Романы - Александр Вельтман

Обогнув лощину, отрок помчался чрез село; на возвышении стоял красный двор Боярский, обнесенный дубовым тыном.

«Она живет не в том уже красном тереме, где видел я ее?» – думал Светославич, въезжая на широкий двор и соскакивая с коня между столбами подъезда.

Почетные Княженецкие жены и девушки встретили Светославича на ступенях крыльца. Ни на кого не обращал он внимания, не отвечал ни на чьи поклоны, почти бежал по крытым сеням и чрез светлицу между рядами встречающих его. Княжна Рокгильда встретила его в дверях своей горницы; черный покров упадал с чела ее до помоста, и сквозь него видно было только, как блеснул огонь очей ее; но при входе Светославича очи ее поникли.

– Радостная моя! – вскричал Светославич порывисто, схватив ее руку и готовый упасть в объятия.

Рокгильда остановила порыв его.

– Сядь, Князь, – произнесла она тихим голосом, – будь дорогим гостем у меня… скажи мне, где был ты? я боялась, не сгубили ли тебя враги твои…

– О, далеко был я, далеко!.. для тебя!.. – отвечал Светославич, садясь близ самой Княжны на крытую махровой паволокой лавку.

– Для меня?.. – произнесла Рокгильда смущенным голосом.

В это время почетные Княженецкие жены внесли на подносах малиновый мед и на блюдах сладкие варенья, перепечи и пряженье.

– Испей, Князь, и вкуси за здравие богов, дали бы тебе долголетие и возвеличили бы славой, – произнесла Рокгильда, приподнимаясь с места.

Почетные жены низко поклонились, напенили в чашу меду, поднесли Светославичу.

– Твое здравие пью! – сказал Светославич, поднимая чашу с подноса и выпивая до дна. – Твое, светлая моя Княжна!.. а пищи не приму, доколе не будешь ты моею!

Рокгильда молчала, смятенье ее не скрылось ни от кого. Почетные догадливые жены взглянули друг на друга, вышли, перешептывались в дверях: «Быть ладу!» Они мигнули девушкам, посиделкам Княженецким, и девушки также незаметно удалились из горницы.

– Сбрось покров свой! сбрось, Княжна! – произнес Светославич, схватив руку Рокгильды.

– Полно, Князь! – отвечала она, отступив от него. – Ты господин мой, но покрова не сниму перед тобою.

– Сбрось, сбрось покров! напои добрыми речами душу мою! не возлюбил я дни мои без тебя, ты убелила их!.. Сбрось покров! я хочу целовать светлый лик твой!..

– Светлы твои ризы, Князь, а душа обветшала! вижу, очами плакал ты горю моему, а сердцем смеялся! – произнесла гордо Рокгильда. – Да не исполню я бедной воли твоей, не изменю воле отца, не буду твоей женою, доколе жив Ярополк, – у него обруч мой!

– Доколе жив Ярополк? – вскричал Светославич, пораженный словами Рокгильды. – Доколе жив Ярополк! – повторил он. – Я убью его! отниму у него обруч твой!

– Девушки! – вскричала Княжна с ужасом, окинув горницу взорами и видя, что никого нет.

– Прощай, неласковая! – продолжал Светославич, выходя от Рокгильды. – Я исполню волю твою, добуду твой обруч!..

Голова его кружится, очи горят.

«Что бы это значило? – думают почетные жены Рокгильды, застав ее почти в бесчувствии! – Князь говорил про обручив, а вышел гроза грозой, и Княжна словно не своя!..»

X

Гроза грозой сошел Светославич с крыльца; голова его кружится, очи горят. Вскочил на коня, помчался; у стана встретили его Воеводы и Тысяцкие.

– К бою! – вскричал он, проскакав мимо толпящейся дружины.

– К бою! – повторилось в рядах; труба ратная загремела по стану.

Нетерпеливо ждал Светославич, покуда скоплялись около него полки конные.

Быстро повел он их к Киеву; Пешцы потянулись следом, развернув полковые знамена: ладьи Варяжские потянулись вниз по реке, вспенили волны.

Взвился прах до неба, солнце заиграло на светлом оружии. Видит Киев беду неминучую… не ждет воли Княжеской, высыпает навстречу Светославичу; старейшие мужи несут золотые ключи от броневых врат, несут дары, хлеб и соль; биричи[326] градские трубят в трубу, бьют в серебряные варганы.

– Будь нам милостивец, Государь Князь Владимир! – говорят старейшины Киевские, припав к земле и ставя на землю перед Светославичем дары, хлеб и соль. – Давно молили мы звезду твою посветить на худый Киев!.. Рады мы тебе, и будет нам честен и празден приход твой, Княже, Господине! Не хотим мы Ярополка, сокрушил он веру и души наши. Тиуны и Рядовичи его Немцы; а попы Варяжские не богомольцы наши; не лазили мы в Божницы их; а теперь порушили мы хоромы Варяжские, а кудесников из града изгнали; пусть идут с Ярополком в Ровню и там кланяются Черту!..

