Сломанный меч - Толеген Касымбеков

а расплачивались за грехи другие, — сказал он, подняв наконец глаза, в которых горел гнев.

— Ай, бог ты мой! — вмешалась в разговор Каракаш-аим. — Ты имеешь в виду вашу девушку? Ну? И чем же ей плохо? Она попала во дворец. Живет беззаботно.

Мадыл сморщился, про себя посылая дворец и тех, кто им владеет, ко всем чертям. Каракаш-аим явно собиралась добавить к своим словам еще кое-что; Абиль-бий коротким, но выразительным кивком остановил ее и заговорил по-прежнему спокойно и ласково:

— Расплата была тяжкой, что и толковать. Но, Мадыл мой, ведь девушка стала жертвой не за одного меня, а за весь народ. Ты человек разумный, подумай…

Мадыл молчал, насупившись. Значит — не согласен. Абиль-бий крепко сжал рот. Вспомнил Домбу. Суть-то дела в том, что из-за смерти этой собаки весь народ терпел немыслимые притеснения и унижения. А чьих рук дело эта смерть? Кто всему голова? Если истина откроется, да еще в нынешнее тревожное и смутное время, когда народ возбужден и разгневан известием о казни сорока своих послов, нет сомнения, что именно Абиль-бия сочтут причиной всех бедствий. Бий остро и зло глядел на Мадыла: "Проболтался или нет? Во всяком случае, на будущее надо заткнуть ему рот…"

— Встречаетесь ли вы с Тенирберди? И вообще с землепашцами? — спросил он, переводя разговор на другое. — Они-то должны были бы позаботиться о Сары-бае.

— Приходится к ним обращаться иной раз за хлебом, — отвечал Мадыль.

— Верно. И сходи еще к Тенирберди, возьми хлеба. У меня возьми скотину — на убой либо дойную, если молока нужно. Мы сородичи, должны помогать друг другу, делиться.

— Спасибо, бий.

Дальше разговор пошел больше о пустяках. Абиль-бий накормил Мадыла мясом, напоил кумысом. На прощанье вручил ему недоуздок пегой кобылы.

— Я позвал тебя, чтобы узнать, как вам живется. — Ведь сам ты не придешь. Возьми себе эту кобылу, Мадыл. Это мой привет Сарыбаю.

Мадыл не скрывал своей радости, не знал, как благодарить бия. Протянул руку потрепать кобылу по холке, но лошадь шарахнулась от него. Кто-то посоветовал шутя: "Верхом не сможешь на ней уехать, так лучше оставь!"

— Нет уж! — испугался Мадыл. — В поводу пойдет в крайнем случае.

Абиль-бий кинул взгляд на стоящего подле громадину Карачала.

— Помоги Мадылу сесть да проводи его.

Табунщик хотел отогнать от кобылы жеребенка-сосунка, но Абиль-бий не позволил.

— Оставь, пускай бежит за матерью. Я совсем было запамятовал — надо же чем-то отдарить Мадыла за его чашки.

Мадыл, весь сияя, принялся отказываться:

— Да что вы, бий, не беспокойте себя из-за такой малости…

Абиль-бий закивал головой:

— Бери, не стесняйся, к чему пустую вежливость-то проявлять!..

…В этот день Мадыл не вернулся в свою юрту. Сарыбай решил, что он запозднился и остался ночевать. Нашел в ашкане чашку похлебки, холодной, как лед. Поел, немного согрелся и лёг. Но уснуть долго не мог.

Кругом было тихо, только лес шумел от ветра. С тоск-ливым криком пролетела сова, и Сарыбая вдруг охватил страх. Но он тут же усмехнулся над этим своим страхом: "Чего тебе пугаться совиного крика? За кого? Ведь тебе теперь и пожалеть некого"[63]. Вскоре негромко взлаял пес Мадыла. "Вернулся!" — обрадовался Сарыбай. Приподняв голову, долго прислушивался, но не услышал больше ни единого звука. Снова лёг. Пес вдруг заскулил, зацарапал землю возле самой юрты Сарыбая.

