Вассал и господин - Борис Вячеславович Конофальский

я не знаю, кто вы, чистое дитя?

Девушка сразу присела низко, рук пастырю целовала, говорила:

— Девица Фолькоф, сестра кавалера Фолькофа, господина Эшбахта.

Она указала епископу на Волкова.

— Ах, и вы тут, — обрадовался епископ, увидав его. — А вы мне нужны, обещали, что будете у меня, а сами не идете.

— Простите, святой отец, — Волков низко склонился, — дела не отпускают.

— Ну, ничего, — епископ положил руку ему на голову, что-то прошептал, — после проповеди не уходите, не поговорив со мной.

— Да, святой отец.

Больше епископ ни с кем не говорил, церковь была уже полна людьми, все было готово, и он приступил к делу.

Речь его и вправду была интересна и не слишком длинна, и многие, особенно женщины, плакали над несладкой участью Петра и Павла.

А когда все кончилось, хоры допели последнюю осанну и люди, утирая слезы, стали расходиться, к Волкову подошел служка и сказал, что епископ желает его видеть у себя за амвоном.

Никогда кавалер не заходил туда, куда простым смертным вход заказан. Там, в ризнице, епископа разоблачали от дорогих одежд служки, сам он сидела на лавочке и, увидав Волкова, показал на стол, там стоял красивый ларь и сказал:

— Тот ларец для вас.

— Для меня? — удивился кавалер.

— Нет, не для вас лично, но предназначается вам, — говорил епископ. — Берите его. Посмотрите, что там.

Кавалер открыл ларец. Тот доверху был заполнен серебром. Он непонимающе уставился на старого попа ища у того объяснений.

— Ступайте, все, — сказал епископ служкам, и те тут же покинули ризницу, сам он уже был в простой одежде. Встал с лавки и подошел к кавалеру. — То не вам, то на ваш храм. На деньги эти постройте у себя в Эшбахте храм.

Блеклые старческие глаза пристально смотрели на Волкова, епископ устал после службы, но старался быть бодрым. Он продолжал:

— Я кое-что узнал про вас.

Волков молчал, ему, конечно, было интересно, что скажет старик, но торопить его он не собирался.

— Вы простолюдин, — продолжал поп. Это звучало как укор, ну так Волкову показалось. И он продолжал молчать.

— Да, простолюдин, — продолжил епископ. И тут же добавил: — Так же, как и я. Я знаю, как мне было нелегко добиться моего сана, думаю, что и вам было также трудно достичь ваших высот. Я про ваши подвиги наслышан, поэтому мы, простолюдины, должны помогать друг другу, здесь, — он постучал по ларцу, — четыреста талеров, или чуть меньше, я не знаю, на небольшую церквушку хватит с лихвой.

— Спасибо, монсеньер, — Волков хотел взять его руку и поцеловать, но епископ не дал.

— Бросьте, это лишнее, то на людях надобно делать, а тут нет нужды.

— Еще раз спасибо.

— Не благодарите, пусть они пойдут на доброе дело, иначе папский легат отправит их к Святому Престолу или их украдут после моей смерти мои помощники.

— Раз так, то прошу вас тогда на приход в Эшбахт утвердить нужного мне священника, — сказал кавалер.

— Он праведен, честен?

— Он неправеден и нечестен, с прихода его изгнали.

— За какие проступки?

— Он любит вино и женщин. За женщин его и изгнали.

— Ну, не самый тяжкий грех, — сказал епископ, — хорошо, присылайте его, поговорю с ним. Но отчего же вы хотите такого себе? Чем он хорош?

— Он один был, кто духа не терял в Ференбурге, когда вокруг нас мертвецы ходили. Знал, что сказать людям, чтобы дух их угасший воскрес. Был опорой мне. А именно это мне сейчас и потребуется. В земле моей, кажется, оборотень лютует.

— Оборотень? Уверены? — насторожился старый поп.

— Уверен, мой человек с ним встретился.

— И живой ушел?

— Ушел.

— Крепкие у вас люди.

— Крепкие, — подтвердил кавалер.

— Значит, все-таки ликантропус, — задумчиво произнес святой отец.

— Вы знали об этом? — спросил его Волков. — Может, догадывались?

— Писал мне брат Бенедикт, но все вскользь, не точно, намеками. Да, кажется, два раза мне о том писал, писал, что волк не такой, как все есть в местах тех. Но понимаете, он же отшельник, такие близкие к Богу люди, они не всегда отличают, где мысли их, а где мирское естество. Вот я и не придавал значения письмам его.

— Значит, я пришлю своего священника?

— Хорошо, хорошо, присылайте его мне. Но раз уж я вам одолжение делаю, то и вы мне сделайте.

— Говорите, — сразу согласился Волков.

— Кажется, что среди людишек моих, не на кого мне понадеяться. Прискорбно, но не на кого. А уж на почту местную тем более надежды нету. А нужно мне письмо в Ланн, к архиепископу доставить. Вернее, канцлеру его. И ответа дождаться.

— Самому мне письмо отвезти или с верным человеком отправить? — спросил Волков.

— Письмишко важное. Сами за дело возьмитесь, никого другого послать не могу. Некого мне больше просить.

— Когда отправляться?

— Так хоть завтра и собирайтесь. — ответил епископ и достал из одежд своих письмо. — не допустите, чтобы герцог или даже граф о том письме прознали.

Он протянул конверт кавалеру. Тот по всем углам в сургуче, а в центре еще одна сургучная печать. Конверт толст. Пять печатей с символом Епископа Маленского. Волков спрятал письмо под колет. Не очень-то он желал лезть в это дело, но уж больно нужен был ему ларец с талерами. И расположение епископа ему было необходимо, ведь никого он не хотел видеть на приходе в Эшбахта кроме отца Семиона. А тут без епископа — никуда. Но и это было еще не все, он знал, что если ты возишь секретные послания, значит тебе доверяют, значит ты сопричастен и очень близко стоишь у тронов великих нобилей. Стоять там опасно, но очень выгодно. Это письмо дорогого стоило.

— Тогда прямо сейчас и поеду, — сказал Волков, застегивая колет.

Не хотелось ему с подобным письмом прохлаждаться у графа в доме. Не дай Бог к тому в руки попадет. За такое письмо можно и свободой, а может, и головой поплатиться. Кто его знает, что там написал епископ.

— Что ж, это мудро. Езжайте сейчас, — епископ взял его за щеки наклонил к себе и поцеловал в лоб. — Спешите, сын мой. А как доедете, как в канцелярии будете, так скажите слово «Statim» и скажите, что от меня. Запомните слово?

Волков прекрасно знал, что значит это слово. «Немедленно».

Да, значит, в письме было и впрямь что-то важное.

Глава 44

— Собирайся, — сказал он Брунхильде.

— Куда? — сразу огорчилась девушка.

Он пошел по дому в свои покои, а она подбирая юбки, устремилась за ним, готовая спорить.

— Ты едешь домой.

— А вы?

Губки