Стрекоза для покойника (СИ) - Лесса Каури

Яр появился в палате снова лишь на шестой день, правда, уже без повязки, с нормально функционирующей рукой и здоровым цветом лица. И еще было в его глазах что-то такое… как фейерверк, от чего Лука тревожно приподнялась на подушках и нервно спросила:

— Что?.. Что случилось?

Гаранин молча прошел к ней, сел на край кровати, привлек ее к себе. И сказал куда-то в макушку.

— Алуське стало лучше… Сейчас проводят исследования, но, похоже, она выздоравливает. Врачи разводят руками, говорят — такие случаи попадают под определение чуда.

Он чуть отодвинулся и посмотрел на нее.

— Ты что-нибудь знаешь об этом?

Лука прислушалась к себе. Она владела величайшим из чудес света, дарующим ответы на любые вопросы — сожалела ли она, что не воспользовалась им? Нет!

Девушка сама притянула к себе Гаранина и, не отвечая, потянулась к его губам — ярким, вкусным. Соскучилась по его коже, дыханию. По нему всему соскучилась!

Они целовались, позабыв обо всем, да так, что не вовремя зашедший в палату лечащий врач выгнал посетителя, используя некорпоративные выражения.

В тот же день Луку навестила Этьенна Вильевна. Обняла, поцеловала. Поблагодарила за участие в спасении дочери. Помолчала.

— Надо же, как мы все ошибались в Богдане, — сказала вдруг, как о давно наболевшем. — Понимаю, почему Эмма в последнее время совсем замкнулась в себе и стала отдаляться от всех нас — она жила в постоянном страхе и не знала, откуда последует удар.

— И что же будет теперь? — тихо спросила Лука.

Этьенна похлопала ее по руке.

— Стрекоза не найдена. Эмму мы, похоже, потеряли навсегда. Сорок дней минует послезавтра.

Резко встала и, не прощаясь, ушла. И куда только делась шикарная дама, которую Лука увидела при первой и последующей встречах со старшей Прядиловой? Девушка смотрела на ее опущенные плечи и тяжелый шаг — и видела немолодую женщину, прожившую долгую непростую жизнь.

Из больницы Лука выходила в одежде, привезенной Муней. Щурилась от яркого солнца, дышала осторожно — горло еще болело. Прядилова лукаво улыбалась, держа ее за руку, как маленького ребенка, которого мама забрала из садика.

На улице, рядом с BMW, у которого были помяты капот и двери слева, стояли… Ярослав Гаранин и Алуся Бабошкина, укутанная так, словно отправлялась на Северный полюс. Увидев Луку, она пискнула и бросилась к ней. Та подхватила ее, смеясь, подняла — худенькое, почти невесомое тело. Девочка обняла ее за шею и горячечно зашептала в ухо:

— Я знаю, это ты меня спасла! Я тебя видела, там, в темноте, с каким-то огоньком в руках. Он вдруг вспыхнул и ко мне поплыл. Сел на ладонь и под кожу втянулся. И мне сразу тепло стало!.. — и без перехода: — Ты обещаешь ответить ему «да»?

— Кому? — так же шепотом изумленно спросила Лука. — Огоньку?

— Да Яру же! — Алуся даже стукнула ее по плечу. — Он хочет, чтобы мы все вместе жили! Как семья!

Лука задумчиво уткнулась ей в плечо. Помучать его или сразу согласиться?

— Ты согласишься, да? — затрясла ее Алуся. — Соглашайся! Мы собаку заведем, как у нас Бимка был!

Ее обняли родные руки.

— Хватит уже секретничать! Поехали домой! По пути заедем на кладбище…

Лука посмотрела на Гаранина непонимающе.

— К Виктору, — пояснил тот, — сколько ему еще мучиться?

— Поехали, — Лука осторожно спустила Алусю на землю и взяла за руку.

— Мы к вам в гости завалимся! — крикнула ей вдогонку Муня и, обернувшись к своему спутнику строго вопросила: — Правда, товарищ капитан?

— Правда, гражданочка, — засмеялся тот, обнимая ее.

* * *

Изредка с верхушек рощи за погостом кричали вороны. Под саваном снега заброшенное кладбище не выглядело так убого, как при первом его посещении Лукой. Могилы с костомахами вообще не было видно, а крест на могиле Виктора Литвина щеголял белым пушистым шарфом.

Лука шла впереди, держа завернутое в полотенце и полиэтилен тело Вольдемара. Позади Яр нес лопату и вел Алусю. Та ступала осторожно, как лисичка, вышедшая на охоту. Жадно крутила головой, втягивала дрожащими ноздрями воздух. Что она видела в своей жизни за последние годы: серые больничные стены, скудость больничной же территории — неяркие и неинтересные краски страдания и боли.

Она была здесь… Претка, недодуша Виктора Литвина. Кружила над крестом, переливаясь, как огромный радужный шар. Но вдруг остановилась. Лука ощутила ее пристальный «взгляд» и выдержать его было едва ли не так же сложно, как голос призрака Альберран. Претка ждала. И знала, что ожидание подходит к концу.

Лука нерешительно оглянулась на спутников. Яр, обойдя ее, подошел к могиле, ботинком смахнул снег, потыкал лопатой в мерзлую землю. Хмыкнул, снял и повесил на крест куртку, оставшись в одной футболке. Его мышцы взбугрились, когда он вонзил полотно лопаты на всю длину. Мерзлота поддавалась неохотно, но поддавалась…

Алуся смотрела на брата широко раскрытыми глазами, в которых отражались линия леса, будто выстриженная маникюрными ножницами, и небо над ним. Смотрела, но не видела. Лука поняла, что она знает о тоскующей душе, чувствует ее присутствие. Нет, Алуся Бабошкина не была ни Видящей, ни медиумом. Она просто слишком долго жила на грани, отделяющей жизнь от смерти.

— Готово, — сказал Яр, разгибаясь и бросая последнюю лопату земли на небольшой холмик, резко чернеющий среди снега. — Сама это сделаешь?

— Сама, — твердо сказала Лука.

Все это время в сердце сидела змеей, свившей гнездо, боль от потери Вольдемара. Но как бы больно ни было — следовало довершить начатое.

Она опустилась на колени на краю выкопанной Яром длинной ямы и на миг прижала к себе тело кота. Сглотнула слезы, напоследок погладила жесткий бок, аккуратно уложила Вольдемара в могилу, на истлевшие доски гроба, проглядывающие на дне. И так и стояла на коленях, пока Яр забрасывал отверстие землей, а сверху накидывал снег, чтобы придать могиле первоначальный вид.

— Ну вот, — сказал он, втыкая лопату рядом и заботливо поднимая Луку на ноги, — мы сделали, что могли. Покойся с миром, Виктор Литвин! Ты погиб, как герой, спасая свою семью от монстра в человечьем обличье!

— Покойся с миром! — прошептала Лука, отворачиваясь и утыкаясь Гаранину в грудь.

И Алуся повторила за ней эхом:

— Покойся…

Ничего не произошло. Не воссиял крест на могиле, и не стало светлее небо над головой. Не закричали птицы, а редкие машины по-прежнему сердито фыркали, проносясь по шоссе за домами. Все так же чернели из-под снега стены разрушенного пожаром дома… Но Лука ощутила тепло, окутавшее ее. Восхитительное ощущение гармонии и… печали. Виктор Литвин прощался с ней, чтобы отправится в путешествие, из которого не возвращаются.