Конан. Пришествие варвара (сборник) - Роберт Говард

Ливия стояла, прильнув к щели в стене хижины. Воины белого незнакомца смешались с бакала. Они плясали, угощались, тянули пиво. Сам он с несколькими своими вождями сидел с Баджуем и вождями бакала, поджав ноги на циновках и жадно поглощая еду и выпивку. Ливия видела, как он вместе с другими глубоко погружает руки в котлы с рисом, глотает пиво из одного сосуда с Баджуем. Заметила она еще одну особенность. Белому пришельцу оказывали почести, полагающиеся верховному вождю, царю над царями. Поскольку у него не было трона, царь бакала отказался от своего и уселся на циновки вместе с гостем. Когда принесли новый сосуд с пивом, царь бакала чуть отпил и тотчас передал белому человеку. Вся эта подчеркнутая вежливость указывала на огромную власть и силу! Ливия задрожала. Ее охватило возбуждение, когда в голове ее начал складываться смелый план. Она следила за белым человеком с болезненным напряжением, подмечая каждую деталь его облика. Он был высокого роста, выше и массивнее всех, даже многих чернокожих, считавшихся гигантами, но двигался с грацией большой пантеры. Когда свет костров падал на его лицо, глаза незнакомца загорались синим огнем. На ногах у него были ременные сандалии, а с широкого пояса свисал меч в кожаных ножнах. Ливия никогда не видела подобных людей. Но она и не пыталась определить, к какому народу он принадлежит. Достаточно того, что кожа у него была белая.

Проходили часы, и постепенно рев попойки стих. Все, и мужчины и женщины, погрузились в тяжелый пьяный сон. Наконец Баджуй неуверенно поднялся и воздел руки, отказываясь от дальнейшего соревнования, кто из них больше съест и выпьет. Он шагнул, споткнулся, и воины подхватили своего владыку и унесли в его хижину. Белый человек – победитель в состязании обжор и выпивох – величественно встал. Вожди бакала, те, кто был еще в состоянии передвигаться, проводили его в гостевую хижину, и белый скрылся там. Ливия заметила, что десяток его копьеносцев остались сторожить, держа копья наготове. Очевидно, незнакомец не слишком доверял дружбе Баджуя.

Теперь деревня слабо напоминала сумеречную Судную ночь. Повсюду валялись местные, мертвецки пьяные и обожравшиеся. Ливия знала, что внешние границы бомы охраняют трезвые воины. А в самой деревне бодрствовали только копьеносцы, стоявшие вокруг хижины белого человека. Но даже и среди них некоторые начинали клевать носом, прислонившись к копьям.

Сердце у девушки стучало, как молот по наковальне. Она скользнула к задней стене своей хижины-тюрьмы, тихо вышла из двери мимо храпевшей охраны, которую Баджуй приставил к ее хижине. Как тень, прошмыгнула она сквозь черноту и приблизилась к хижине незнакомца. На четвереньках проползла к задней стене. Там сидел на корточках черный гигант. Его сонная голова, украшенная перьями, склонилась на колени. Ливия проползла мимо. Гостевая хижина была ее первой тюрьмой. Узкое отверстие в стене, теперь прикрытое висящей внутри циновкой, – безмолвное свидетельство ее первой, слабенькой попытки бегства. Ливия отыскала эту лазейку, отодвинула циновку и попыталась протиснуть свое гибкое тело.

Свет костров, все еще горящих на улице, чуть освещал внутреннее помещение. Отодвигая циновку, Ливия вдруг расслышала приглушенное проклятие, а потом почувствовала, как кто-то схватил ее за волосы, втащил в отверстие и грубо поставил на ноги.

Пошатнувшись от неожиданности, Ливия откинула со лба спутанные волосы и посмотрела в лицо белого человека, возвышавшегося над ней. На его загорелом лице в шрамах девушка заметила удивление. В руке у него был обнаженный меч, а глаза горели, как сигнальные огни, то ли от гнева, то ли от удивления – она не могла понять. Он заговорил с нею на непонятном языке. Это было не то гортанное наречие, на котором изъяснялись черные люди, но и не язык цивилизованных людей.

– О, пожалуйста, не так громко, – принялась умолять она. – Они услышат…

– Кто ты? – строго спросил он на офирском, но с ужасным акцентом. – Клянусь Кромом, никогда не думал, что найду белую девушку в этой чертовой стране!

– Меня зовут Ливия, я пленница Баджуя. О, выслушай, пожалуйста, выслушай меня! Я не могу долго здесь оставаться. Я должна вернуться, прежде чем они обнаружат, что меня нет в хижине. Мой брат… – У нее перехватило горло, но она отважно продолжала: – Моего брата звали Фелетес, мы из семьи Хелкус, ученых и знатных людей Офира. По специальному разрешению стигийского царя мой брат поехал в Кешатту, город магов, чтобы изучать их искусство, и я сопровождала его. Он был еще мальчик, младше меня…

Голос ее прервался. Незнакомец молча глядел на Ливию горящими глазами. Лицо его оставалось хмурым, непроницаемым. В нем таилось нечто дикое и неукротимое. Это испугало ее, заставило нервничать, сделало нерешительной.

