Товарищи - Анатолий Калинин

Скрипнув дверью, хозяйка остановилась за спиной Чакана, луская семечки. Наискось через улицу смеющийся молодой басок настойчиво увещевал:

— Правда, приеду и заберу с собой в Таганрог.

— Ты же меня и рассмотреть еще не успел, — со смехом возражал ему женский голос.

Хозяйка пошевелилась за спиной у Чакана.

— Молодым и война не причина.

Она еще постояла, дыша в затылок Чакану маслянистым запахом жареных семечек, и молча вернулась в дом.

На раннем рассвете она разбудила Чакана, спавшего на кровати рядом с отвернувшимся к стенке Дмитрием:

— Немцы!

— Где? — садясь на кровати и всовывая ноги в валенки, спросил Чакан.

— На зорьке я пошла в степь за бурьяном, печку затоплять, спускаюсь в балочку, вижу — они стоят. Я бежать. Они стрелять, а я шибче. — Хозяйка перевела дух.

— Может, вы ошиблись, мамаша? Может, это наши? — торопливо обуваясь, неуверенно сказал Дмитрий.

— С крестами. Я уж нагляделась на них.

— Стреляют — прислушиваясь, сказал Чакан.

По хутору застучали выстрелы. Сначала разрозненно, редко, но потом зачастив и сливаясь в залповый огонь. На огородах застрочил пулемет боевого охранения.

— Чуете, ревут? — сказала хозяйка.

Дмитрий вскинул к глазам бинокль, стал смотреть через окно в степь.

— Да они. Немецкие, — сказал он тревожно, направляясь к двери и пристегивая на ходу шашку.

Милованов посылал адъютанта за начальником штаба.

— Как у Рожкова дела?

— Отвечает, что не может отойти, когда немцы бегут, едва завидев красный лампас.

— Казачья лирика! — зло бросил Милованов. — Предупредите о последствиях.

— К вам оперативный дежурный, — заглянул в дверь адъютант.

— Впусти.

— Товарищ генерал, с дивизией Рожкова связь потеряна, — доложил оперативный дежурный.

— Потеряна? — переспросил Милованов. Вдруг он почувствовал облегчение. Определенность положения возвращала спокойствие. — Мирошниченко — ко мне!

33

Танки шли, не открывая огни. Наспех отрытые в хуторских садах окопы тоже молчали. Залегшие в них люди курили, положив противотанковые ружья на холмики брустверов.

— Опять у них, Василий Иванович, эти медведи.

— Значит, со старыми знакомыми будем дело иметь.

— Все пугают нас?

— Пугают.

— Как хотели сперва нас дуриком взять, так и сейчас. Раньше я, бывало, издали почую, что танки ревут, и сердцем мертвею. Теперь же свободно могу его до окопа допустить. Если глубокий окоп, танк по мне может сколько угодно ходить.

Полк Лугового прикрывал северную часть протянувшихся вдоль балки хуторов. Из пролома в стене каменного сарая Луговой наблюдал за атакой танков. Начштаба полка Синцов, нервничая, говорил:

— Это уже новые «хеншели».

Танки поднимались из-за склона балки и строились косяком. Луговой подумал, что, может быть, это и есть классическая тевтонская «свинья», знакомая ему еще по лекциям в военной академии.

— Уверяют, что лобовая брони у новых танков полуметровая, — продолжал Синцов.

От балки до первой линии окопов было не больше двух километров. Когда танки прошли половину этого пути, открыли огонь пушки артдивизиона, спрятанные в садах. Разрывы снарядов окутали танки облаком желтоватой мглы. Один из средних танков круто свернул в кустарник и помчался по косогору в сторону, пытаясь сбить со своего борта ветвями терновника золотистое пламя. Другой забуксовал на одной гусенице, нарывая сугроб земли и снега.

Остальные, обойдя его, продолжали идти к садам. Впереди шли большие машины.

— Ее не пробивают пушки. — Синцов дышал табачным запахом над ухом Лугового.

Захлопали противотанковые ружья.

— Они неуязвимы.

— Помолчите, капитан! — резко оборвал его Луговой. Он и сам видел, что противотанковые ружья не причиняли новым немецким танкам вреда. — Вам придется самому пойти в окопы, — помолчав, мягче сказал он Синцову. — Надо пропустить танки и попробовать открыть огонь по корме и по бортам. Возможно, на бортах у них обычная броня. Надо поторопиться, капитан.

— Иду, — поспешно ответил Синцов. — У вас есть спички? — примирительно спросил он. Луговой рассеянно протянул ему зажигалку. Синцов высек, дал прикурить Луговому и Остапчуку и потом, погасив фитилек, снова зажег его, чтобы теперь уже прикурить самому. На молчаливый вопрос в глазах Лугового смущенно ответил:

— Знаю, что глупость, но и никак не могу от этой привычки избавиться. Никогда не прикурю третьим.

