Проходящий сквозь стены - Юрий Никитин

Все-таки она понимает, что я хотел и собирался остаться, как понимаю и я, что она все поняла, но оба разыгрываем спектакль, что я ничего такого не хотел и не думал, а она вообще не может поверить, что у меня есть гениталии, словом, оба изображаем импотента и дурочку.

Наконец я пробормотал:

– Все-все, иду. Ты тоже извини, я привык к другим правилам.

– Это заметно, – ответила она. – Все нормально. Людей, которые живут по твоим правилам, гораздо больше, так что все нормально.

Я вышел в прихожую, оттуда провозгласил весело:

– Со мной кто-нибудь идет?

Из другой комнаты появились Андрей и Вероника, уже готовые к выходу. Расцеловались с Линой, Вероника дружески подхватила меня под руку, втроем вышли на площадку. Лина улыбнулась нам и закрыла дверь. Я слышал, как щелкнуло, понятно, что глупо было бы на улице избавиться от парочки и вернуться: все равно не откроет.

Теперь мы не просто знакомы, как поставщик и получатель услуг, или, точнее, чтобы не звучало двусмысленно, менеджер по найму квартир и клиент, а уже приятели. На правах приятеля я подкатил на «мерсе» к универу, а когда Лина сбежала по ступенькам, вышел и широким жестом распахнул дверцу.

Лина вздрогнула и широко раскрыла глаза.

– Опять ты?

– А что, – поинтересовался я, – мне надо было исчезнуть?

– Да мне почему-то показалось, – ответила она, – что просто должен исчезнуть.

– Почему?

Она поморщилась:

– Почему надо объяснять такие простые вещи? Вот показалось просто. В некоторых случаях объяснять слишком долго и сложно. Нужно чувствовать.

– Я толстокожий, – признался я. – С чувствами у меня всегда был напряг. Как-то мама мне долго объясняла, чем прекрасно «Лебединое озеро», но так и не врубился. А теперь понимаю, что это ты мое «Лебединое озеро». И все эти «аиды» и симфонии.

Глаза ее стали шире, всматривалась в меня с некоторым испугом.

– Ну ты и сказанул!

– Как могу, – пробормотал я. – Как умею.

– Бред какой-то.

– Меня мама водила в детстве в Третьяковскую, в Эрмитаж, потом рекомендовала какие-то прибывшие из Лувра выставки… А я теперь вижу, что на тебя только надо… как на Эрмитаж, на Лувр, на Сикстинскую, или как ее там, мадонну.

– Та мадонна с ребенком, – буркнула она. – Извини, мне надо идти. Нет, в твою яхту на колесах не сяду.

– Почему?

– Берегу репутацию, – съязвила она.

– Да ладно тебе!

– Еще раз извини.

Я смотрел вслед и понимал с горечью, что бесполезно догонять и уговаривать. Где-то у нас не пересекается, а если плечом в плечо в одном направлении, как говорят, то между нами слишком много километров, чтобы действительно плечом в плечо. Во рту разливается желчь, откуда и взялась, будто полдня жевал полынь. И такая тоска, что даже не понимаю, почему так гадко, как будто все рухнуло, как будто и деньги отняли, и сквозь стены перестал проходить, и лет мне под сорок, а то и под пятьдесят…

Сиденье приняло меня с молчаливым сочувствием, радиоволна попыталась играть что-то веселое, но слишком фальшивое. Я грубо велел заткнуться, и оно виновато умолкло. По улице я поехал так медленно, что за перекрестком остановил гаишник и, проверив салон насчет оружия и мешков с наркотиками, спросил в недоумении, чего это, гад, крадусь.

Мимо плывут рестораны, кафе, стриптиз-бары, салоны с предоставлением самых разных услуг, но я видел только ее лицо с вздернутыми в недоумении бровями. Рука то и дело дергалась к мобильнику, можно бы позвонить, объясниться, рассказать, что она не так все поняла, но как признаться, что я вламывался в ее комнату, пошарил там и знаю все ее секреты, которые она доверила компу?

По крайней мере знаю емэйл, аську, все номера телефонов. Другой бы давно позвонил, даже с гордостью, вот какая я круть, а сейчас боюсь и пикнуть, как будто что-то своровал. Или в самом деле украл? Херня какая-то. Всего лишь телефоны переписал, а чувство такое, что украл. Или потому, что у нее? У другого бы – хрен с ним, перетопчется.

Сегодня она вышла из универа с Андреем, остановилась с кем-то поболтать, а Андрей сразу направился к моей машине. Я почему-то ощутил, что разговаривать из салона как-то не совсем, вылез, сказал «хай», он кивнул, лицо дружелюбно-сочувствующе.

– Привет-привет, – сказал он. – Знаешь, это была моя вина.

– В чем?

– Когда я пригласил тебя на день рождения Лины. Все-таки ей самой виднее, кого звать, кого… нет. А я влез, стараясь всем услужить, и… напортил.

Меня обдало холодом, я спросил чужим голосом:

– В чем?

– Да получилось, что ты как бы не в ту дверь вошел. У нас компашка простых людей… Да еще настолько простых, что даже не стараемся казаться богатыми и толстыми. Если честно, хоть ты и не поверишь, нам это не надо. Тебе с нами… гм… будет скучно.

Я чуть было не стал уверять, что не заскучаю, не такие уж они и скучные, но взглянул в его смеющиеся глаза, успел сориентироваться.

– Хочешь сказать, что скучно будет вам?

Он развел руками.

– Не скучно. Может быть, даже весело. Но тебе это надо, чтобы весело было… над тобой?

Я покосился на ступеньки, там Лина разговаривает с подругой, но смотрит в нашу сторону, сказал глухо:

– Надо мной? Объясни.

Он помотал головой.

– Я уже сказал. Не хочу тебя обидеть, поверь. Мне это не надо, как и другим. Но у нас… гм… несколько другой круг. В него принимают не по наличию дорогих автомобилей.

– А по чему?

Он посмотрел пристально.

– Хочешь знать?

– Да.

Он помялся в затруднении.

– Даже не знаю, как сформулировать. Разве что в очень далеком приближении… Ты сможешь объяснить отличие общей теории относительности от специальной?.. А, даже не слыхал о таких… А как думаешь, не проще бы было Шуберту начинать третью симфонию не с таких патетических нот, а с фортиссимо, как он начал вторую?.. Ну ладно, тогда последний тест на вход в наш мир: как полагаешь, какие еще заповеди стоило бы добавить к тем, которые Моисей получил от Бога?

Я зло пробурчал:

– Бога нет. Ну, я, в смысле, понял. Вы бедные, но гордые.

Он помялся, я видел, что этот интеллигент извивается от неловкости, не желая меня назвать богатым придурком, но в то же время я требую прямой ответ, он выдавил с неохотой:

– Это ты сказал, не я.

– А разница есть?

Он пожал плечами.

– Вообще-то нет. Ты сказал даже лучше, четче. Наша беда, что долго нагромождаем горы красивых слов, а ты вот раз – и прямо в лоб.

– Себе, – ответил я с кривой усмешкой. – Спасибо, что подсластил.

Он снова сдвинул плечами.

– Не за что. Я ведь из этих, размагниченных. Которые не умеют, не могут, не рискуют… Ну, ты понял.

Я в самом деле понял, он вернул мне мои же слова и даже в той же форме, звучащими в нашей среде с неким шиком, а здесь как-то без налета мужественности, даже глуповато, если уж слишком вслушиваться и докапываться… чего мы никогда не делаем. Да и непонятно, с чего это я стал докапываться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});