– Где Ярополк? – торопливо спросил Светославич.

– В Ровне, на Роси, бежал с своими ближними.

– В Ровню! – вскричал Светославич, обратись к полкам своим. – В Ровню! – повторил он. – Перебегите путь Ярополку!

– Государь Князь, поди к нам, ряди нами по воле твоей! – продолжают Киевляне.

Не внимает Светославич речам их, ему все слышатся слова: «Не буду твоею, покуда жив Ярополк!» Боязнь, что Ярополк скроется от него, волнует душу.

Он повторяет приказ идти в Ровно, готов сам вести туда рать; но старейший Воевода молит его остаться в Киеве, люди Киевские молят его идти к ним в город.

– Ярополк сам придет к тебе с повинной головою! – говорят они.

– Не пойдет, приведем его к тебе! – говорит Воевода.

Светославич соглашается. Велит дружине идти в Ровню, добыть ему Ярополка, а сам едет в Киев, сопровождаемый Щитниками, Гриднями и старейшинами Киевскими.

«Власть моя, – думает он, – отдам Днепру череп отца, и Княжна будет моя!.. так сказал Царь Омут».

Весь народ высыпал на забрало, встречает его радостно. Идут навстречу жрецы и слуги божевы Перуновы в светлых, праздничных одеждах; несут лики златые и воздухи и свечи великие. Гремит крутой Овний рог.

Послышала радостную весть Мария, и она спешит из красного терема Займища в Киев, в толпы народа, на забрало. Стоит завешенная черным покровом, едва дышит. Видит она, идет Князь, окруженный народом. Хочет она всмотреться в очи Владимира, да ее очи полны слез; играют перед ней алмазы радужными колкими лучами, а дыхание стеснилось.

XI

– Изменил ты слову своему, Владимир! – говорит Светославичу Зигмунд Брестерзон. – На столе Великокняжеском ты не тот уже Владимир, щедрый и милостивый! Люди мои не идут к Ровне, много мы служили, говорят они, Киев взят, дай нам прежде, по закону, окуп, по две гривны с человека.

– В Ровно возьмут они окуп, – отвечал Светославич, – иди туда, возьми город, приведи мне Ярополка или принеси голову его, и дам тебе грады, золото, коней и одежду!

– Сольстил ты, Владимир! – продолжал Зигмунд. – Слугой был я у любовного своего приятеля, а не у Князя! Даров твоих мне не надо, милости свои храни для наемщиков, а меня отпусти к Царю-граду.

– Иди! – отвечал Светославич.

– Оставайся с рабами! – сказал Зигмунд, кланяясь Све-тославичу, и вышел.

Думцы Княжеские и старейшины Киевские, окружавшие Светославича, дивились его мудрости, славили ее.

– Слава величию твоему! – говорили они, кланяясь. – Не вдал бедный град наш на разграбление Варягам.

Вскоре ладьи Варяжские спустились вниз по Днепру, прошли мимо Киева, подплыв к возвышенности Торберга, или Чертова бережища, они остановились. На чешуйчатом Ормуре возжглась жертва; дым вился столбом к небу; Варяги, ударяя в щиты, пели:

«Берег святой! пристанище молниеносного, древнего Тора!

Берег святой! в недрах твоих лежит Одина небесного племя!

Берег святой! хранящий останки властительных Херров[327], потомков Арея и Атта!

Берег святой! персть твоя, прах недоступный ни веку, ни тленью!

Берег святой! зеленей, процветай до скончания светлых миров!»

Быстро помчались ладьи Варяжские вниз по Днепру, перегоняя друг друга; долго слышна была еще их ратная песнь и удары щита в щит.

Но не все Варяги удалились из Киева; осталось еще много наемщиков, прослышавших, что Князь обещает грады и золото за голову Ярополка.

Пошли они искать счастья и удачи в Ровне.

Скопилась и рать Новгородская около Ровни, облегла стены шатрами.

Войсковой Воевода шлет послов к Ярополку объявить ему волю нового Киевского Князя:

– Отопри, Князь Ярополк, Ровню! – говорят Послы. – Иди с миром к Владимиру; не пойдешь, разнесем по камню твои крепкие забрала, полоним тебя, вязаного повезем в Киев!

Возговорила гордость в сердце Ярополка на дерзкую речь Новгородцев.

– Идите! – вскричал он. – Идите назад, несите рабыничу своему проклятие Ярополка! Не отопру ему ни града, ни сердца!

Послы удалились.

Ярополк зарыдал громко, не устыдился слез, растерзалась душа его ржавой памятью.