейф. Рисковать не будем, переждем под шторм-стакселем.

Никто из помощников не желал первым поддержать чрезмерную осторожность.

— Полагаю, в этом нет нужды, сэр, — неохотно сказал мистер Кроул.

— Исполняйте приказ. Или мне самому этим заняться?

— Не беспокойтесь, сэр, — тотчас ответил помощник. — Я пригляжу.

— Добро. Признаюсь, меня-то мотает неслабо. Буду признателен, если ночью не потревожите.

*

Погода испортилась, а потому вечером гирмитов из трюма не выпустили. В бадейках им спустили каменно-черствые лепешки и сушеный горох. Меню протеста не вызвало, ибо мало кто хотел есть. Утренние события уже потеряли свою яркость, внимание переселенцев было поглощено приметами надвигавшегося шторма. Зажигать лампы запретили, и люди сидели в кромешной тьме, прислушиваясь к бьющимся о корпус волнам и ветру, завывавшему меж голых мачт. Грозные звуки лишь подтверждали дурной нрав Черной Воды — казалось, все демоны ада желают пробиться в трюм.

— Мисс Ламбер… мисс Ламбер…

Шепот, едва различимый за шумом ветра и волн, достиг ушей Полетт лишь потому, что нес ее имя. Упершись в балку, она заглянула в отдушину и, увидев блестящий глаз, тотчас догадалась, чей он.

— Мистер Халдер?

— Да, мисс Ламбер.

Полетт приникла к отдушине:

— Вы хотите что-то сказать?

— Лишь пожелать вам успеха в том, что вы делаете ради вашего брата и всех нас.

— Сделаю все, что в моих силах, мистер Халдер.

— Я ни секунды в том не сомневаюсь, мисс Ламбер. Никто, кроме вас, не преуспеет в сей деликатной миссии. Ваш братец поведал мне вашу историю, и, признаюсь, я поражен. Вы талантливы на грани гениальности, мисс Ламбер. Ваше перевоплощение настолько великолепно и достоверно, что его не назовешь игрой. Вот уж не думал, что француженка сумеет так обмануть мои зрение и слух.

— Вы заблуждаетесь, мистер Халдер, — возразила Полетт. — Притворства вовсе нет. Ведь человек может проявляться в разных ипостасях, не так ли?

— Разумеется. Я очень надеюсь вновь встретиться с вами в более благоприятных обстоятельствах.

— Я тоже надеюсь, мистер Халдер. Хочу верить, что тогда вы назовете меня Полетт… или Путли, как зовет Джоду. Но, если вам угодно, зовите меня Глупышкой — от этого имени я тоже не отрекусь.

— А я попрошу вас называть меня Нил… Вот только боюсь, мисс Полетт, к нашей следующей встрече мне придется сменить имя. Пока же прощайте. Удачи! Бон кураж!

— Вам тоже! Бхало тахен!

Не успела Полетт сесть, как ее окликнул Джоду:

— Пора! Переоденься и будь готова. Сейчас тиндал Мамду тебя выпустит.

*

В полночь сдав вахту, Захарий облачился в сухое и завалился в койку одетым — в любую минуту непогода могла вновь призвать его на палубу. Мачты же разделись до нитки, оставив лишь шторм-стаксель, который, трепеща на сильном ветру, один отдувался за весь хор парусов. Даже на койке изрядно мотало, ибо волны, высотой в добрых двадцать футов, уже не перехлестывали через фальшборт, но обрушивались сверху и, уползая с палубы, шипели, точно прибой на песчаном берегу.

Дважды что-то зловеще хрустнуло, будто ломалась балка или мачта, и Захарий, мечтавший хорошенько выспаться, оставался начеку, ловя новые признаки крушения. Вот почему легкий стук в дверь подбросил его на койке. Перед сном Захарий погасил лампу, в каюте было темно; резкий крен на левый борт швырнул его к двери, и он непременно расквасил бы физиономию, не успей выставить плечо.

Когда пол под ногами выровнялся, Захарий окликнул:

— Кто там?

Не получив ответа, он распахнул дверь.

В кают-компании стюард Пинто оставил одну чадящую лампу; в ее тусклом свете маячил тщедушный ласкар в бандане, с клеенчатой накидки которого стекала вода. Лицо юнги пряталось в тени, и Захарий его не узнал.

