От Тильзита до Эрфурта - Альберт Вандаль

Такое намерение окончательно обрисовывается в военных мерах, принимаемых им на границах Оттоманской империи. Между речами, предписанными Наполеоном его дипломатии, и его приказами по армии и флоту существует вполне определенное соотношение. В то время, когда он предлагает в Петербурге раздел, он принимает и меры к его выполнению. Его армия в Далмации служила для него авангардом по направлению к Востоку; с этого времени он ее усиливает, снабжает всем нужным и поддерживает постоянные сношения с ее командирами. Он расспрашивает Мармона о местах высадки на берегах Эпира;[302] приказывает изучить пути, по которым наши войска могут вступить на оттоманскую территорию и по которым можно не только идти вдоль моря, но и углубиться во внутрь страны. Узнав, что одна дорога идет из наших владений в Берат, главный город одного из пашалыков Албании, он пишет: “Следует основательно ознакомиться с этой дорогой, каждая ее миля меня крайне интересует”.[303] Правда, эти инструкции могут быть объяснены заботой об обороне. С некоторого времени Наполеон думал провести на всякий случай французский отряд через турецкую Албанию с тем, чтобы, поставив его против Корфу, поручить ему защиту острова от нападения англичан. Но рассмотрим другие, более убедительные данные: от берегов Адриатики перейдем к берегам Средиземного моря. Тут все в движении, все готовится; отдельные эскадры и сопровождающие их суда с припасами соединяются вместе. Несмотря на тысячи затруднений, вот уже два месяца идет, иногда замедляясь, но никогда не прерываясь, внушительное сосредоточение боевых сил. Если следить за ходом этого дела, начав с его возникновения, то видишь, как все ярче выступают наружу вначале неясные планы императора и изменения, которые он в них вносит; как внезапно воскресают в нем неоднократно разрушенные надежды и, наконец, в первых числах февраля, когда развивающемуся движению дается ускоренный темп, когда оно направляется к восточной части Средиземного моря, – относящиеся к нему приказы, спешные и сжатые, дают очевидные намеки на намерения именно относительно Турции, содержат в этом смысле бесспорные указания и выражения, приобретающие все более определенное значение, и в заключение – признание в своих намерениях в полном смысле слова.

С того самого момента, когда Наполеон выступил, как звезда первой величины, на мировой арене, он мечтал о завоевании Средиземного моря. Это была одна из его постоянных идей, с которой он сроднился, – вовсе не из тех, которые возникали в нем только под давлением событий. По его мнению, чтобы господствовать над морем, которое он любил, волны которого омывали берега его родины, шум которого убаюкивал его первые сны, вовсе не было необходимости противопоставлять англичанам равные морские силы, искать их в их стихии и на ней стараться победить их. Ведь от Гибралтара до Босфора море было подчинено суше. Заливы, в которых оно заключено, полуострова, которые делят его и разобщают его части, рассекающие его мысы, разбросанные по нем архипелаги, каналы, в которых оно суживается, – все это держит его в тесной зависимости… Для завоевания открытого океана необходимо покрыть его воды победоносными эскадрами. Средиземное же море управляется с высоты господствующей над ним суши. Среди этих позиций Наполеон, руководимый топографическим инстинктом, тем “диагнозом местностей”,[304] которым никто не владел в таком совершенстве, как он, тотчас же распознал самые важные и наиболее выгодно расположенные позиции, те позиции, которые должны были служить базами его могущества, и его целью было присваивать их себе одну за другой.

Эта система обнаруживается с самого начала его карьеры. Лишь только он спустился с Альп, он между остатками итальянского государства выбирает и захватывает для Франции сперва островки, расположенные на юг от Сардинии, затем, по мере того, как победы наши следуют одна за другой, берут Геную, Эльбу, Анкону, наконец, Корфу и прилегающие к нему острова, те семь островов на Ионическом море, которые Венеция сумела сохранить до дня своего падения и которые составляли остатки ее восточных владений, последние жемчужины ее короны. Сделавшись хозяином на Корфу, он стремится завоевать Египет и мимоходом берет Мальту. Вскоре после такого натиска Франции на Средиземное море следует отступление. Вторая коалиция вырывает из наших рук Ионические острова, Мальту, Александрию и всюду замещает нас англичанами или их союзниками. Однако Наполеон не отказывается от возможности вернуть эти потери и старается достигнуть этого косвенным путем. От 1805 до 1807 гг. он пользуется каждой своей победой на севере, чтобы снова занять какую-нибудь позицию на Средиземном море. После Аустерлица он овладевает Далмацией, изгоняет Бурбонов из Неаполя и размещает по берегам их королевства свои войска. Два года спустя, благодаря Фридланду, он снова приобретает Корфу. Тильзитский, договор, возвращая ему Ионический архипелаг и драгоценный рейд Каттаро, вторично приводит Францию в восточный бассейн Средиземного моря.

Корфу сразу же становится для Наполеона предметом беспримерных забот. Этот пост, неохотно переданный нам русскими военачальниками и пока занятый лишь несколькими французскими отрядами, мог подвергнуться опасности; он должен был искушать алчность англичан. Из предложений Вильсона русскому кабинету видно, что захват острова был одной из их излюбленных идей. Но Наполеон угадал их умысел даже прежде, чем разоблачили его сообщения Румянцева, и, дабы предупредить его, он увеличивает боевые силы Острова. Он намерен отовсюду доставить в Корфу войска, боевые припасы и провиант. Находясь вдали от острова, он организует его оборону, входит во все мельчайшие подробности и ничего, что может предусмотреть, не предоставляет случаю. По мере того, как недели идут одна за другой, усиливается и его неусыпное внимание; он повторяет приказания, подгоняет и бранит лиц, которым поручено дело, и вменяет им в преступление их медлительность. Корфу постоянно упоминается в его предписаниях; остров, занимающий несколько квадратных километров, один заботит его более, чем все остальные части его империи.[305]

Эта всепоглощающая забота делается понятной при сопоставлении ее с планами, обсуждаемыми в Тильзите. Если бы суждено было приступить фактически к разделу Турции, Корфу был бы стержнем, на котором вращалась бы вся операция, развернутая на два фронта, континентальный и морской. Главный Ионический остров Корфу, примыкая к флангу европейской Турции, ставил нас в непосредственное соприкосновение с самыми важными областями этой страны, давал возможность наблюдать за Албанией, за Эпиром и Али, его тираном; позволял нам приобрести сторонников среди начинавших волноваться под турецким игом греков и пробудить в них национальное чувство. Эта островная Греция могла служить для возбуждения восстания в остальной Греции. Ее продолжение на суше, Парга, укрепленная по приказанию императора, и Бутринго, которую он предписал занять, составляли по ту сторону Адриатики наши укрепленные места, предназначенные для десантов. Непрерывность позиций облегчала переход из Италии в Эпир, и в случае, если бы потребовалось внезапно напасть на Турцию, Корфу был одним из тех пунктов, откуда всего легче было начать предприятие.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});