Там, где всегда ветер - Мария Романушко

Месяц весёлой дружбы с мамой, наверное, единственный такой в жизни, мы четверо были тогда как подружки, спасибо Ниночкиному присутствию. А Ниночке-то было всего лет двадцать пять, так что хоть я и говорила ей «вы», но это «вы» было чисто символическим.

Всё было так хорошо, что даже один драматический эпизод не смог омрачить этот месяц, тем более, что случилось это уже в самом конце нашего отдыха.

К тому же и последствия для моей души это имело совершенно удивительные.

Как-то вечером, уже было темно, и вся набережная в музыке и огнях, мы решили сплавать на морскую прогулку. На море было лёгкое волнение, мне это не очень понравилось, меня всё-таки укачивает, но маме и Марише очень хотелось сплавать, и мы пошли за билетами. Только мудрая Ниночка отправилась домой.

На теплоходе, кроме нас, было всего несколько влюблённых парочек. Лёгкий теплоходик вышел в открытое море… Из морской дали ночной Сочи смотрелся совершенно сказочно – как будто гриновский Зурбаган…

Но тут, откуда ни возьмись, налетел упругий крепкий ветер, и лёгкие волны прямо на глазах переродились в большие, тёмные и зловещие… Это был натуральный шторм. Хоть и не девятибальный, но очень конкретный. Палубу захлёстывало водой, все спешно перебрались в маленький кубрик. Мама себя ругала и корила за непростительное легкомыслие, мы с Маришей её как могли утешали, но от сильной болтанки всем было тошно. Теплоходик наш развернулся и стал с трудом пробираться к берегу…

…Когда мы притащились к тёмному причалу, у всех пассажиров было состояние как после часового катания на американских горках. Притащились-то притащились, но причалить из-за волн никак не могли. И тогда работники причала и матросы на теплоходе решили, что единственный способ высадиться на берег – это когда очередная волна притирает теплоход к причалу, просто быстро перепрыгивать на причал.

Делать нечего, все занялись прыжками. Во время каждой притирки успевало перепрыгнуть на причал два человека. Подошла наша очередь, мы были последними, потому что трусили и никак не решались.

И вот теплоход поднимается на волне, скатывается с неё, как с ледяной горки, волна тащит его и притирает к причалу. Мама уже наготове, держит на руках Маришку – её мгновенно подхватывает матрос на берегу, мама прыгает следом за Маришей, её с двух сторон подхватывают два матроса. А за мамой прыгаю я…

Нет бы мне подождать следующей притирки! Но я-то думала, что успею, ведь я ловкая и быстрая. Но волна оказалась ещё быстрее… Она ударила в борт теплохода, и я, не долетев до причала, – полетела вниз!… В кипящее волнами, ночное, совершенно чёрное Чёрное море… «Ну вот и всё… – пронеслось в мозгу. – Я плаваю плохо. Вот и всё…»

Быстро-быстро, как в ускоренном кино, замелькали перед глазами кадры: оцепеневшие, с застывшим ужасом на лицах, матросы на причале – как в игре «замри»… мама, на самом краешке причала, спиной ко мне, ещё не видящая, что происходит у неё за спиной… край деревянного причала… и подол маминой юбки – прямо перед моими глазами… и я хватаюсь рукой за край подола, хватаюсь одной правой рукой (так как в левой руке у меня – тяжёлая сумка с нашими пляжными вещами и одеялом, и какой-то краешек мозга в этой экстримальной ситуации озабочен тем, как бы мне эту сумку не выронить). И мама – вот мгновенная материнская реакция! – не оборачиваясь, ибо на это нет ни единой доли секунды! мгновенно хватает мою руку своей – да так крепко, что моё падение в тартарары приостанавливается – и я зависаю над этой чёрной бурлящей бездной – между жизнью и смертью… И в это мгновение матросы на берегу выходят из своего остолбенения, как будто кто-то сказал им «отомри», бросаются на помощь маме и вытаскивают меня на причал.

А уже в следующее мгновение к причалу притирается теплоход…

Стоим на причале и нас четверых: маму, меня и двух матросов буквально трясёт. Никто не может сказать ни слова. А Мариша даже не успела понять, что случилось, точнее – что могло случиться, если бы… В левой руке у меня тяжёлая сумка, я её-таки не выронила, на ногах – шлёпанцы, я их не потеряла, «Смотри, мама, я даже сумку не выронила!» – говорю я, цокая зубами. «Боже мой, причём тут сумка? Ты посмотри, что с твоими ногами!» – восклицает она и разражается слезами. Мои голые ноги (я в шортах) – содраны по всей длине. Они, мои ноги, дважды проехались по краю деревянного причала: сначала, когда я падала вниз, и второй раз, когда меня тащили наверх. Но всё это такие мелочи!…

Добрели домой, и тут только я почувствовала, каким жёстким был причал.

