Мертвая комната - Уилки Коллинз

которой, от имени Леонарда, Розамонда приглашала его к завтраку. Адвокат договорился с мистером и миссис Фрэнкленд обо всех предварительных мерах, необходимых для возвращения денег, полученных за Портдженнскую Башню. Еще он написал письмо в Бейсуотер, извещая Эндрю Тревертона, что навестит его во второй половине дня по важному делу, связанному с личным имуществом его покойного брата.

Ближе к полудню пришел дядя Джозеф, чтобы вместе с Розамондой отправиться в дом, где лежала ее больная мать.

Он рассказал о чудесных переменах к лучшему, которые произошли с его племянницей благодаря ласковым словам, которые он передал ей накануне вечером: в одно мгновение стала она выглядеть счастливее, сильнее, моложе; и впервые за долгие годы спала спокойно и сладко. И даже доктор отметил положительные изменения.

Розамонда слушала с благодарностью, но вид у нее был рассеянный, а на душе неспокойно. Она простилась с мужем, и они с дядей Джозефом вместе вышли на улицу. Хотя предстоящий разговор с матерью почти пугал ее. Если бы они могли просто встретиться, поговорить и узнать друг друга, не задумываясь о том, что следует сказать или сделать в первую очередь, встреча стала бы не более чем естественным результатом раскрытия тайны. Но поиски, сомнения, скорбный рассказ о прошлом и пустота последнего дня ожидания оказали угнетающее воздействие на импульсивный характер Розамонды. Мысли ее по отношению к матери были полны нежности и сострадания, но еще она испытывала смутное смущение, которое переросло в явное беспокойство по мере того, как они со стариком приближались к концу короткого путешествия. Когда они, наконец, остановились у дверей дома, Розамонда с удивлением заметила, что заранее обдумывает, какие первые слова лучше сказать и что лучше сделать, будто ей предстояло посетить совершенно незнакомого человека, чьим благоприятным мнением ей хотелось бы заручиться, и в чьем радушии были сомнения.

Первым, кого они увидели, как только открылась дверь, был доктор. Он вышел навстречу им из маленькой комнаты в конце коридора и попросил разрешения поговорить с миссис Фрэнкленд несколько минут. Оставив Розамонду беседовать с доктором, дядя Джозеф с проворством, которому вполне могли бы позавидовать многие мужчины вдвое моложе, весело поднялся по лестнице, чтобы сообщить племяннице о приезде дочери.

– Ей хуже? Ей может стать хуже из-за нашей встречи? – спросила Розамонда.

– Напротив, – ответил доктор, – сегодня утром ей намного лучше, и это улучшение, как я полагаю, в основном связано с успокаивающим и ободряющим влиянием на ее разум послания, которое она получила от вас вчера вечером. Именно поэтому я хочу поговорить с вами об одном симптоме ее психического состояния, который сильно озадачил меня и встревожил меня, когда я впервые обнаружил его. Чтобы не задерживать вас и сразу же изложить суть дела в самых простых терминах, сразу скажу, что Сара страдает от психической галлюцинации очень необычного рода. Она, насколько я заметил, обычно поражает ее ближе к концу дня, когда в комнате начинает темнеть. В это время в ее глазах появляется такое выражение, будто ей почудилось, что в комнату неожиданно вошел какой-то человек. Сара смотрит на него и говорит с ним совершенно свободно, как вы или я могли бы смотреть или говорить с кем-то, кто действительно стоял и слушал нас. Старик, ее дядя, сказал мне, что впервые заметил это, когда она приехала к нему в Корнуолл некоторое время назад. Она говорила с ним о личных делах, но вдруг остановилась, как раз когда вечер уже подходил к концу, напугала его вопросом о возвращении мертвых, а затем, посмотрев в сторону затененного угла комнаты, начала говорить с кем-то. И я тоже видел такой ее взгляд и слышал разговор. Воображает ли она, что ее преследует привидение, или что какой-то живой человек входит в ее комнату в определенное время, я не могу сказать; и старик не помогает мне добраться до правды. Можете ли вы пролить какой-нибудь свет на этот вопрос?

– Я впервые слышу об этом, – ответила Розамонда, глядя на доктора с изумлением и тревогой.

– Возможно, она будет более общительной с вами, чем со мной. Если вам удастся оказаться у ее постели в сумерках и если вас это не испугает, я бы очень хотел, чтобы вы увидели и услышали ее, когда она будет находиться под влиянием своего заблуждения. Я тщетно пытался отвлечь ее внимание в такой момент или заставить ее говорить об этом после. Вы, очевидно, имеете на нее значительное влияние, и поэтому можете преуспеть там, где я потерпел неудачу. В ее состоянии здоровья я придаю большое значение очищению разума от всего, что его затуманивает и угнетает, и особенно от серьезных галлюцинаций. Если вы сможете что-нибудь сделать, то окажете ей величайшую услугу и поможете моим усилиям по улучшению ее здоровья. Вы не против участия в подобном эксперименте?

Розамонда пообещала полностью посвятить себя любому делу, которое будет на благо пациентки. Доктор от души поблагодарил ее. Как раз в это время подошел дядя Джозеф и шепнул на ухо Розамонде:

– Она готова и ждет вас.

– Уверен, мне не нужно еще раз убеждать вас в серьезной необходимости оберегать ее спокойствие, – заметил доктор уходя. – Уверяю вас, не будет преувеличением сказать, что от этого зависит ее жизнь.

Розамонда молча поклонилась ему и последовала за стариком вверх по лестнице. Дядя Джозеф остановился у двери в комнату на втором этаже.

– Она здесь, – нетерпеливо прошептал он. – Я останусь за дверью – лучше вам сначала побыть наедине. Я прогуляюсь по улице под теплым солнцем и буду думать о вас обеих, а через некоторое время вернусь. Входите, и да пребудут с вами благословение и милость божья! – Он поднес руку Розамонды к губам и после тихо и быстро спустился по лестнице.

Розамонда осталась стоять перед дверью. Мгновенная дрожь пробежала по всему телу, когда она подняла руку, чтобы постучать. Нежный, слабый голос, который она слышала в Вест-Винстоне, ответил ей. Звуки его почему-то напомнили ей о ее собственном ребенке и успокоили быстрое биение сердца. Розамонда быстро открыла дверь и вошла.

Ни пейзаж за окном, ни убранство комнаты, ее декор или мебель, ничто не обратило на себя ее внимания. С того момента, как Розамонда открыла дверь, она не видела ничего, кроме подушек и головы, лежащей на них, и лица, обращенного к ней. Когда она переступила порог, лицо изменилось: глаза закрылись, а бледные щеки вдруг окрасились ярким румянцем.

Неужели ее матери было стыдно смотреть на нее?

От этой мысли Розамонда вмиг перестала сомневаться, смущаться и колебаться, выбирая слова. Она подбежала к кровати, обняла измученную, исхудавшую