Белое, черное, алое… - Елена Топильская

А с тех пор, сколько ни докладывали о разработках, ни одного дела не возбуждалось.

— Короче, — распорядился прокурор города, — вы должны за это ответить.

Пишите объяснения, и вас, Мария Сергеевна, это касается… Будет приказ о наказании.

— А мне-то почему писать? — удивилась я.

— Вы знали про эту разработку?

— Знала, ну и что?

— Вот и напишите, что знали, но мер не приняли и прокурору города не доложили. А собранные вами документы оставьте мне.

— Но… — решился возразить Кузьмич.

— Никаких «но», — твердо заявил Дремов. — Папку дайте мне, — и держал руку протянутой, пока Кузьмич не передал ему «корочки».

Будкин все это время молчал. Когда нас отпустили, он остался в шикарном кабинете прокурора города. Шелест страниц раздался еще до того, как за нами закрылись тяжелые двойные двери.

Когда мы вышли в приемную, Кузьмич, шумно отдуваясь, сказал:

— Как тебе это нравится, Машечка? Мы же еще и виноваты, что Денщиков взятки квартирами берет.

— О чем Дуремар знает не хуже вашего. Ему просто бумажки эти захотелось посмотреть.

— Накажут? — спросил Гарин, тот самый, который когда-то показывал мне любовно собранный им компромат по поводу улучшения Денщиковым жилищных условий.

— Если накажут, считай, что поработал ты на славу. Василий Кузьмич, теперь моя очередь экспроприировать ваши сокровища. Пленку, — я протянула руку совсем как прокурор города.

— Да, молодец, что напомнила. — Василий Кузьмич достал из толстой кожаной папки, с которой ходил по начальству, кассету. — Это копия, нам с прослушки переписали.

— Отлично.

Я спрятала кассету в сумку. Там у меня уже лежала фотография Нателлы Редничук в обнимку с мужчиной на фоне районного управления внутренних дел и ксерокопия странички прокурорского журнала за 1971 год, где было написано, кому поручена профилактика поведения освободившейся из заключения Редничук. Еще там лежали протокол допроса старой зэчки Ардашевой и показания Анджелы Ленедан. А также запрошенная мной заблаговременно распечатка телефонных переговоров с одного мобильного телефона.

А еще там ждали своего часа показания женщины, с которой Ольга Чванова лежала в одной палате роддома, когда у нее родился второй ребенок. Я втихомолку гордилась, что раскопала эту женщину. Очень долго я пыталась придумать, с кем могла Ольга Чванова поделиться своими проблемами. Ведь было что-то, из-за чего она начала глушить тоску алкоголем. Женщины просто так не спиваются, особенно от хорошей, обеспеченной жизни с любящим и любимым мужем, — тут ни у кого сомнений не было, что Ольга замуж выходила по любви. А вот кому она свои печали могла поведать? С подругами отношения уже не поддерживала. В парикмахерскую не ходила, зубы не лечила. Солярий не посещала. В другие города не ездила, так что попутчики тоже отпали. В последний раз Чванова была, можно сказать, в обществе, когда лежала в четырехместной палате роддома. Я втихаря нашла всех ее соседок, и две из них, поглощенные своими собственными заботами, еле-еле вспомнили такую. А вот последняя рассказала мне очень много интересного, можно сказать, расставила все точки над «i».

Эта женщина, тоже Ольга, Лопатина, была ровесницей Ольги Чвановой, тоже родила второго ребенка, в один день с Чвановой, и тоже девочку, при наличии старшего сына. Их с Ольгой кровати стояли голова к голове, и каждый вечер они шептались о своем, о девичьем. Лопатина рассказала, что у их девочек на третий день одновременно резко подскочил билирубин в крови, и они поэтому провели в родильном доме не четыре положенных дня, а полторы недели. Две их соседки выписались в срок, и неделю они были вообще вдвоем в палате. Пока их было четверо, Ольга Чванова ничего не рассказывала о себе, только слушала Лопатину да отделывалась ничего не значащими замечаниями. Но потом та разговорила ее.

Лопатину удивляла какая-то внутренняя подавленность внешне благополучной женщины, — дети здоровые, муж красивый, внимательный, обеспеченный, чего она комплексует?

И только когда на третий их вечер вдвоем Ольга Лопатина, повинуясь внезапному порыву, — так бывает, когда в помещении полумрак, дети спят себе в детском отделении, а женские души рвутся к любимым, и это надо обязательно обсудить, — Лопатина вдруг рассказала, как давно, в юности, была изнасилована в лесочке на даче, — только после этого Чванова сказала ей: «Как я тебя понимаю!»