Ноги горели огнём, в них была куча заноз, и перепуганная Ниночка побежала к соседям за зелёнкой…

Два дня я отлёживалась на своей раскладушке, а потом, несколько последних дней отпуска, просидела на берегу. Купаться не тянуло. Я сидела у самой кромки прибоя, перебирая влажные камушки, и всё размышляла над тем, как моя мама, женщина не очень физически крепкая, смогла меня удержать одной рукой?! Одной рукой, когда я (плюс тяжёлая сумка) висела над пропастью… Разве это возможно? Тем более, я так резко и так неожиданно для неё ухватила её за подол. По законам физики я должна была бы утащить её за собой… Но этого не произошло. Почему?

И после долгих размышлений я пришла к выводу, что в тот страшный момент, разрушая все физические законы, сметая их, в ход событий вмешалась Высшая сила. Сверхъестественная! Другого объяснения я не находила.

Значит, мне ещё не время умирать, думала я. Хотя смерть с самого детства гоняется за мной по пятам: то травит газом, то насылает на меня желтуху, то сбивает грузовиком, – но есть, видимо, и Другая Сила, которая меня охраняет и не отдаёт смерти… Я не знала имени Этой Силы. Точнее… точнее – с самого детства все окружающие настойчиво отвращали меня от этого имени, внушая, что всё это – миф и отстой, предрассудки необразованных людей. Поэтому сказать: «Меня спас Бог» я в тот момент была не готова. Не готова сказать. Но не чувствовать этого я не могла.

И это потрясающее чувство, что КТО-ТО добрый и любящий заботится обо мне, охраняет меня и не даст мне умереть раньше срока, – это чувство, родившееся в те дни на сочинском берегу, всю жизнь только крепнет и крепнет… И теперь я с уверенностью могу сказать: да, в тот штормовой вечер меня спас Бог. Он послал мне ангела-хранителя, так что не одна мамина рука держала меня в тот момент над бездной. Поэтому и не дано нам было полететь в чёрные волны… Потому что Он был рядом с нами.

Мальчик Серёжа

Продолжение лета было тоже удивительным. Только вернулись домой, ещё не все царапины на ногах зажили, прибегает Жорка, предлагает путёвку в молодёжный лагерь. На две недели. Мне не очень хочется, у меня ещё не улеглись сочинские впечатления, но он уговаривает меня, говорит: жалко, чтобы пропадала путёвка, а никого в городе нет, все разъехались на лето – кто куда, и он сам тоже уезжает в Ташкент к отцу. Ну, я и согласилась.

– А когда ехать?

– Завтра.

– Вообще-то завтра у меня день рождения.

– Ну, может, ты всё-таки…

И я поехала. Рано утром на электричке в Днепропетровск. Там – сбор в обкоме комсомола. И дальше мы, человек сорок ребят-старшеклассников со всей области, плывём на пароходике по Днепру, а потом по Самаре в лесной лагерь. Уже на теплоходе знакомимся. И даже успеваем за несколько часов сдружиться. Я себя чувствую как-то удивительно свободно, никаких комплексов, из Сочи я вернулась какая-то другая. Разговорилась с девочкой Ларисой из Кривого Рога, у нас сразу возникла взаимная симпатия.. Пока доплыли до места, уже всё друг о друге знали. Сообщила ей даже по секрету, что у меня сегодня день рождения, её это привело в восторг, за обедом в лагере она даже организовала какое-то коллективное поздравление, дёрганье ушей, и я неожиданно почувствовала, что быть именинницей приятно. Поселились с Ларисой в одном вагончике и две недели были почти неразлучны. (И потом, разъехавшись из лагеря, переписывались с Ларисой двадцать лет!)

Но главным событием в этом лагере стал для меня Серёжа. Маленький, худенький мальчик шести лет, сын нашего военрука (была в лагере такая должность, типа старший вожатый. Не знаю уж, почему он назывался так строго – военрук, ведь ничего военизированного в нашем лагере не было. Это был лагерь для активной молодёжи: с нами проводили разные семинары на тему: как интересно организовать жизнь старших школьников.

Утром, обычно, были семинары, потом всякие игры, выпуск газеты, купание в Самаре, вечером – танцы, песни, ручеёк, костры… Одним словом, было очень здорово и весело. А газету, как-то так сразу получилось, выпускала я: и писала, и оформляла. Никогда раньше не рисовала, а тут пришлось, потому что никто не хотел, или не умел. Первый раз в жизни рисовала красками – акварелью. Кайф!…

Почему я раньше никогда даже не пробовала? Почему-то была убеждена в своей бездарности. А это, оказывается, такое наслаждение: обмакнуть кисточку в воду, потом в краску и провести на белом ватмане лёгкую, воздушную линию… Какую хочется! Как Бог на душу положит. Нет, ничего реалистического у меня не выходило, да я и не стремилась копировать действительность, мне нравилось рисовать настроение, своё собственное настроение, так что моё оформление газет это был сплошной импрессионизм. И всем нравилось! Мне говорили: ты здорово рисуешь! Даже одна из вожатых спросила, где я училась. И когда я сказала, что до лагеря никогда в жизни не рисовала, она не поверила, решила, что я шучу.