Держава (том третий) - Валерий Кормилицын

— Сейчас распределим вас по домам, и неделю на отдых, — поразил арестантов седой капитан. — По населённому пункту можете гулять свободно, без сопровождающих. Уездный городок располагает двумя церквами, в которые можете зайти помолиться…

— А также госпиталем и тюрьмой, куда можете зайти полечиться и отдохнуть, — перебил капитана унтер, закатившись смехом.

— … Но утром и вечером — перекличка, — не обращая внимания на гогот, продолжил капитан. — Упаси вас Господи бежать. Мороз и одна–единствен–ная дорога вдоль телеграфной линии…

— Враз догоним — и три года каторги в кармане вашего армяка, — заржал остроумной, на его взгляд шутке, унтер.

Покатывающиеся от хохота три пристава поддержали его амплуа юмориста и весёлого человека.

На этот раз терпение капитана иссякло, как водка во фляге. К тому же вокруг них собралась толпа горожан — русских и остяков, щёлкающих кедровые орешки, и весело скалящих редкие зубы.

«Дёснами они, что ли, их грызут?» — натянул поглубже шапку Северьянов.

— Господин унтер–офицер. Объявляю вам два… нет, три наряда не в очередь, за неуважительное отношение к старшему по чину. Отбывать их станете в тюрьме, где и отдохнёте от тягот службы.

Три пристава, мысленно возведя в ранг главного юмориста седого капитана, просто захлёбывались от смеха, глядя на понурого товарища.

Не разобравшись в чём дело, беззубые зеваки громко, с подвывом, поддержали их.

Капитан нахмурился. Подождав, когда немного стихнет смех, сухо произнёс, обращаясь к приставам:

— Распределите арестантов по домам, — и, по–военному чётко повернувшись, направился в сторону уездного училища, директор коего числился в его приятелях.

Став серьёзными, приставы разбили арестантов на три части, и каждый повёл небольшой этап вдоль улицы.

— Сто восемьдесят домов, но вечно цапаемся с местными, пока найдём, у кого поселить, — бурчал пристав, следом за которым топали Василий и его пожилой сосед по купе.

Площадь постепенно опустела: зеваки разошлись по домам, а солдаты, без намёка на строй, направились в ветхую деревянную казарму.

Городок был серый и невзрачный. Все дома срублены из дерева. Кроме церквей лишь два магазина краснели кирпичом.

— Берёзовский округ — самый северный в Тобольской губернии, — тихо рассказывал Василию товарищ по несчастью, кашляя и прижимая ко рту несвежую тряпицу. — Бывал здесь когда–то, — брели вдоль серого от дождей ветхого забора.

— Вот тута и поселитесь, — по–хозяйски раскрыл калитку пристав и сходу влупил сапогом под зад крутящемуся юлой от злости лохматому псу.

Метод воспитания тут же дал положительные результаты. Юркнув в конуру, пёс с молчаливым осуждением разглядывал непрошеных гостей.

А, как известно, непрошеный гость — хуже остяка.

Неделя пролетела незаметно. Сосед Василия кашлял и таял на глазах.

— Бежать надо, — горячечно шептал он. — Сколько народа здесь уже сгинуло… И не простого. Кроме князя Меньшикова, князь Долгоруков, Остерман… Чего уж про нас, сирых, говорить. Сгорим, как свечки. В Обдорск я не поеду. Болен. Уже договорился, что положат в госпиталь. Режим там свободный. Стану готовить побег. Думаю, по реке Сосьве добираться на оленях до Урала. До горных заводов. У Богословского завода проходит узкоколейка. По ней можно доехать до Кушвы, где она стыкуется с Пермской линией. И вперёд телега: Пермь, Вятка, Вологда и Петербург, — радостно хлопнул он в ладони. — Дорог по Сосьве, однако, нет. Вот в чём кроется самая трудность. За Берёзовом сплошная тундра, покрытая густыми непроходимыми лесами из пихты, сосны, ели, кедра, берёзы, осины…

— Стоп–стоп–стоп. Зачем мне ботаника, — остановил товарища Василий. — Ещё скажите, что водятся в них злые медведи, волки, лисы…

— Ну да! И ещё соболя, горностаи, росомахи, дикие олени, — закашлял, приложив к губам тряпицу.

— Полиция водится? — вновь перебил его Северьянов. — Отчего–то вы в восторге от этих гиблых мест, — удивился он.

— А как же. Какие тут несметные богатства…. В Обдорске в середине декабря большая ярмарка начнётся. В это время и следует бежать… В прошлый раз, когда «отдыхал» здесь, всё продумал, но перевели в другое место. Видно, доложил кто–то по начальству из своих. Так что никому не верь. Даже собственной тени. А особенно — меньшевикам. Такие гниды. Свежую эпиграмму про них слышал? — откашлялся и с выражением продекламировал:

Чем хочешь, будь себе свободно:Буржуем, барином, купцом,Нововременцем, подлецом –Ну, всем, чем душеньке угодно.

