Завтра мы будем вместе - Галина Врублевская

Наследство в сундуке! Как-то несовременно. Я почувствовала себя персонажем детской сказки. Сейчас откинется крышка — и сокровища ослепят меня!

— Этот сундук отец завещал тебе.

С этими словами Алла открыла замки, потом подняла крышку сундука, и я увидела ряды маленьких окошек, заполненных игрушками. В каждом окошке, затянутом полиэтиленом, лежало по одному предмету. Легкое разочарование наполнило меня. Я, конечно, не ожидала увидеть груду золота, но не игрушки же! И это у вице-адмирала! Он что, свихнулся на старости лет? Алла стала вынимать игрушки из ячеек, предъявляя их мне, как ревизору. Боже мой, чего только не было в этом собрании! Алла уточняла:

— Этот бронзовый японский журавлик — с Дальнего Востока. Соломенные фигурки крестьян — из Эстонии. Засушенные крабы — из Севастополя.

Папа привозил игрушки отовсюду, где проходил службу.

Увлечение адмирала стало понятным. Непонятным было одно: почему он наказал передать коллекцию мне, а не оставить старшей дочери.

— Он говорил, — пояснила Алла, — что хочет, чтобы собрание сохранилось в нашей семье. А я — бобылиха. Вот он и сказал, если у Кати есть дети, передай сундук ей. Ну а если я не найду тебя или ты тоже одинокая, тогда я могу продать коллекцию в музей или в частные руки. Он полагал, что его собрание должно прилично стоить. Оно и вправду не пустяк. Я уже показывала одному специалисту.

Эта коллекция открыла мне новую черточку в характере отца. Мужественный адмирал, а увлечение — как у ребенка. Наверное, он был добрый человек.

— Отец, когда дело касалось его сокровищ, действительно в ребенка превращался, — улыбнулась Алла, продолжая перебирать сувениры. — Он любил возиться с игрушками: чистил их, как-то по-особенному укладывал, ячейки эти в сундуке соорудил.

И сундук специально для этой цели где-то в Прибалтике приобрел. Он же все время был в переездах, и в сундуке было сподручнее перевозить эти сокровища. Мама вначале ругалась. Ясное дело, вес груза ограничен, а вместо полезных вещей он всюду сундук свой в первую очередь толкает. Вначале у него было оправдание, что эти игрушки он для меня возит. Потом я выросла, и стало ясно, что они — его собственная причуда. На старости лет он настоящим этнографом стал. Читал книги о народных промыслах, научные монографии.

Вдруг в руках Аллы я увидела россыпь белых, до боли знакомых слоников — украшение, вырезанное из кости. Такие же плоские, как мои, предназначенные для ношения на теле, а не для стояния на полочке.

— А это откуда? — воскликнула я, протягивая руку к фигурке слона. Он был явным родственником моих слоников.

— Это его любимые слоники. Их было, кажется, двенадцать: от больших, размером с палец, до мелких, с булавочную головку. Пропали средние, самые симпатичные. Они раньше ожерелье составляли, но его никто не носил. Потом нить оборвалась, так кучкой с тех пор и хранятся.

— Я носила тех самых, средних!

— Вот оно что! Значит, он их твоей матери подарил? Это дорогого стоит. Мне больше неизвестны случаи, чтобы из коллекции что-нибудь ушло.

Я почувствовала гордость. Выходит, моя мама была не случайной подругой адмирала Ершова. И я с полным основанием могу себя считать дочерью, принятой им. Три слоника помогли мне выжить в далекой Африке. Я носила их как амулет. Может, в них была чудодейственная сила?

— Эти слоники с Кавказа?

— Слоники — уроженцы севера. Там резьба по кости в почете.

— А почему слоники, а не олени? На севере ведь слоны не водятся, — задала я нелепый вопрос.

Сестра пожала плечами:

— Не знаю, может, это и не слоны вовсе, а стилизованные мамонты.

Я решила, что верну сестре недостающих слонов.

Пусть все ожерелье целиком принадлежит ей. Пусть слоники принесут счастье женщине с такой нескладной судьбой. Я жалела Аллу искренне и глубоко, ничуть не завидуя законной дочери адмирала.

* * *

На следующий день Алла повезла меня в подмосковное местечко Ершово. Оказалось, что там находился детский дом, где воспитывался наш отец.

Подробности его жизни и службы так заняли все мое воображение, что я совсем не поинтересовалась о том, кто его родители, есть ли братья-сестры.

Сама сестра о родословной отца не заговаривала тоже. Только сказала, что это отдельная история, достойная пера романиста.

— Я все тебе, Катюша, расскажу по дороге. Ты только одевайся теплее, в электричках сейчас холодно.

Мы ехали в полупустом вагоне, на жестких лавках.

Печка под ногами не грела, зато сквозь плохо заделанные щели окон дуло нещадно. Но скоро я перестала замечать эти мелочи. Застыв в неудобной позе, я слушала рассказ сестры, впитывая в себя каждое слово. Оказывается, наш отец был испанским ребенком, вывезенным из фашистской Испании в тридцать четвертом году. Я внутренне вздрогнула — какое совпадение: моя дипломная работа, насильно навязанная мне тема. Выходит, все в жизни случается для чего-то, особенно то, что приходит извне. Еще раз окинув беглым взглядом свою жизнь, я нашла подтверждение этой истине: все, что стучится в нашу дверь, требует внимания. Затаив дыхание, я слушала продолжение его истории. Вначале маленький Родригес (Родей, Родионом он стал позднее, тогда же его отец Серхио стал в документах Сергеем) воспитывался в детском доме. От местечка, где располагалось это учреждение, он получил свою фамилию Ершов. Учился Родригес-Родион прекрасно, после школы был направлен в мореходку, потом закончил Высшее военно-морское училище, затем — академию. Свой родной язык и обычаи Родион Сергеевич совершенно забыл. Жена его была русская. Как водится у курсантов, с ней он познакомился на танцах в своем училище. Девушка была простая, без образования и профессии, но имела несомненные достоинства: любила Родю и обладала покладистым характером. Став его женой, она безропотно выносила с ним все тяготы кочевой жизни.

— А как твоя мама вела себя, узнав об истории с Ниной? Или ей были неизвестны похождения отца?

Она никогда тебе не рассказывала? — осторожно спросила я сестру.

Алла разразилась низким хмыкающим смехом:

— Мама иногда шутила, что мужчины от излишков адреналина страдают. Она не принимала всерьез его мелкие шалости на стороне, как она их называла. И вообще разговоров на эту тему не любила.

Сестра поведала, что адмирал проявлял интерес и к собственным корням. Он обращался в интернациональные службы, чтобы узнать о судьбе своих родственников в Испании. В последние годы, уйдя в отставку, мечтал съездить посмотреть на свою родину, но сил для такого путешествия уже не было.

А прежде, когда был моложе, не мог выехать за границу из-за своей работы. Его служба была связана с государственными секретами, и таких людей из страны не выпускали. О своих родителях он узнал одно: они погибли в борьбе с фашизмом в тот год, когда его вывезли из Испании.