Крещение огнем - Анджей Сапковский

– Представь себе, – сказал Лютик, приходя в себя. – Ты не вызываешь у меня страха. Выходит, я калека?

На миг Геральт подумал, что сейчас Регис покажет наконец зубы и вылечит Лютика от предполагаемого увечья, но ошибся. Вампир не был любителем театральных жестов.

– Я говорил о страхах, укоренившихся в сознании и подсознании, – спокойно пояснил он. – Пожалуйста, не обижайся на сравнение, но ворона не пугается развешенных на палке шапок и тряпок после того, как переборет страх и сядет. Но стоит ветру пошевелить лохмотьями, и птица тут же улетит.

– Поведение вороны, – заметил из темноты Кагыр, – объясняется борьбой за существование.

– Объясняется-обсирается, – фыркнула Мильва. – Ворона не боится пугала, просто она думает, что у человека супротив нее припасены камни и стрелы.

– Борьба за существование, – подтвердил Геральт. – Только в человеческом, а не в вороньем издании. Благодарим за разъяснение, Регис, принимаем его целиком и полностью. Только перестань копаться в человеческом подсознании. Это бездна. Мильва права. Причины, по которым люди впадают в панику, увидев жаждущего крови вампира, не иррациональны, но вытекают из стремления выжить.

– Слышу глас специалиста. – Вампир слегка поклонился в его сторону. – Специалиста, которому профессиональная гордость не позволяет брать деньги за борьбу с мнимыми страхами. Уважающий себя ведьмак нанимается, как известно, исключительно для борьбы с реальным и непосредственно угрожающим злом. Полагаю, профессионал пожелает нам объяснить, почему вампир – большее зло, нежели дракон либо волк. Как ни говори, у последних тоже есть клыки.

– Может, потому, что последние пускают клыки в ход с голода либо в порядке самообороны, но никогда – потехи ради или чтобы преодолеть робость по отношению к объекту противоположного пола?

– Люди об этом не знают, – сразу же парировал Регис. – Ты знаешь давно, остальные наши друзья узнали всего минуту назад. Большинство же глубоко убеждено, что вампиры не забавляются, а питаются кровью, только кровью и ничем, кроме крови, да притом только кровью человеческой. А кровь – это животворная жидкость, потеря ее приводит к ослаблению организма, витальной силы. Вы рассуждаете так: существо, проливающее нашу кровь, – наш смертельный враг. А такое существо, которое вдобавок еще и специально охотится за нашей кровью, ибо питается ею, – существо вдвойне поганое и враждебное: оно повышает свою витальную силу за счет нашей. Чтобы его род процветал, наш должен погибнуть. Наконец, такое существо отвратительно еще и потому, что хоть мы и знаем жизненную силу крови, но пить ее нам противно. Хоть кто-нибудь из вас стал бы пить кровь? Сомневаюсь. А есть и такие люди, которым достаточно просто увидеть кровь, как они тут же млеют или падают в обморок. В некоторых сообществах женщин в течение нескольких дней месяца считают нечистыми и изолируют их...

– Пожалуй, только дикари... – прервал Кагыр. – А млеют и падают в обморок при виде крови разве что вы – нордлинги.

– Мы плутаем по бездорожью, – поднял голову ведьмак, – сворачиваем с прямого пути в дебри сомнительной философии. Ты считаешь, Регис, что людям было бы легче, знай они, что вы видите в них не жратву, а... "рюмочную"? Где ты отыскал иррациональность страхов? Вампиры сосут из людей кровь – этого-то факта отрицать нельзя. Человек, к которому вампир относится как к кувшину водки, теряет силы, это тоже очевидно. Человек, я бы так сказал, "осушенный", теряет витальность полностью. То есть умирает. Прости, но страх перед смертью нельзя пихать в тот же мешок, что и отвращение к крови. Менструальной или какой другой.

– Вы несете такую заумь, что у меня башка кругом идет, – бросила Мильва. – А вообще-то вся ваша мудрость вкруг одного вертится – что у бабы под юбкой. Философы засратые, прости господи.

– Оставим ненадолго символику крови, – сказал Регис. – Потому что здесь мифы действительно основаны на фактах. Перейдем к мифам, которые на фактах не основаны, а меж тем широко распространены. Каждому известно, что человек, укушенный вампиром, если он, конечно, выживет, сам должен стать вампиром. Так?

– Так, – сказал Лютик. – Была такая баллада...

– Ты знаком с основами арифметики?

– Я изучал все семь главных искусств: тривий и квадриум. А диплом получил summa cum laude.

– В вашем мире после Сопряжения Сфер осталось около тысячи двухсот высших вампиров. При этом количество абсолютных абстинентов, а кроме меня, таких немало, уравновешивает масса пьющих сверх меры, как и я в свое время. Среднестатистический вампир пьет в каждое полнолуние, ибо полнолуние для нас – праздник, который мы привыкли.., хммм.., обмывать. Сводя проблему к человеческому календарю и принимая двенадцать полнолуний в году – вообще-то это не совсем так, – мы получим теоретическое количество ежегодно укушенных людей, равное четырнадцати тысячам четыремстам. После Сопряжения прошло около тысячи пятисот лет. В результате простого умножения получим, что в данный момент на свете теоретически должны существовать двадцать один миллион шестьсот тысяч вампиров. Если же учесть геометрическую прогрессию...

– Достаточно, – вздохнул Лютик. – У меня нет абаки, но общее количество я себе представляю. А вернее – не представляю. Значит, поражение вампиризмом – чушь собачья и вымысел.

– Благодарю, – поклонился Регис. – Переходим к следующему мифу, утверждающему, что вампир – это человек, который умер, однако не совсем. В могиле он не гниет и в прах не обращается. Лежит себе там свеженький и румяненький, готовый выйти и кусаться. Откуда берется такой миф, если не из вашего подсознательного и иррационального отвращения к почтенным покойникам? На показ-то вы окружаете мертвых почестями и памятью, мечтаете о бессмертии, в ваших мифах и легендах то и дело кто-нибудь воскресает, побеждает смерть. Но если ваш достопочтенный покойник-прадедушка действительно неожиданно вылезет из могилы и потребует пива, начнется паника. И неудивительно. Органическая материя, в которой прекращаются жизненные процессы, разлагается. Внешние проявления такого разложения малопривлекательны. Труп, прости Мильва, воняет, превращается в отвратительное месиво. Бессмертный дух, непременный элемент ваших мифов, с ужасом сбрасывает смердящую падаль и возносится. Он чист, его можно безопасно почитать. Однако вы ухитрились придумать такой отвратительный тип духа, который не улетает, не покидает останки, больше того, не желает даже, опять же, Мильва, прости, вонять. Это отвратительно и противоестественно! Живой мертвец – что может быть для вас отвратительнее? Какой-то кретин даже пустил в оборот термин "мертвяк", которым вы с таким восторгом нас награждаете.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});