От Гринвича до экватора - Михаил Озеров

Я встретился с террористом из группы, разгромленной в Хошимине. Это произошло в тюрьме. Заключенного ввели конвоиры. Двое стояли у дверей, двое за его спиной.

— Он очень опасен, пытался бежать, — предупредили меня. — Недавно на надзирателя напал. А вчера мы в камере нож обнаружили, кто-то ему передал.

Короткий бобрик волос, щетина на подбородке, тяжелый взгляд. Когда к нему обращаются, едва поворачивает голову и отвечает медленно, сквозь зубы.

Мак А Хунг из Хайфона, с севера Вьетнама. Там учился в школе, работал на заводе. Подумывал о женитьбе.

Но тут произошла встреча, в корне изменившая его судьбу.

Нового знакомого звали Чанг Ман Кыонг. Он был раза в два старше Мака, однако сразу стал стремиться к дружбе: приглашал в гости, сам часто заходил, уверяя, будто был рядом.

Однажды Чанг сказал: «Тебе, бедняге, тяжело — пять младших братьев и сестер! Я тебе помогу».

Он достал бумажник и, не обращая внимания на протесты, положил в карман Маку 80 донгов. С тех пор постоянно давал ему деньги. Давал и продукты, повторяя: «Это твоим малышам».

Мак благодарил, улыбался, но в душе завидовал черной завистью: мне бы столько денег! Больше всего на свете он хотел разбогатеть и внимательно слушал, как Чанг после двух-трех рюмок луа-мой (вьетнамской водки) начинал откровенничать: «Разве тут можно хорошо жить?! Я-то знаю одно место, там ценят умных людей, им будь здоров как платят».

Как-то после обычных рассуждений Чанг добавил: «Тебе надо туда ехать. Будешь иметь все, что хочешь».

— Вам было известно, что там готовят диверсантов? — спрашиваю я.

— Он этого не говорил, — бросает Мак.

Естественно, не говорил. Чанг действовал.

Так Мак попал в лагерь по подготовке диверсантов. Его стали обучать тому, как одним ударом кулака отправлять человека на тот свет, как владеть кинжалом, как бросать камень в цель (это, оказывается, тоже искусство!), призывали «не церемониться», убивать всех, кто попадется.

Ранним утром их группа «Авангард» напала на пограничников. Вечером в тот же день — на жителей одной из деревушек…

Самые крупные диверсии «Авангард» приурочивал к дорогим для вьетнамцев дням. К 19 августа — Дню победы Августовской революции. Ко 2 сентября — Дню провозглашения Демократической Республики Вьетнам. Правда, «отметить» годовщину не успели — были схвачены.

Приехав в последний раз в Хошимин, я снова побывал у Тхам Тхюи Хань и ее мужа. Мы опять сидели за низеньким столиком из красного дерева в их просторной гостиной.

— Положение все еще непростое, — говорила артистка, — и по-прежнему по вине террористов. Правда, они стали действовать несколько иначе, осторожнее.

Я знал, что за минувшие годы на жизнь Тхам Тхюи Хань покушались не раз, и невольно с тревогой взглянул на нее. Она поняла:

— Да, меня могут убить. Но я не боюсь. Раньше на меня смотрели лишь как на куклу, дорогую красивую игрушку. Теперь же относятся по-другому.

Она не договорила, встала и ушла в другую комнату. А вернулась с пластинкой в яркой зеленой обложке. Я взял диск. На меня смотрела улыбающаяся Тхань Нга.

— Эту пластинку выпустили неделю назад. — На глазах Тхам Тхюи Хань появились слезы. — Знаете, что сказала моя подруга, когда получила по почте чистый лист бумаги — «похоронку»? «Умереть на своем посту — большое счастье». Я не забуду ее слов.

Ныне Тхам Тхюи Хань снимается во многих фильмах. Она руководит и театром «Роза», в репертуаре которого среди прочих пьес — произведения Чехова. И еще играет во всех спектаклях, в которых участвовала Тхань Нга, в том числе о сестрах Чынг.

В десять раз прекраснее

Я совершенно случайно подошел к этой хижине, мог бы подойти к той или вон той, что подальше. У входа сидели трое. Кампучийка, хуацяо (так называют лиц китайской национальности) и вьетнамец — бывший солдат марионеточной армии. Они из одной бригады.

«Сюда бы тех, кто шумит о преследованиях нацменьшинств во Вьетнаме!» — подумал я.

— Мы три года работаем вместе, — сказал хуацяо, — Тут четыреста китайцев, а то и больше.

— И около ста кампучийцев. Мои сыновья тоже здесь работают, — вступила в разговор женщина.

Когда я спросил, не сталкиваются ли они с какой-нибудь дискриминацией, женщина молча покачала головой, а хуацяо удивился:

— Раньше я торговал в Сайгоне сигаретами. Разве это сравнишь с тем, что делаю теперь? И пользу приношу, и зарабатываю больше, чем прежде.

— А что скажете вы? — обратился я к бывшему солдату. — Вы тоже из Хошимина?

— Да. Отец работал шофером такси, мать продавала на рынке овощи. В семьдесят втором, мне было тогда шестнадцать, меня забрали в армию. Был ранен. Но потом родители перевели меня писарем в штаб полка.

— Родители?

— Они подкупили капитана, который занимался личными делами солдат. За шестьсот донгов и две бутылки вина он назначил меня писарем. Когда Сайгон освободили, солдаты стали разбегаться кто куда. Одни спрятались в джунглях — боялись возмездия, другие поспешили домой. Я вернулся в Сайгон.

— И как отнеслись к вам?

— Шесть дней я был в центре по перевоспитанию, слушал лекции, смотрел фильмы. Потом решил поехать сюда. Нас, первых добровольцев, было человек двести. Прежде всего домики стали ставить. Никто не считался: агроном ты, или инженер, или, как я, солдат. Сам директор был и землекопом, и штукатуром, и плотником. Потом землю начали возделывать. Трудное оказалось дело — ее никогда прежде не обрабатывали. К тому же мин и снарядов было полно. После войны в Хошимине полмиллиона мин обезвредили. Теперь тут большое хозяйство. Выращиваем рис. Снабжаем Хошимин овощами, фруктами. И скот разводим. А мне недавно знаете что доверили? Идеологическую работу! Да, я, бывший солдат марионеточной армии, веду семинар! На следующий год собираюсь поступать в художественное училище. Хочу стать архитектором.

Директор госхоза под Хошимином — участник двух войн Сопротивления: против французов и американцев. Пятнадцать лет провел за решеткой, из них шесть на Пуло-Кондор в «тигровой клетке».

Не знаком ли он с товарищем Нги из Шолона, ведь их судьбы удивительно похожи? Нет, он такого не помнит, — в тюрьмах на юге страны томилось почти четверть миллиона революционеров.

Ходим по ананасовым плантациям и полям маниоки, по улицам поселка. Госхоз расширяется. Растет новое общежитие, сооружают электростанцию.

— Это школа, — объясняет директор. — Правда, здание неказистое: крыша из пальмовых листьев, стены из бамбука, но главное — ребятишкам есть где учиться. А здесь думаем построить Дворец культуры. И Дворец бракосочетания обязательно построим — у нас много молодежи, каждый месяц играем свадьбы.