Мошенники времени - Роберт Асприн

Бенсон покраснел еще сильнее и уперся взглядом в свои стиснутые на краю стола кулаки.

— Маркусу тоже надо помочь. — Скитер ткнул пальцем в своего друга, потом уронил руку, дрожа всем телом. — Я с радостью убил бы тебя, Бенсон, за то, что ты сделал с ним. Уж он-то никак не заслужил ни твоих уколов, ни многочасового допроса.

Бенсон странно посмотрел на него, словно не веря своим глазам, потом кивнул:

— Ладно, Джексон. Мои ребята подбросят вас обоих. Если только, — добавил он мрачно, — им удастся пробиться через эту шайку демонстрантов под дверью.

Скитер нашел в себе силы удивиться:

— Демонстрантов?

— Все из Нижнего Времени, — устало ответил Бенсон. — Устроили, видите ли, сидячую демонстрацию. Часов уже двенадцать никого не пускают.

Скитер не знал, что и думать, но все объяснил сам Бенсон.

— Его… гм… жена и дети тоже здесь, в самой гуще. И если бы взглядом можно было убить, я бы давно уже стал каменной статуей.

Скитер вдруг ощутил в желудке леденящую пустоту. «Добро пожаловать домой — Маркусу. Но не мне, не вонючему воришке». Он попытался стряхнуть эти мысли, понимая, что они должны думать о нем после того, как Маркус из-за него отправился через Врата с Чаком Фарли. Интересно, вяло подумал он, что сталось с этим говнюком? «Скорее всего я так и не узнаю».

С неожиданной осторожностью — учитывая его методы ведения допроса — Майк Бенсон потряс Маркуса за плечо. Медленно-медленно сознание Маркуса пробилось на поверхность, и он открыл глаза. При виде склонившегося над ним Бенсона он болезненно вздрогнул.

— Все в порядке, Маркус, — тихо произнес Бенсон на безукоризненной латыни. — Я верю тебе. Вам обоим. Можешь идти домой. Я вызвал сюда машину с водителем, чтобы отвезти тебя домой. Но мне стоит предупредить тебя, чтобы ты не умер от удивления, — тут под дверями сидят ваши, Найденные. Ждут новостей, а может, и еще чего, не знаю. Твоя семья тоже здесь, у самой двери.

Маркус попытался выпрямиться.

— Йанира? — прохрипел он. — Мои дочки?

Бенсон кивнул. Маркус встал на ноги, тяжело пошатнулся, оттолкнул руку, услужливо протянутую ему Бенсоном, и все-таки с трудом выпрямился.

— Пойду к своим. Спасибо за свободу. — В голосе его зазвучал металл. Скитер и Бенсон оба понимали, кому он обязан этим.

Он доковылял до двери и скрылся в коридоре — спина гордо выпрямлена, колени предательски подгибаются.

«Ну, черт возьми. Если он смог, я тоже». Выпрямить спину оказалось делом непростым и болезненным, но он сумел скрыть это от Бенсона, бросив ему беззаботно: «Спасибо и за мою свободу». Вид у Бенсона был не блестящий. А потом это было уже позади, и ему удалось встать совсем прямо. Боль в теле была более-менее терпимой. Ну, пусть даже менее. Бенсон так и не сказал ничего, пока Скитер ковылял к двери, сжав зубы от боли в затекших ногах. Казалось, вся его левая нога горит огнем. Но он все же добрался до двери, потом — задыхаясь, глотая воздух — к выходу. Зрение его то затуманивалось, то снова прояснялось, подсказывая ему, куда делать следующий шаг, потом в глазах снова темнело.

Когда он открыл дверь, он увидел обнявшихся Йаниру и Маркуса. Девочки цеплялись за его ноги. Никто даже не заметил Скитера. Внутри его не осталось ничего, кроме пустоты. Все, что у него осталось, — это несколько монет, подобранных с песка арены. Бенсон не обыскивал их — сквозь полупрозрачную египетскую ткань и так было видно, что они не несут ничего такого. Так что, можно сказать, в этом не было особой вины Бенсона — ведь он не знал о его травмах. Когда он слепо столкнулся с кем-то из расходившихся обратно по домам или делам Найденных, это оказалось последней каплей. Скитер попытался удержать равновесие, но его изможденные, избитые, израненные мускулы окончательно отказались ему повиноваться.

Он тяжело упал на мостовую. Прежде чем чернота окончательно захлестнула его с головой, он понял, что Найденные просто бросят его здесь — после всего того, что он сделал с Маркусом, можно сказать, отдав его на растерзание этому треклятому ублюдку Фарли. Он успел еще пообещать себе, что найдет Фарли и убьет его, а потом лицо его соприкоснулось с холодной, твердой, шершавой бетонной мостовой. Сгущавшаяся чернота сомкнулась окончательно, и он уже ничего больше не помнил.