И ее словно прорвало. Лопатина слушала и не верила своим ушам. Конечно, она читала иногда продвинутую прессу типа «СПИД-инфо», но такого она даже представить себе не могла: чтобы женщину изнасиловал не кто-нибудь, а собственная свекровь!

Чванова говорила захлебываясь, и это было понятно: никогда и никому, ни единой живой душе она не могла рассказать о том, что с ней случилось.

Она рассказала, что, когда познакомилась с будущей свекровью, та очаровала ее. Ольга готова была ловить каждый ее взгляд, движение, старалась подражать ей в манере одеваться, говорить, двигаться, так ей нравилась эта женщина. И первые годы все было прекрасно, а потом, когда уже был маленький Эльдар, свекровь как-то подловила ее. Приехала вечером, когда Дмитрий был в недолгом отъезде, сын был еще совсем малышом, ей и самой было скучновато дома, а тут любимая свекровь, не женщина, а пышный праздник. Ольга уложила Эльдара и накрыла ужин при свечах. После того как они со свекровью пригубили токайского, свекровь сказала ей открытым текстом, чего она от Ольги хочет. А Ольга, размякнув от романтического огня свечей и легкого хмеля токайского, поначалу даже не испугалась; удивилась, но не возмутилась. И не оттолкнула Нателлу, когда та обняла ее и поцеловала в губы, раздвигая их кончиком языка. Но вот когда ласки стали настойчивее, а особенно когда руки Нателлы причинили ей боль, и она осознала, что Нателла умышленно старается доставить ей страдание, она стала молча вырываться: кричать было бесполезно, в квартире больше никого не было, соседи не прибежали бы, да и сына она не хотела будить… Но было поздно.

Такого гадливого ощущения Ольга не испытывала никогда. Омерзение, ужас, боль, стыд. Нателла наполнила их бокалы токайским и протянула Ольге ее бокал. Но Ольга, не в силах справиться с отвращением, оттолкнула руку Нателлы, державшую богемское стекло. Вино пролилось Нателле на ногу, и в следующую секунду бокал полетел в голову Ольге. Нателла деловито избила ее, повалив на пол и пиная ногами. А потом еще раз изнасиловала уже на полу. Ольга отплевывалась кровью.

Она понимала, что никому никогда не сможет сказать про то, что пережила, ни единого слова.

«Почему ты не можешь сказать мужу?» — допытывалась Лопатина.

«Не могу, Ольга. Во-первых, он не поверит мне. Во-вторых… Во-вторых, не могу. Я очень его люблю и не знаю, как он будет относиться ко мне после того, как узнает, что меня изнасиловали».

«Глупая, ведь это было с женщиной, а не с мужчиной! Он поймет».

«Нет, Оля, я не смогу. Как ты думаешь, что он должен чувствовать при мысли, что над его женой надругалась его мать? Я никогда не смогу ему заложить его собственную мать. Он же ее из своей жизни не вычеркнет. Он будет разрываться между нами, пытаться поверить и мне, и ей, и должен будет в конце концов потерять либо меня, либо ее. Неужели я создам такую ситуацию?»

А ситуация усугублялась тем, что эти отношения со свекровью продолжались и развивались. Свекровь стала приезжать довольно часто в отсутствие Дмитрия, и через некоторое время Ольга всерьез собралась повеситься. Но когда все уже было приготовлено, заплакал ребенок, маленький Эльдар, и она не смогла, бросилась к сыну. И отчетливо осознала, что окончательного шага в потусторонний мир сделать не сможет никогда. Выход был один — молча терпеть. Правда, был еще один выход.

Ольга перестала за собой следить, не мылась, не причесывалась, ходила в потрепанных джинсах и рваном свитере; сначала — в надежде оттолкнуть этим свекровь, но та прекрасно понимала ее детские уловки и на них не покупалась.

Потом Ольга втянулась, пила все больше, и на душе становилось все спокойнее…

Никакие подруги больше к ней не заходили, и она нигде не бывала. Особенно после намеков Нателлы, что втроем еще интереснее и хорошо бы попробовать всем вместе, еще с двумя Ольгиными подружками, которые ей, Нателле, понравились. Ольгу после этих слов обуял ужас и с подругами было покончено.

Так продолжалось несколько лет. Нателла не понимала отказов и молча избивала Ольгу, делала что хотела.

Когда Ольга и Дмитрий решили завести второго ребенка, в отсутствие Дмитрия приехала Нателла. Ольга впервые проявила твердость и с силой оттолкнула свекровь. В этот раз она была избита так, что потеряла ребенка. После этого она больше не пыталась сопротивляться и все глубже погружалась в алкогольный дурман, а муж относил это на счет психической травмы из-за выкидыша. Много раз Нателла говорила ей — когда-нибудь я тебя убью, если ты скажешь мне «нет».