– Черные кушиты вторглись в Кешатту, – торопливо продолжила она. – Мы подъезжали к городу с караваном верблюдов. Наши охранники убежали, и кушиты забрали нас с собой. Они не сделали нам ничего плохого. Они сказали нам, что переговорят с жителями Стигии и возьмут за нас выкуп. Но один из вождей пожелал весь выкуп забрать себе. Вместе со своими людьми однажды ночью он выкрал нас из лагеря и бежал далеко на юг, к самым границам Куша. А там их всех перебили бакала… Фелетеса и меня пригнали в это звериное логово… – Ливия зарыдала. – Этим утром у меня на глазах зарезали моего брата и надругались над ним. – Она задохнулась, вспомнив все, и ярость ослепила ее. – Они скормили его гениталии шакалам. Не знаю, как долго я была без сознания…

Замолчав, она подняла глаза и посмотрела в хмурое лицо незнакомца. Бешеная ярость охватила ее. Она принялась колотить кулаками в его мощную грудь. Но он обращал на эти удары не больше внимания, чем на жужжание мухи.

– Как ты можешь стоять здесь истуканом? – выкрикнула она страшным шепотом. – Ты что, такое же животное, как эти все? Ах, Митра, когда-то я думала, что у мужчин есть честь! А теперь я знаю цену всем вам. Ты… Что ты знаешь о чести? Что ты знаешь о милосердии? О порядочности? Ты – варвар, как и все эти, только кожа у тебя белая. Но душа твоя такая же черная, как и у них. Тебе наплевать, что человек твоего цвета кожи был самым грязным образом умерщвлен этими грязными собаками и что белую женщину сделали рабыней! Превосходно!

Ливия отпрянула от него, задыхаясь, преображенная этой вспышкой гнева.

– Я скажу, сколько ты стоишь, – сказала она словно в бреду, разрывая рубашку у себя на груди. – Разве я некрасива? Разве не более желанна, чем эти черные девки, словно вымазанные сажей? Разве я – не достойная награда за кровь? Разве не стоит убить ради белокожей девственницы? Да, убей эту черную собаку Баджуя! Я хочу увидеть, как его проклятая голова скатится в кровавую пыль! Убей его! Убей его! – Ливия крепко сжала кулаки. – А потом возьми меня и делай со мной, что хочешь! Я буду твоей рабыней!

А он все молчал – гигантское неподвижное воплощение кровопролития и разрушения.

– Ты говоришь так, словно можешь отдаваться по собственной воле, – произнес он наконец. – Словно твое тело обладает силой ниспровергать царства. Зачем мне убивать Баджуя, чтобы получить тебя? Женщины здесь дешевые, как подорожник, и их согласие или несогласие ничего не значит. Ты слишком высоко себя ценишь. Если я захочу тебя, мне не потребуется убивать Баджуя. Он скорее сам отдаст мне тебя, чем решится воевать со мной.

Ливия ахнула. Вся ее решимость иссякла, пыл пропал; голова Ливии закружилась, хижина поплыла у нее перед глазами. Она зашаталась и, как куль, свалилась на ангареб. Горечь сломила ее душу. Девушка была потрясена, осознав свою полную беспомощность, о которой так грубо сказали ей прямо в лицо. Человек подсознательно цепляется за знакомые ценности и понятия даже там, где эти ценности лишены всякого смысла. Несмотря на все, что пережила Ливия, она до сих пор наивно верила, что согласие женщины имеет решающее значение в той игре, которую она предлагала. А от нее сейчас не зависело вообще ничего. И это потрясло ее. Она больше не могла передвигать мужчин, словно те были пешками на шахматной доске. Она сама теперь стала бессильной пешкой.

– Понимаю. Глупо предполагать, будто любой мужчина в этой части света станет вести себя согласно правилам и обычаям, существующим в другой части земли, – чуть слышно пробормотала она, едва сознавая, что говорит.

Потрясенная новым поворотом судьбы, она неподвижно лежала, пока железные пальцы белого варвара не схватили ее за плечо и не вздернули снова на ноги.

– Ты сказала, я варвар, – резко начал он, – так вот, это правда, хвала Крому! Если бы твой караван охраняли варвары, а не мягкозадые слабаки, образованные и цивилизованные кретины, то этой ночью ты не была бы рабыней черной свиньи. Я – Конан из Киммерии, и меня кормит мой меч. Но я не такая собака, чтобы оставить белую женщину в когтях чернокожего. И хотя меня называют грабителем, я никогда не беру женщину без ее согласия. В разных странах обычаи разные, но если мужчина достаточно силен, он повсюду может насадить несколько своих обычаев. Еще ни один человек не называл меня тряпкой! Будь ты даже старой и уродливой, как любимый гриф демона, я все равно отобрал бы тебя у Баджуя, просто потому, что ты – белая. Но ты молода и красива, а я столько насмотрелся на черных шлюх, что меня уже тошнит от них. Я буду играть по твоим правилам просто потому, что некоторые твои принципы соответствуют некоторым моим. Возвращайся в свою хижину. Баджуй слишком пьян, чтобы прийти к тебе этой ночью, а я прослежу, чтобы завтра он целый день был занят. А следующей ночью ты согреешь постель Конана!