Семёновцем, прохвостом, во'ром,Жандармом будь, будь прокурором.Будь палачом, будь «октябристом».По мне, хоть будь себе шпиком.

Но… если стал социалистом…Мой друг. Не будь — меньшевиком… —

развеселил Василия и рассмеялся сам. — Даже в курсе, кто сочинил, но фамилию называть не стану.

— Да я — большевик!

— Всё равно не стану. Раз товарищ не подписал, значит, не желает, чтоб об авторстве знали. Так что не взыщи… От Обдорска двести девяносто вёрст до Берёзова. Как весточку получишь, выезжай. Есть у меня там приятель — купчина староверский. Записку ему передашь. Деньгами и одеждой поможет и сюда привезёт. У них в Обдорске, сам увидишь, на тридцать домов — сто пятьдесят лавок для ярмарки. Правда, больница и школа имеются. Постоянных жителей — с полтысячи всего, но на ярмарку во много раз больше понаедет. Особенно кочующих инородцев для меновой торговли. Денежной единицей у них служит песец. За три с полтиной русским купцам шкурку отдают. Вот старовер на этом и разбогател. Поможешь ему на первых порах. У иноверцев, кроме песцов он скупает: крестовика, недопёска, неплюя, оленьи шкуры, лисьи, белых медведей. Берёт также рыбу, птичье перо, мамонтовую кость и моржовые клыки. Ничем не брезгает. Им продаёт муку, вино, сукно, холст, табак в листьях, так они любят, железные и медные изделия. Ну и, как папуасам: кольца, бусы, бисер, зеркальца. Всё это, думаю, он уже закупил и привёз. Доехать сюда ты сможешь только с его помощью. Местность окрест Обдорска бесприютна и безлесна. Не спрячешься…

Прибыв с этапом из нескольких человек в Обдорск, Северьянов направился разыскивать дом купца. Сделать это было несложно.

— Открывай! — колотил ногой в высокие ворота, прислушиваясь к басовитым собачьим голосам: «Ежели вдруг выскочит, следует, как пристав в Берёзове с ней поступить», — поёживался он.

Вскоре ухо уловило шаги, негромкое бурчанье: шляются тут всякие, потом песцовые шкуры пропадают… Калитка, что притулилась сбоку от ворот, растворилась, и в проёме возник здоровенный мужик в остяцкой шубе.

— Николай?! — опешил Северьянов.

— Дядь Вася! То есть — Север.

— Ну чего охренел, тундра! Я и есть, — раньше младшего товарища пришёл в себя Северьянов. — Ты уже и «якаешь» меньше, — сдвинув глыбу плечом, прошёл во двор. — Собаки на привязи?

— Ага!

— За тобой приглядеть приехал. Ну, что встал, веди в дом, — сунул в широченную ладонь купчины, вышедшего на крыльцо глянуть — кого нелёгкая принесла, записку.

— Прокопий Панкратович, — протянул руку Северьянову, прочтя весточку, купец. — Сейчас покажу твой закуток, и схожу, улажу с приставом вопрос о твоём проживании у меня…

В середине декабря заштатный Обдорск стал наполняться народом.

— Дела идут, — радовался Прокопий Панкратович.

«Улыбается, наверное», — с сомнением вглядывался в заросшее буйной — от глаз до пупка бородищей, лицо старовера.

Сверху, до глаз, кудрявилась пышная, с проседью, русая грива волос.

«От лица картофелина носа осталась, да глаза. Даже ушей не видно. Куда до него Карлу Марксу. Про Владимира Ильича и вовсе молчу. Нет, всё–таки в душе, бываю иногда меньшевиком. Разве можно так про Ленина думать», — вместе с Николаем активно таскали в амбар мёрзлую рыбу с широких розвальней.

— Ходче, мужики, — подбадривал их купчина, выдыхая с каждым слогом пар, и постепенно превращаясь в снеговика. — Самая торговля пошла…

— Сильна ноне ярманка… Купцов со всех городов русского Севера и Сибири съехалось… Тыща'! — вещал он, сидя вечером за столом и уплетая со своими работниками пельмени. — Чего только не привезли. Все амбары в городе забиты. Грамотеи подсчитали, что из Обдорска вывезут до двухсот тысяч пудов рыбы и около пятидесяти тысяч меховых шкур, преимущественно песца, лисицы, белки и горностая. Хорошие у остяков рыбалка с охотой были… Всё знаю! — остановил собравшегося что–то сказать Василия. — Через два дня снаряжу обоз в Берёзов. А вы будто приказчики мои. Бородёнки только жиденькие у вас. С меня пример берите.

«Да уж. С такой бородищей ни один шпик не узнает», — сдерживая смех, Василий закашлял, делая вид, будто подавился пельменем.

— Ну, живы будем, встретимся, Прокопий Панкратович, — с чувством жал руку купцу Северьянов, а следом и Николай.