* * *

Скитер приходил в себя медленно, по мере того как различные части его тела напоминали о себе болью. Голова гудела, как песчаная буря в Гоби. Он лежал неподвижно, пытаясь вздохнуть и надеясь, что это будет не слишком больно, если только он постарается не шевелиться при этом.

Это ему не удалось.

Постепенно до Скитера дошло, что он больше не лежит ничком на бетонной мостовой Общего зала. Кто-то — возможно, ублюдки Бенсона — перенесли его. «Возможно, чтобы туристов не пугало бесчувственное тело, — с горечью подумал он. — Мешает бизнесу».

С минуту он гадал, не поместил ли его Бенсон в одну из камер-одиночек маленькой кутузки Ла-ла-ландии. Потом, удивив его сверх всякой степени, слуха его коснулся детский голос. «Майк Бенсон не сажает под замок детей. Во всяком случае, не таких маленьких». Он с трудом повернул голову на подушке, чтобы слышать лучше, и чуть не задохнулся от боли в шее и непривычного ощущения наволочки на бритой голове. Он справился с этими помехами по одной, понемногу вспомнив их происхождение.

Детский голос снова произнес что-то. Он не понял слов, но они звучали певуче, как мелодия. Женский голос ответил что-то на том же текучем языке. Скитер зажмурился. Он знал этот голос. Глубокий, гортанный, красотой не уступающий своей обладательнице. «Что я делаю в квартире Йаниры Кассондры?»

Не то чтобы это его слишком тревожило, если Маркус не…

Где Маркус?

Он напряг слух, но не услышал голоса Маркуса. Он попытался припомнить, как попал сюда, но все, что вертелось у него в голове, — это бесконечный поток утомительных, бессонных, болезненных вопросов Майка Бенсона. Он смутно припомнил, что ему разрешили уйти, что он упал перед входом в кабинет Бенсона… но он никак не мог вспомнить, что же случилось с Маркусом.

Этого вынести он уже не мог. Он попытался спустить ноги с кровати, откинуть одеяла и встать. Он честно попытался сделать это. Все, чего он добился, — это того, что, не успев переместиться из горизонтального положения в вертикальное, потерял на мгновение сознание и рухнул обратно с криком боли — та взорвалась в нем электрическим разрядом, словно внутрь его сунули провода и открутили регулятор на всю катушку. Следующее, что он ощутил, — это мягкое прикосновение теплого полотенца ко лбу. Это было истинное наслаждение: прикосновение уняло боль в глазах, а тот голос, который он слышал последним, зазвучал тревожнее:

— Скитер? Не бойся, Скитер, ты в безопасности. Маркус пошел позвать к тебе доктора Айзенштайн.

Скитер снова порадовался тому, что теплое полотенце на его лбу было пропитано водой, стекавшей по его лицу, — на этот раз потому, что глаза его непроизвольно наполнились слезами. Никто, кроме Есугэя, никогда не обращался с ним с такой нежностью. Так, словно она обнаружила источник его боли — а может, она и впрямь нашла его; недаром же ее звали Заклинательницей, — она начала легко касаться его лица кончиками пальцев, осушая слезы, чуть надавливая на точки, которые он никогда не считал особенными… так тепло, так уютно…

— Ничего стыдного нет в слезах от боли, Скитер. Мужчина не может жить один, без чьего-то прикосновения, без любви. Ты скучаешь по своему свирепому хану, я знаю, но ты не можешь вернуться, Скитер. — Слова ее тронули что-то глубоко затаенное в его душе, что-то, о чем он знал, но не хотел думать долго-долго. — Отсюда, — тихо говорила она, продолжая мягко касаться его лица, — для тебя открыты только два пути, Скитер Джексон. Или ты останешься на том пути, по которому следовал всю свою жизнь, и тогда твое одиночество разрушит тебя, или ты выберешь другой путь, к свету. Этот выбор за тебя не сделаем ни я, ни Маркус. Только ты можешь решить это для себя. Но мы пойдем рядом с тобой, готовые помочь и поддержать тебя, насколько сможем, какой бы путь ты ни избрал. Он ощутил растущий в горле ком.

— О, Скитер, бесценный друг, ты рисковал всем, даже кровью и жизнью своей на арене богов, ради спасения Маркуса.

Когда эмоции от этих слов окончательно разбили его на части, она помассировала ему виски и завела песню, возможно, древнее заклинание, в то время как он, отвернувшись от нее, рыдал в подушку, как не рыдал с восьмилетнего возраста. Слова, которые она прошептала, продолжали сотрясать все его тело: «Бесценный друг…»

А потом послышался голос Маркуса, а еще минуту спустя над ним склонилась Рэчел Айзенштайн. Она не обращала внимания на его слезы, а может, считала их реакцией на боль. Уверенно, опытными руками поворачивала она его так и этак, оценивая травмы — шрамы на спине и ребрах, сведенные мышцы, порез на боку.