Луговой впервые обратил внимание, что лицо у него круглое, расплывчатое. «Должно быть, и в баньке попариться любит».

Уже откозыряв Луговому и потоптавшись на месте, Синцов охрипшим, незнакомым голосом сказал:

— Вы не сердитесь, майор. Мне и отец всегда говорил: «Семь раз отмерь, а один отрежь». Но теперь вы можете положиться на меня…

— Смотрите не лезьте под огонь, — крикнул ему вдогонку Луговой.

Он никак не мог поверить, когда всего через полчаса прибежавший из первого эскадрона связной с порога доложил ему:

— Товарищ майор, убит капитан Синцов.

— Как? — с недоумением переспросил Луговой. «Но теперь вы можете положиться на меня», — пронеслось у него в голове.

— Когда он уже почти перешел через речку, снайпер… Так и остался в речке лежать.

Луговой бросился к телефону, но вспомнил, что проволочной связи с первым эскадроном уже нет.

— Возвращайся и передай комэску Чакану мое приказание вытащить тело капитана из речки.

— Есть, товарищ майор, передать…

Но Луговой уже не слышал его. Раз и другой прозвонил телефон.

— Как дела? — услышал он в трубке голос Рожкова.

Дела были неважные. Немцы наращивали атаку в самом узком месте балки. С командного пункта полка видно было, как с двух сторон танки сжимают горловину. В первом эскадроне, в окопы которого они врезались клином, оставалось не больше двух десятков бойцов, три расчета противотанковых ружей. Но Луговой только и смог ответить Рожкову:

— Синцов убит.

— А-а, — растерянно протянул Рожков. И, подышав в трубке, добавил: — У меня, кажется, есть на примете новый начштаба для тебя.

Колонна тяжелых немецких танков, дойдя до середины промежутка между балкой и хуторами, разделилась на две группы. Под прямым углом танки стали расходиться на правый и левый фланги полка. В клубах черного дыма и снежной пыли тонули и расплывались очертания их могучих корпусов, а белая эмалевая краска, которой были окрашены они, создавала впечатление, что сдвинулись с места наметенные ветром в степи сугробы.

Чакан плотнее прилег к бронебойному ружью. В той группе, которая двинулась на левый фланг, было больше машин. Впереди шли три больших танка, резко отличных от других. Казалось, вырублены они были из сплошного куска металла.

— Второй год воюем, а такие вижу первый раз, — вполголоса сказал Куприян.

— Это и есть «тигры», — небрежно ответил Чакан, хотя и сам был поражен внушительными размерами и видом машин. — Ты бей правого, а я левого. Как подойдут до тех кустов, так и стреляй.

Из пролома в стене сарая хорошо было видно, что танки уже взбирались по склону к окопам первого эскадрона. За спиной Лугового задышал Остапчук.

— До вас прийшлы, товарищ майор.

Оборачиваясь, Луговой увидел Агибалова. Отводя взгляд от его настороженно-бледного лица, он спросил:

— От Рожкова?

— Да. Назначен начальником штаба вашего полка.

— Вот и хорошо, — сказал Луговой. — Прошу вас отправиться в первый эскадрон и лично возглавить оборону горловины. Вас проводит мой ординарец. Но смотрите переходите речку не на повороте, а ниже, за кручей. — Он нашел глазами ординарца. — Понял, Остапчук?

— Поняв, товарищ майор, — неохотно сказал Остапчук.

Он вообще не любил отлучаться от командира полка в горячие моменты боя. Агибалова же, которого ему теперь приказано было сопровождать, он запомнил еще с того дня, как тот отказывался возить в госпиталь раненых на машинах автобата.

Через минуту Луговой уже увидел из пролома в стене сарая черную с белым верхом кубанку Агибалова в извилинах траншеи, опоясывающей сады. Быстрыми шагами, почти бегом, он направлялся по траншее в расположение первого эскадрона. Медвежеватый Остапчук едва успевал за ним.

Под станиной разбитого прямым попаданием артиллерийского снаряда бескрылого ветряка вырыта в земле узкая черная щель. Вырубленные саперными лопатами ступеньки уходят вниз. Автомобильная лампочка бросает на земляные стены желтоватый свет.

— С Рожковым связь восстановлена? — спрашивает Милованов у начальника штаба корпуса.

— Восстановлена.

— Он просит?..

— Нет, помощи он не просит, хотя противник уже третий раз переходит в атаку…

«Гордый! — с невольным уважением думает Милованов. — Из-за своей казачьей гордости попал в беду и теперь хочет обойтись своими же силами».