Повесть о Верещагине - Константин Иванович Коничев

Кондратьевне Вену с ее замечательными архитектурными памятниками и знаменитым Венским лесом.

— Перед всем миром Вена может похвастать искусством всех видов, веков и направлений. Архитектура, музыка, живопись достигли в этом городе совершенства, — рассказывал Василий Васильевич. — Население Вены любит и понимает искусство, как нигде. Я видел там живопись прошлых столетий, в ней много блеска и поразительного мастерства.

Слушая его, Елизавета Кондратьевна просматривала газетные вырезки. В картинах из русско-турецкой войны венские рецензенты видели ярко выраженный реализм, не отступающий перед самой горькой правдой. В то же время венская критика отмечала в картинах Верещагина прославление рядовых бойцов русского войска, беззаветно переносивших все тяготы войны ради освобождения угнетенных Турцией славян. Критика отмечала также и другие свойства таланта русского художника: высокое, совершенное мастерство и умение выбирать острые сюжеты для картин. Во всех верещагинских произведениях критики находили неразрывное единство технического исполнения с глубоким идейным содержанием.

В одном из венских журналов откровенно было сказано:

«До сих пор все военные живописцы только и видели, что славу завоевателей и полководцев, Верещагин напротив — смотрел только на исходящий кровью и погибающий народ, расплачивающийся кровью и жизнью за славу тех. Эти русско-турецкие картины говорят поэтому гораздо больше, чем все на свете до сих пор написанные брошюры и статьи, осуждающие войну и ее зачинщиков…»

Венские юмористические журналы помещали дружеские шаржи на Верещагина, изображая его русским сказочным богатырем, с палитрой вместо щита, с огромной кистью, заменяющей разящее оружие. В таком виде Верещагин поражал со страниц венских журналов кровожадную гидру войны.

Первая выставка картин Верещагина в Вене надолго оставила по себе хорошую память. После ряда выставок, с успехом прошедших в городах Европы, Верещагин совершил путешествие в Палестину, которое, как и предсказывал Крамской, не доставило отрадных впечатлений. В «святой земле», среди суеверных и фанатичных богомольцев и духовенства Верещагин увидел, как вокруг Христова имени свирепствует спекуляция. «Святые» отцы обирали доверчивых паломников, создавали крупные капиталы для обеспечения себе райской жизни на земле. Верещагин изумился, когда узнал, что одно совершенно мелкое духовное лицо — ключарь «Гроба Господня» — воровским способом скопил себе сбережения в сумме трехсот тысяч рублей, собранных в разное время с русских богомольцев.

Находясь в Палестине, Верещагин путешествовал по древним городам, пробирался в пещеры, поднимался на горы, обходил пустынные и дикие берега Мертвого моря, прятался от жары в тени богатой растительностью Иерихонской долины. И всюду, где побывал, он писал этюды. Турки заподозрили Верещагина в том, что в военных целях он снимает планы с Палестины, и запретили ему писать этюды гор, долин, источников и населенных мест. Тогда в альбомах художника и на холстах в его складном этюднике стали появляться зарисовки палестинских типов. Тут были и русские отшельники, и семьи бедных евреев, фигуры евреев, плачущих у стены Соломона, старые раввины и арабы.

Работал Верещагин с упоением. Он делал зарисовки для дальнейшего использования в задуманном цикле палестинских картин.

«Не твое это дело, не верещагинское, хотя и задумано не так, как у других художников», — подсказывал ему внутренний голос, убеждая где-то в другом месте искать более близкие ему темы. Он не отступил от намеченных планов. Сразу же по возвращении из поездки в Палестину привел в порядок все творческие заготовки-этюды, рисунки и записи, документально поясняющие содержание задуманных картин, и принялся за работу. Впоследствии из написанных им палестинских картин наиболее известными стали «Римская казнь», «Святое семейство» и «Воскресение Христово». Эти картины, в числе других, впервые Верещагиным были экспонированы на второй Венской выставке. В первые дни открытия выставки посетители мало интересовались картинами палестинского цикла, не характерными для верещагинской кисти. Однако совершенно неожиданно для публики и для самого художника две картины — «Святое семейство» и «Воскресение Христово» — по своему реалистическому исполнению и своеобразному отношению художника к религиозной теме заставили встревожиться венского архиепископа. На одной из картин, вопреки церковным догматам, изображено было в бедной обстановке семейство, называемое «святым».

Обычный двор. На веревке сохнут тряпки; разгуливают, роясь в мусоре, домашние птицы; забавляются игрой ребятишки; Иосиф занимается своим плотничьим делом; Христос изнывает в тоске от безделья, — обыкновенная будничная сцена, мало о чем говорящая. Но на багете написано: «Святое семейство». На эту-то надпись обратил внимание кардинал и, стуча посохом по паркету, воскликнул:

— Кем позволено показывать такую нелепость? Где ореол святости? Где божество? Что за издевательство над религией? С каких пор стало возможным посягать на Спасителя?.. Проклятие безумному живописцу!.. А это что? — спросил кардинал окружающих, глядя на висевшую рядом картину «Воскресение Христово». — Надругательство!.. Разве это Христос? Где и в какие времена изображали его в таком виде? Да это же не господь бог, а какой-то сумасшедший, очнувшийся от сна. Снять! Уничтожить!.. Вы распорядитель выставки? — спросил кардинал подошедшего Верещагина.

— Нет, я художник, автор этих картин… разумеется, имею право распоряжаться собственными картинами.

— Уберите эту ересь!..

— Ваш окрик для меня неубедителен. Картины будут висеть. Подчинюсь только насилью власти.

— Не снимете этих двух картин, запретим выставку. Я потребую этого от эрцгерцога Карла — покровителя искусств в нашей стране. Мы не потерпим!..

— А я отнесусь терпеливо к вашему нетерпению и к вашим угрозам. — Художник повернулся и вышел. Разговор на этом оборвался, но он был подхвачен венскими газетами. В результате две палестинские картины явились не только предметом раздора между русским художником и венским архиепископом, но и рекламой. Многие католики, заинтересовавшись происшедшим инцидентом, пошли вторично смотреть «еретические» картины Верещагина. Число посетителей выставки в эти дни значительно увеличилось. Тогда кардинал, архиепископ венский, счел необходимым выступить в печати по поводу картин Верещагина. И вот что им было опубликовано:

«Я, как епископ, счел своей обязанностью позаботиться о том, чтобы эти картины, которые так глубоко оскорбляют религиозное чувство католика, были удалены со взоров посетителей выставки, и притом, по возможности, тихо и бесшумно. Но мои старания не