Обретение мудрости - Дэйв Дункан

— Сейчас я отведу тебя на корабль, — твердо сказала она, — ты примешь душ и ляжешь спать в моей каюте. Шонсу и Ннанджи не могут выйти из рубки, пока мы не покинем порт, и я прослежу, чтобы они тебя не трогали.

— Спасибо, — сказал он. Брота любила считать себя матерью всего корабля, но каждый, у кого возникали какие-то проблемы, шел к Лаэ. Поспать было бы хорошо, но сможет ли даже Лаэ удержать разъяренного Седьмого?

Когда он поднялся на корабль, его встретили как улыбками, так и сердитыми взглядами, но Лаэ никого к нему не подпустила. Она стояла за дверью, пока он принимал душ. Его мускулы начали отчаянно болеть, пока он качал насос. Теперь он дрожал еще сильнее, проклятье! Потом она подала ему его килт, и он, шатаясь, пошел следом за ней к каютам.

Ее каюта ничем не отличалась от других, маленькая комнатка со шкафом и постелью на полу, но у иллюминатора висели яркие занавески, на полу лежал маленький коврик, а постель была покрыта вышитым покрывалом. В воздухе пахло лавандой, словно в спальне у его матери. Он расстелил постель, неуклюже лег и посмотрел на нее.

— Хочешь чего-нибудь еще, новичок? Поесть?

— Немного воды, моряк Лаэ, — сказал он, — и спасибо тебе.

Она улыбнулась тонкими губами.

— Я вижу, ты не очень расстроен.

Он думал, что сразу же заснет, но сон не шел, и его все сильнее била дрожь. Он снял килт и натянул на голову одеяло, но это не помогло. Он решил, что подхватил простуду.

Нужно произнести несколько молитв, решил он. В этот момент дверь открылась, и появилась вода, но принесла ее Дива. Она закрыла дверь и заперла ее на засов.

Когда он отставил чашку, она села и начала забираться в постель рядом с ним.

Он судорожно сглотнул.

— Нет! Тебя станут искать!

Она хихикнула.

— Не беспокойся — они про нас знают. Оооо! Ты холодный как рыба! Лаэ сказала, что это может помочь.

Это в самом деле помогло. Это в высшей степени помогло. Она крепко обняла его. Он сдвинул подбородком полоску ткани с ее груди и уткнулся в нее головой. Ее груди были большими, мягкими и теплыми, и пахли свежим хлебом; они были просто восхитительны. Он пролил над ними слезы, настолько восхитительны они были, и лишь надеялся, что она этого не заметит.

В конце концов он перестал дрожать, и ему стало тепло. Он подумал о том, что следовало бы подарить Диве то, что подобает мужчине, поскольку для него это могла быть последняя возможность, но было уже слишком поздно, потому что он заснул…

5

Конечно, это Дива задержала отход «Сапфира». Разъяренная Брота втолкнула ее, причитающую и дрожащую от страха, в рубку, чтобы он повторила свое признание воинам и объяснила им, что Катанджи на берегу. Томияно стоял сзади, с потемневшим от гнева лицом. Начали подходить другие, и темное помещение заполнилось мокрыми, сердитыми людьми. Занавески из мокрого белья были сорваны, чтобы освободить место; голоса звучали все громче.

В третий раз корабль заходил в город колдунов. В четвертый раз он подвергался опасности. Моряки были напуганы и потому разозлены. Уолли ужаснулся тому, какому риску подвергал себя Катанджи. Ннанджи испытывал отвращение к тому позору, когда воин прикидывается рабом. Малоли — коренастый, крепко сложенный человек, лицо которого в лучшие времена было румяным — пылал от гнева. Лишь успокаивающее влияние его жены Фалы удерживало его от слов, которые Ннанджи бы воспринял как оскорбление; и даже невозмутимая Фала горько сжимала тонкие губы. Катанджи побывал в каюте их дочери, и тем самым скомпрометировал ее. Все кричали и спорили.

— Тихо! — прорычал Уолли, и наступила тишина.

Затем он спокойно сказал:

— Госпожа, мы можем обсудить его вину позже. Сейчас я прошу тебя послать людей на поиски. Если его схватили, нам придется быстро уходить. Сколько человек ты можешь выделить?

— Если его схватили, то демоны могут быть здесь в любую минуту!

— Это так. Но вспомни колдунов в каменоломне — они ничего не сделали, чтобы помешать нашему отплытию, так что их могущество простирается не слишком далеко над Рекой. Если его поймали, то мне придется предложить взамен себя…

— Седьмого за Первого? — воскликнул Ннанджи.

— Это моя вина. Спокойно, брат, прошу тебя. Госпожа?

Если бы это был кто-то другой из пассажиров, кроме Катанджи, Брота бы тут же отдала швартовы. Уолли это знал. Но у Катанджи было свое обаяние. Они все любили Катанджи. Начиная понемногу остывать, моряки стали вспоминать истории о колдунах и о пытках. Брота неохотно согласилась задержаться и поискать его, по крайней мере, пока не станет ясно, что колдуны объявили тревогу. Если им придется быстро уходить, то все, кто остался на берегу, должны были встретиться в полночь у храма и ждать шлюпку…

Моряки разошлись.

Уолли было не по себе. Если он не смог уследить за одним новичком, как он справится с целой армией?

— Я же приказал ему не сходить на берег!

— Ты приказал ему не ступать на трап! — огрызнулся Ннанджи. Он оскалился. — Тоже мне, маскировка! Раб!

— Я сам подал ему пример, — признал Уолли.

— По крайней мере, ты никогда не подделывал метки на лбу.

Это считалось невообразимым грехом среди Народа; вся их культура основывалась на метках на лбу.

Но тут их прервали, так как несколько членов команды пришли укрыться от дождя, и они больше не могли говорить.

— Время, казалось, остановилось. Проходивший мимо таможенник поинтересовался, почему они еще не отчалили, если закончили торговлю. Требовалось свободное место у причала. Брота сочинила что-то о неожиданных спазмах в желудке и необходимости побывать у лекарей.

Дождь опять усилился.

Раздражение Уолли стало почти невыносимым.

Сколько потребуется времени для того, чтобы колдуны вытянули правду из мальчишки?

И что потом? Корабль подвергался опасности ради ничтожных шансов на спасение одного неопытного рекрута. Холодный расчет требовал, чтобы «Сапфир» отчаливал, пока это возможно. Хороший генерал произвел бы подобный расчет и поступил в соответствии с ним. Уолли мог произвести расчет, но поступить в соответствии с ним не мог.

— Прибежала маленькая Фиа, крича от радости — по дороге шли Лаэ и Катанджи.

Уолли издал глубокий вздох облегчения и мысленно помолился Богине и Коротышке.

— Я шкуру с него спущу! — пробормотал Ннанджи. Однако глаза его сияли.

Несколько минут спустя бледный Катанджи с трудом поднялся по трапу, словно побитая собака, и двинулся следом за Лаэ. Моряки поспешно заняли свои места, и воинов наконец оставили в покое — двоих воинов и одного старого одетого в лохмотья жреца, который сидел на сундуке и самодовольно ухмылялся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});