— Ты кто? — спросил он. — Чего тебе?

Не дав ему договорить, шхуна легла на правый борт, отчего оба моряка влетели в каюту и грохнулись на пол. Едва они поднялись, как шхуна сделала левый крен, толкнув обоих на койку. Когда Захарий понял, что лежит рядом с ласкаром, из темноты донесся леденящий кровь шепот:

— Мистер Рейд… прошу вас…

Голос был пугающе знаком, однако так неуместен, что мог принадлежать лишь привидению. Утратив дар речи, Захарий весь покрылся мурашками, а голос не унимался:

— Мистер Рейд… это я… Полетт Ламбер…

— Что такое?..

Захарий ничуть не удивился бы, если б видение, соткавшееся из его мечтаний, растаяло в воздухе, однако оно упорствовало:

— Прошу вас… поверьте… это я, Полетт Ламбер…

— Быть не может!

— Это правда, мистер Рейд, — в темноте нашептывал голос. — Умоляю, не сердитесь, но я на борту с самого начала путешествия… в трюме… с женщинами…

— Нет! — Отодвинувшись, Захарий вжался в переборку. — Я следил за посадкой… Я бы заметил…

— Все так, мистер Рейд. Я взошла на борт вместе с переселенцами. Вы меня не распознали, потому что я была в сари.

Теперь Захарий поверил; мелькнула мысль, что надо бы радоваться, но, как всякий моряк, он не любил сюрпризов и вдобавок жутко смутился, поняв всю нелепость своих недавних страхов.

— Что ж, раз вы здесь, мисс Ламбер, значит, вам удалось выставить меня олухом, — сухо сказал Захарий.

— Уверяю, я этого не хотела.

Захарий пытался вернуть самообладание.

— Позвольте узнать, какая из женщин… в смысле, кто из них были вы?

— Конечно, мистер Рейд, — с готовностью ответила Полетт. — Вы часто меня видели, только не обращали внимания, когда я стирала на палубе. — Она понимала, что говорит лишнее, но от волнения не могла остановиться: — Рубашку, что на вас, стирала я, а также все ваше…

— Грязное белье? Это вы хотели сказать? — Щеки Захария пылали от унижения. — Будьте любезны объяснить, зачем вам понадобились эти уловки, весь этот обман. Только лишь для того, чтобы сделать из меня дурака?

Резкость его тона задела Полетт.

— Вы сильно заблуждаетесь, мистер Рейд, если считаете себя причиной моего присутствия здесь. Поверьте, я это сделала только ради себя. Вы прекрасно знаете, почему мне непременно надо было покинуть Калькутту. Другого способа не имелось, и я последовала примеру моей двоюродной бабушки, мадам Коммерсон.

— Вот как, мисс Ламбер? — язвительно осведомился Захарий. — По-моему, вы значительно ее превзошли, явив себя подлинным хамелеоном! Вы так овладели искусством перевоплощения, что я не удивлюсь, если оно стало вашей сутью.

«Почему встреча, которую она так ждала и на которую возлагала столько надежд, превратилась в злую пикировку?» — недоумевала Полетт. Но она не из тех, кто уклоняется от вызова. Ответный удар последовал, прежде чем она успела прикусить язык:

— О, вы чересчур мне льстите, мистер Рейд. Если кто и может состязаться со мной в перевоплощении, так это, несомненно, вы.

Несмотря на вой ветра и стук волн за бортом, в каюте возникла странная тишина. Захарий сглотнул и хрипло спросил:

— Стало быть, вы знаете?

Даже если б о его обмане возвестили с клотика грот-мачты, он бы не чувствовал себя разоблаченным жуликом больше, чем сейчас.

— Простите, я не хотела… — глухо выговорила Полетт.

— Я тоже не хотел вводить вас в заблуждение относительно моей расы, мисс Ламбер. В наших разговорах я намекал… нет, я пытался сказать… поверьте…

— Разве это важно? — мягко перебила Полетт в запоздалой попытке сгладить свой выпад. — Ведь любая наружность обманчива. Все хорошее и плохое, что в нас есть, не зависит от покроя одежды или цвета кожи. Что, если мошенник мир, а мы в нем белые вороны?