Золото императора - Сергей Шведов

– Руфин? – задумчиво протянул Софроний, жестом приглашая гостей садиться. Префект Константинополя принимал гостей по-домашнему, без излишнего в подобной ситуации официоза. И одет он был в простую белую тунику, расшитую золотым узором на груди. Софроний богатством похвастаться не мог, и даже дворец, в котором он сейчас привечал гостей, достался ему в качестве приданого за благородной Целестиной, бездетной вдовой патрикия Кастриция. К сожалению, немалые сбережения Кастриция, на которые Софроний рассчитывал, пропали вместе с патрикием в смуте, разразившейся на просторах империи. Вот и приходилось молодому префекту, которому совсем недавно перевалило за тридцать, выворачиваться наизнанку, чтобы поддержать достоинство чиновника первого ранга на должной высоте. Конечно, Софроний брал взятки, но, памятуя о своем невысоком происхождении, делал это крайне осторожно, боясь навлечь на себя гнев императора. Немало средств уходило у Софрония на содержание жены, особы легкомысленной, но влиятельной. Прекрасную Целестину многие за глаза называли блудницей, но справедливости ради следует заметить, что супруга префекта знала себе цену и если изменяла мужу, то только с особами очень высокого ранга. Тем не менее годы брали свое, и даже первой красавице Константинополя не удавалось сохранить свою привлекательность на прежнем уровне. Сильные мира сего теряли к ней интерес, что не могло не сказаться в будущем на положении ее мужа. А Софроний был слишком умным человеком, чтобы этого не понимать.

– Ты ведь был с ним хорошо знаком, сиятельный Софроний, – напомнил хозяину комит.

– Да, – не стал спорить префект, благо в зале, обставленном с похвальной скромностью, не было лишних ушей. – Хотя друзьями мы, разумеется, не были.

Тем не менее Софроний с большим вниманием выслушал рассказ Пордаки о его злоключениях в Риме. Упоминание о казне императора заставило Софрония насторожиться, а уж когда бывший префект анноны вскользь сделал предположение, что вместе с золотом Прокопия спрятаны и сокровища его ближайших сподвижников, префект Константинополя вскочил с места и нервно закружил вокруг фонтана, дарившего прохладу обитателям дворца в этот довольно жаркий для мая день.

– А ты уверен, светлейший, – обратился Софроний к Пордаке, – что свое золото Кастриций спрятал именно в Маркианаполе?

– Или в Адрионаполе, – дополнил хозяина римлянин. – А где же им еще быть, сиятельный? Ведь Кастриций сопровождал Прокопия до смертного часа. Но в разгромленном лагере мятежников золота не нашли.

– Это правда, – поддержал Пордаку комит Лупициан. – Я могу это засвидетельствовать со всей ответственностью.

– Ты собираешься доложить о казне императору? – спросил озабоченный Софроний.

– Для начала золото следует найти, – мягко возразил комит. – Я не исключаю, что нас могут опередить варвары. В отличие от нас им хорошо известно, где следует искать сокровища, зарытые Прокопием и Кастрицием. Я обратился к тебе, сиятельный Софроний, именно потому, что ты лицо заинтересованное. В конце концов твои права на золото Кастриция настолько очевидны, что их не станет оспаривать даже божественный Валент. Мы со светлейшим Пордакой считаем, что также имеем некоторые права на сокровища, припрятанные мятежными патрикиями. Но, разумеется, покушаться на казну императора мы не собираемся.

Конечно, в словах Лупициана крылась определенная недоговоренность. Уж очень трудно было определить, какая часть зарытых сокровищ принадлежала Валенту, а какая – мятежным патрикиям. Но Софроний, завороженный золотым дождем, готовым пролиться на его голову, решил не обращать на подобные мелочи внимания.

– А чем я могу тебе помочь, высокородный Лупициан?

– По моим сведениям, – начал осторожно комит, – гунны вытеснили готов из Причерноморья.

– Твои сведения устарели, – покачал головой Софроний. – Баламбер разгромил не только готов, но и русколанов, а теперь его передовые отряды находятся уже на Дунае. Император Валент внял мольбам рексов Сафрака и Алатея и позволил жалким остаткам некогда могучего племени поселиться на землях империи. Правда, он поставил им одно условие – готы должны принять христианство.

– Милосердие божественного Валента воистину безгранично, – возвел очи к потолку Лупициан, – но, надеюсь, он понимает и опасность создавшегося положения.

– Разумеется, – подтвердил Софроний. – На днях император покидает Константинополь и отправляется в Антиохию. Но ему нужен верный и опытный человек, который способен в случае нужды остановить гуннов на границах Фракии.

– И такой человек у императора есть, – подсказал озабоченному префекту Пордака. – Я имею в виду комита Лупициана, чей опыт и глубокие познания в воинском деле никто пока не подвергал сомнению. Почему бы тебе, сиятельный Софроний, не подсказать магистру Петронию, тестю императора, что более подходящего кандидата, чем комит Лупициан, божественному Валенту просто не найти. Я тоже готов послужить императору, ну хотя бы в качестве нотария. В конце концов, мой опыт наверняка пригодится комиту Лупициану и викарию Максиму, главе гражданской администрации Фракии.

– Пожалуй, – задумчиво проговорил Софроний, косо поглядывая на гостей. – Я, конечно, не могу дать вам гарантий, но сделаю все от меня зависящее, чтобы император принял мудрое и взвешенное решение.

– А мы в свою очередь обещаем, сиятельный, что твои интересы будут соблюдены в полной мере, – заверил префекта комит Лупициан.

Если бы Софроний был глупым мальчишкой, каковым его считает Лупициан, то он, конечно, поверил бы комиту. Но тридцать три года, прожитые в кругу благородных мужей, научили префекта не доверять никому, кроме самого себя. Вопрос был слишком важным для Софрония, чтобы пускать его на самотек. Золото патрикия Кастриция могло разом разрешить очень многие проблемы, волнующие префекта далеко не первый год. К сожалению, у него под рукой не имелось человека, которому он мог бы довериться в столь важном деле. За исключением разве что Целестины. Софроний никогда не был влюблен в эту женщину, но всегда отдавал должное ее уму. Именно благодаря Целестине ее первый муж Кастриций сумел сохранить свое богатство, которое само просилось в руки Гермогена и Петрония. К сожалению, у патрикия не хватило ума, чтобы оценить старания ловкой жены, водившей за нос двух самых близких к императору Валенту людей.

Проводив гостей, Софроний направил свои стопы на женскую половину. Целестина, несмотря на то что солнце стояло в зените, только-только вынырнула из сладкой паутины сна и теперь с помощью служанок совершала почти священный обряд омовения своего слегка располневшего в последние годы тела. Появления мужа она словно бы не заметила. Софроний какое-то время любовался процессом, но жара в крови не почувствовал, что его слегка огорчило. Важный для него разговор следовало бы начать с ласк, на которые столь охоча Целестина, но, будем надеяться, она наверстает свое с помощью смазливого юного раба, скромно стоящего поодаль и наблюдающего за хозяйкой горящими от похоти глазами.