Зверь из бездны. Династия при смерти. Книги 1-4 - Александр Валентинович Амфитеатров

римские.

Океан — и тот

Задрожал пред ним.

В страхе ликторов.

Ах, погиб судья, —

Нету равного!

Кто быстрей его

Мог процесс решить,

Одну сторону

Только выслушав,

А бывало так,

Что и ни одной?

Где найдем судью

Столь усердного,

Чтоб судил-рядил

Тяжбы круглый год?

Тебе место отдаст,

Сам в отставку подаст

Мертвецов судья,

Велемудрый царь

Критских ста городов!

Колотите в грудь

Себя, в горести,

Вы, продажный люд,

Адвокатишки,

И поэтики

Желторотые!

А уж паче всех

Шулерам рыдать,

Что его на костях

В лоск обыгрывали!

Клавдию очень понравилось, что его хвалят. Он бы и еще послушал, но Палфибий богов подтолкнул его и, закутав ему голову, чтобы кто-нибудь, часом, его не узнал, повел его Марсовым полем. Там между Тибром и Крытой улицей провалился он в ад.

Вольноотпущенник Нарцисс, через какую-то кратчайшую лазейку, успел таки проюркнуть вперед, чтобы принять своего патрона, — и, при его приближении, выбегает франт-франтом, как и следует человеку, который кончил жизнь свою на водах, и говорит:

— Ах, неужели боги удостоят быть вместе с человеками?

— Ну, не проклажайся, — оборвал Меркурий, — марш вперед и доложи о нашем приходе.

Нарцисс хотел было еще малую толику польстить господину своему, но Меркурий снова прикрикнул на него, чтобы поспешил, и, так как он все еще мялся, то подогнал его жезлом. По такому приказу Нарцисс помчался быстрее [ветра]. Дорога под гору, катись себе вниз [шаром]. Поэтому, даром что был подагрик, он, в одно мгновение ока, очутился у врат Адовых, где лежал Цербель или, как зовет его Гораций, bellua centiceps (стоглавый зверище). Он вскочил, заметался и престрашно ощетинил косматую шерсть свою. Нарцисс малость оробел: он был большой любитель маленьких беленьких комнатных собачек, а тут вдруг лезет на тебя черная косматая псина, с которой, конечно, не обрадуешься встретиться впотьмах. [Тем паче поспешил] он крикнуть, что было голоса:

— Изволит жаловать Клавдий Цезарь!

И, в тот же миг, выбежало множество людей, и все они, отбивая такт в ладоши, дружно запели:

Εδρηϰαμεν, σνγχαιρομεν.

(Мы его нашли, нашли —

Ай люли, люли, люли!)

Тут были: К. Силий (десигнированный консул), Юрий, префект преторианский, Секст Травл, М. Гельвий, Трог, Котта, Веттий Валент, Фабий, римские всадники, казненные по интригам Нарцисса [в прикосновенности к делу Мессалины]. Дирижировал хором их пантомим Мнестер [долговязый красавец], которого Клавдий, по эстетическим соображениям, нашел нужным укоротить [на одну голову]. Вот уже и к Мессалине добежала молва, что Клавдий пожаловал. Первыми из двора ее прибежали вольноотпущенники Полибий, Мирон, Гарпократ, Амфей и Феронакт: всех их Клавдий, в свое время, послал сюда про запас, чтобы, где бы то ни было [хотя бы даже и в аду], не остаться без свитских холопов. Затем следовали два префекта, Юст Катоний и Руф, сын Помпея. Затем друзья: Сатурний Люсций, Педо Помпей, Лун и Целер Азиний, консуляры. Наконец, дочь его брата, дочь его сестры, его зять, тесть, теща — чуть что не вся родня в полном составе. Все они целой ордой устремляются к Клавдию, а он, узнав их, радостно восклицает:

— «ΙΙαντα φιλων πληρη» (Ба! Знакомые все лица!). Как вы сюда попали?

Тогда Педо Помпей:

— Что? Ах, ты, изверг рода человеческого! Как мы сюда попали? Да кто же и упрятал нас в эти места, как не ты, истребитель всех друзей своих? Пойдем на суд [приятель]. Я тебе покажу, где раки зимуют.

XIV. И потащил его перед трибунал Эака, которому подсудны были уголовные дела, предусмотренные Корнелиевым законом о смертоубийствах (lex Cornelia de sicariis). Педо, в законном порядке обвинения, требует зарегистровать имя подсудимого представляет обвинительный акт: «Умерщвлено Клавдием сенаторов 30, всадников римских 325 да и с хвостиком, остальных граждан — δσα ψαμαϑοξ τε ϰονιξ τε (сколько в мире песчинок и пыли).

Клавдий, в сильном испуге, водит вокруг себя глазами, изыскивая, нет ли в толпе адвоката, которому можно было бы поручить свою защиту, но не находит [охотников срамиться на безнадежном деле]. Наконец выступает вперед П. Петроний, старший компаньон его по выпивке, мужчина красноречия необыкновенного — не хуже, чем сам Клавдий! — и требует, чтобы его допустили к защите. Эак отказывает. Педо Помпей с большим азартом произносит обвинительную речь. Петроний порывается возражать. Но Эак, который в суде своем руководствуется лишь законом высшей справедливости, лишает защиту слова и осуждает Клавдия, выслушав одну только противную сторону. А, в виде мотивировки, предлагает мораль.

Ει ϰε παϑοι ια ϰ ιρεξε, διϰη ϰ ιϑεια γενιιο

(Как осуждал, так и сам осужден: вот закон наш и правда!)

Воцарилась мертвая тишина. Все онемели от восторга, потрясенные этим юридическим новшеством, либо перешептывались, что никогда еще не было такого [великолепного судопроизводства]. Одному Клавдию оно казалось более несправедливым, чем новым. Приступили к обсуждению меры и способа наказания и долго таки о нем спорили. Одни предлагали богам воспользоваться Клавдием для смены кого-либо из страдающих грешников: например, Тантала, которого пора напоить, иначе он пропадет от жажды; Сизифу — не века же вечные таскать свой камень; и надо же когда-нибудь затормозить колесо несчастного Иксиона.

Однако [по зрелом размышлении] решили: никому из этих ветеранов льготы не давать — [единственно затем], чтобы Клавдий не вообразил [в силу прецедента], что и ему когда-нибудь будет амнистия. Постановляют изобрести для него новый вид каторжной работы, — такой, чтобы труд был совершенно напрасен, а, в то же время, соответствовал бы какой-либо из его страстишек, [дразня его] без конца и удовлетворения. И, в силу того, Эак определяет:

— Играть ему [до скончания веков] в кости, бросая их из дырявого стаканчика!

И в тот же миг Клавдий принялся за игру — он кости ловит, а они от него ускользают, и ничего у него не выходит.

XV. Каждый раз, что хотел бросить кости стаканчиком звонким, —

Ан, уж они сквозь дырявое дно провалились.

Снова сбирает он их, сыграть не теряя надежды,

Снова намерен тряхнуть, но, ах! напрасны усилья

Снова измена! бегут обманщицы кости

И, как мошенников сброд, ускользают сквозь пальцы.

Так-то Сизиф, чуть докатит к вершине свой камень,

Снова роняет с хребта его недоносную тягу.

Как вдруг, откуда ни возьмись К. Цезарь и заявляет претензию, чтобы Клавдия возвратили ему, как его бежавшего раба. В доказательство своих