Русское дворянство времен Александра I - Патрик О’Мара

октябре 1871 года.

М. С. Воронцов и дворяне-аболиционисты

Хотя усилия по продвижению крестьянской реформы и даже начало открытого обсуждения крестьянского вопроса были явно небезопасны, Тургенев четко осознавал, что он был не одинок в своих устремлениях. Он приводит как раз примеры графа Воронцова и князя А. С. Меншикова, «выдающихся как по своему почетному положению, так и по образованию», которые «приняли однажды решение начать дело освобождения и начать его серьезно». Тургенев рассказывает о попытках Воронцова освободить своих крестьян и побудить других сделать то же самое с царского благословения[729]. В письме своему брату Сергею Тургенев писал о больших надеждах, которые он возлагал на Воронцова, как на «пионера (начинщика) улучшения положения крестьян», «который имеет правильное понимание и чувство вещей». Чувство собственной решимости Воронцова выражается в его письме к Н. М. Лонгинову, датируемом 1818 годом: «Я уверен, что долг и выгода дворянства суть начать думать и особливо действовать об постепенном увольнении от рабства мужиков в России»[730].

Однако, открыто признаваясь в том, что восхищается Воронцовым за его многие превосходные качества, генерал А. П. Ермолов, командующий на Кавказе с 1816 года, был среди его критиков: «Мысль о свободе крестьян, — писал он, — смею сказать, невпопад». Ермолов признал, что, хотя это вполне может быть «по моде», он сомневался, что для этого пришло время. Хотя он лично ничего не потерял бы от освобождения крепостных, поскольку сам был небогат, Ермолов не мог с этим согласиться и, следовательно, «собою не множил общества мудрых освободителей»[731]. Ироничная ссылка Ермолова на «мудрых освободителей» предполагает, что предлагаемое Каразиным общество было общеизвестным в его кругах.

Один российский историк назвал Воронцова «ходячим анахронизмом», в котором «аристократические предрассудки причудливо соединялись с нетерпеливым желанием ускорить ход времени»[732]. Воронцов был среди тех русских дворян, которые не скрывали своей поддержки освобождения крестьян, осознавая тот вызов, который крепостное право бросало как развитию сельского хозяйства, так и основам христианской этики. Он считал постыдным, что такая христианская страна, как Россия, сохраняет рабство крестьян. Выросший в Лондоне, где его отец был российским послом, Воронцов питал политические симпатии к британскому конституционализму, отсутствовавшему в России. Поскольку он хорошо осознавал экономические неудачи крепостного права, он, как и Тургенев и другие члены его собственной семьи, в том числе его дед, отец и дядя, отказался от барщины в своих имениях в Павловском районе Воронежской губернии и предвидел время, когда его собственные крестьяне (их было несколько тысяч) будут освобождены от крепостного рабства. Завидная репутация Воронцова как доброжелательного помещика находит подтверждение в письме 1817 года к нему от его друга И. В. Сабанеева, который писал: «Мне кажется, нет другого большего удовольствия, как быть добрым господином. Ты, мой бесценный друг, отец нескольких тысяч. Кто этому не порадуется? Признаюсь, в сем только случае могу я тебе позавидовать. Ты делаешь блаженство нескольких тысяч, а я едва ли одной сотне».

Примерно в это же время А. Х. Бенкендорф с энтузиазмом писал «своему дорогому другу» Воронцову, рассказывая о своем посещении воронежских имений семьи Воронцовых, где, к своей «радости», он нашел, что «все поселяне счастливы, богаты и сердечно привязаны к своим господам, которые от отца к сыну заботятся об их выгоде»[733].

Тургенев вспоминал, что те из царских адъютантов, среди которых были Меншиков и Васильчиков, которые публично присоединились к группе Воронцова и Каразина, столкнулись с холодным приемом при дворе[734]. Тем не менее Александр I в 1823 году назначил Воронцова бессарабским наместником и генерал-губернатором Новороссии, и этот пост тот занимал необычайно долго — 21 год, до 1844 года. Как справедливо заметил американский биограф: «Обычно губернаторы удерживались на своем посту около 5 лет, максимум 10 лет… Удача принесла ему эту должность, но несомненный административный гений позволил ему сохранить ее»[735]. Затем Николай I назначил Воронцова на ту же должность на Кавказе до 1854 года.

Несмотря на его высокое официальное положение в имперском истеблишменте, полное неприятие Воронцовым крепостного права оставалось неизменным. В мае 1833 года он написал А. Х. Бенкендорфу, в то время главе Третьего отделения (жандармерия и тайная полиция Николая I), письмо, в котором открыто критиковал крепостное право и сохраняющуюся неспособность правительства бороться с ним. Воронцов заявил, что «такое положение дел ужасно; это позор нашего века, скажу больше, позор для христианской страны». Не стесняясь выражений, Воронцов сказал Бенкендорфу, что, хотя царь Николай I много сделал для России, «он не может без страха предстать пред Божьим судом, если оставит страну с 50 миллионами душ», не сделав ничего, чтобы облегчить их положение, или, что еще хуже, если их продолжат «публично продавать, иногда в интересах казны, мужчин, женщин, детей без земли и как жалкий скот»[736]. То, что Воронцов осмелился добровольно высказать столь резкий взгляд на крепостное право самому могущественному человеку в Российской империи после царя, пусть и старому и близкому другу, говорит как о его личном мужестве, так и о его ненависти к этому институту. Воронцов умер в 1856 году, не дожив пяти лет до освобождения крестьян, которого так желал и которое произошло в начале правления царя-освободителя.

В заключение процитированное выше упоминание Воронцова, в показаниях Рылеева, побудило В. А. Удовика, автора цитируемой здесь статьи 2010 года о Воронцове и декабристах, сделать интересное предположение о том, что гуманный и принципиальный вклад Воронцова в улучшение жизни его крестьян оказался гораздо более плодотворным, чем донкихотское, насильственное и в конечном итоге бесплодное прямолинейное предприятие 14 декабря 1825 года[737]. Удовик, безусловно, прав, но, что не менее важно, так это пример того, как радикально изменились российские исследования о декабристах после 1991 года. В советской историографии они всегда были неопровержимо безупречными рыцарями в сияющих доспехах, стоявшими во главе революционного движения XIX века.

Н. Н. Муравьев: Правительственный чиновник выступает за реформы

Несмотря на опасения Тургенева, дело освобождения крестьян закончилось согласованной, хотя и неудачной инициативой группы Воронцова-Каразина и их сторонников, 65 подписавшихся помещиков. Последним проектом по крестьянскому вопросу в царствование Александра I считается записка от 30 марта 1824 года, адресованная царю статс-секретарем Н. Н. Муравьевым[738]. Это вдумчивое и взвешенное представление показывает, что по прошествии более двадцати лет правления Александра I высокопоставленные чиновники все еще активно размышляли о проблеме освобождения крепостных как предпосылке развития сельского хозяйства и улучшения управления имениями. Сам Муравьев, служивший как вице-губернатором, так