— Эй, собака, ты чего? Что с тобой случилось? — окликнул Сарыбай.

Пес заскулил еще громче. Откуда-то издали донесся вой. Ветер, что ли? Сарыбай вздрогнул: "Волки!"

"Ау-у-у!" — донеслось еще раз заунывно и страшно. Пес завизжал. Перепуганная корова Мадыла заворочалась, встала на ноги, громко засопела. Вправду, что ли, волки близко? Сарыбай поднялся; перебирая решетки-кереге, добрался до двери, крикнул что было сил:

— Ха-а-ай!..

Волчий вой тотчас прекратился. Сарыбай на всякий случай крикнул еще раз. Пес осмелел, залаял в темноту. Сарыбай долго стоял возле юрты. Все было спокойно, тихо, лишь ветер шелестел верхушками деревьев. Корова снова улеглась и мерно жевала жвачку.

Сарыбай вернулся в юрту. Помолился богу, попросил у него успокоения. Заснул с мыслью: "Почему же не вернулся Мадыл?"

Сон был тяжелый. Снилось ему, что сильно болит у него зуб, так болит, что нет мочи. Сарыбай ноет и стонет от боли, а перед ним озеро — бурные волны вздымаются все выше и выше, вот-вот они хлынут на берег и накроют Сарыбая с головой. А у него нет ни сил, ни воли бежать. "Ох, зу-уб!" — стонет Сарыбай, и тут кто-то черноликий и белоглазый, неожиданно появившись перед ним, предлагает: "Давай выдерну тебе зуб!" — "Он у меня один. Если выдернешь, как я есть буду?" Белые глаза наливаются кровью, незнакомец хватает Сарыбая, силой открывает ему рот и дергает. Окровавленный зуб падает Сары-баю на ладонь…

Весь дрожа, пробудился Сарыбай. Слава богу, сон! А сердце так и колотится. Вернулся ли Мадыл?

— Мадыл! — позвал он. Никого. Не вернулся! Сарыбай выбрался за дверь. Тянуло прохладным ветром, солнечного тепла он не ощутил. Стало быть, солнце еще не взошло. Сарыбай долго стоял и слушал, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Если бы Мадыл возвратился и спал теперь в юрте, Сарыбай услыхал бы его дыхание. Тишина, только в лесу неподалеку негромко стрекочет сорока да шуршат от ветра высохшие стебли бурьяна.

"А ведь, говорят, плохо, когда видишь во сне, что зуб выпал. Господи, да что же случилось?" — маялся Сарыбай. Не выдержал, позвал: "Мадыл!" Ответа нет. Но вот как будто чьи-то шаги. Точно — шаги… Кто это?

— Калима! — окликнул Сарыбай жену Мадыла, думал, что это она возвращается. Да нет, опомнился он, быть не может, она же только вчера уехала к родным.

Оказалось, что это пес Мадыла. Рыскает, наверное, в поисках какой-нибудь мелкой живности, проголодался.

Пес потерся о ноги Сарыбая. Слепой опустил руку в густую шерсть собаки, потрепал ее, сел на землю рядом с единственным оставшимся возле него живым существом. Долго сидел молча, но тишина угнетала, и Сарыбай заговорил с собакой:

— Что за жизнь? Ни единой живой души не осталось рядом, кроме тебя, пес…

Он протянул было руку еще раз погладить собаку, но ее уже рядом не оказалось. Сарыбай перепугался, принялся звать громко и жалобно, не узнавая сам своего голоса:

— Где ты, Актеш!

Но пес всего-навсего побежал за жуком, которого и сжевал с хрустом. Услыхав зов Сарыбая, пес поднял голову и смотрел, помахивая хвостом и насторожив уши. Не выдержав, кинулся к Сарыбаю и чуть не сшиб его с ног, бурно ласкаясь к человеку. Сарыбай увел