Иван Болотников Кн.2 - Валерий Замыслов

Мирон Нагиба снял перед Болотниковым шапку.

— Теперь верю, Иван Исаевич. Никакой вражине не пробить сию крепость. Ну и башка у тебя, воевода!

Иван Исаевич ходил по дворцу и не переставал изумляться:

— Знатные мастера ставили. Надо ж таким умельцам родиться.

Коломенский дворец и в самом деле был диковинный.

Легкий, воздушный, сказочный. Нарядные терема в затейливой резьбе, шлемовидные и шатровые башни и крыши. Ярко горят на солнце высеребренные и позолоченные купола, радуют глаз нарядные гульбища, парапеты и крыльца. А сколь благолепных сеней, переходов и присенков! Сколь резных петухов и причудливых зверей на искусно изукрашенных верхах!

— Вот перед кем надо шапку ломать, Нагиба, — восхищенно молвил Иван Исаевич. — Велик же русский трудник. Вот кто на Руси царь!

На другой день, часа за два до полудня, к Ивану Исаевичу вбежал стремянный Секира.

— Едут послы, воевода!

Послов встречали с почетом. За полверсты от Коломенского, по обе стороны дороги, выстроились отборные конные сотни. Вершники — в кольчугах, юшманах и бахтерцах, в медных шеломах и железных шапках. Грозные, бравые, молодцеватые.

«Доброе у Болотникова войско, — поглядывая на ратников, думал посадчанин Ошаня Тороп, ехавший в челе посланников. — И великое. Ишь какой огромный стан! Поди, и впрямь тыщ сто будет. Экая силища на Москву навалилась… И село укрепили знатно. Век такой диковинной крепости не видывал».

Неподалеку от дворца посланники сошли с коней. Иван Исаевич принял москвитян в Брусяной избе. Был в богатом цветном кафтане с жемчужным стоячим козырем, в алых сафьяновых сапогах с серебряными подковами; сверкали самоцветами позолоченные ножны и рукоять меча. По правую и левую руку от Болотникова — воеводы и казачьи атаманы в нарядных зипунах и кафтанах.

Посланники сняли шапки, перекрестились на киот.

— Здрав будь, Большой воевода. Москва челом тебе бьет! — громко молвил Ошаня Тороп и низко поклонился.

— И вам отменного здоровья, люди добрые, — приветливо отозвался Иван Исаевич. Глаза его зорки, цепки и живы, а на душе отрадно. «Москва челом бьет!» Вот и дождался ты, Иван Исаевич, заветного часа. Тебе, вожаку мужичьему, стольная Москва челом бьет. Рати народной, повольнице. Москва бьет челом мужику! Знать, совсем худо боярам и Шуйскому, коль люд московский с поклоном к мужику прибыл. Ужель скоро быть ему, Болотникову, в Престольной, ужель скоро устанавливать по всей Руси праведную жизнь! Без бояр, кабалы и господского кнута. Ужель?!

— Пришли к тебе, Большой воевода, от черных слобод, торгового люда и стрельцов.

— От стрельцов? — вскинул бровь Иван Исаевич. — Аль и служилые от царя отшатнулись?

— Отшатнулись, воевода, — кивнул Ошаня. — Да вот самого стрельца спытай. Подь наперед, Аникей.

Из толпы посланников протолкался к Торопу дюжий русобородый детина. Афоня Шмоток — стоял позади воевод, атаманов и сотников — ахнул: да это же Аникей Вешняк! Приемный сын деда Терентия, у коего останавливался когда-то Болотников. Вот и опять свиделись.

Аникей Вешняк перешел к Болотникову после падения Волхова, но долго быть в повольничьем войске ему не довелось. После разговора с Иваном Исаевичем стрельца позвал к себе Матвей Аничкин и сказал:

— Возвращайся в Москву, Аникей. Там ты нам боле пригодишься. От воров-де бежал. На Москве ж мути стрельцов. Авось и не станут за царя биться.

Признал стрельца и Иван Исаевич, но и вида не подал. Аникей же молвил:

— Ошаня Тороп правду сказывает, воевода. Надумали стрельцы царю Дмитрию Иванычу послужить.

— Молодцы, коль так надумали. Молодцы! Давно пора от Шубника отстать, — весело произнес Болотников и вновь перевел глаза на Торопа. — А каково посада слово?

— И посад за царя Дмитрия, воевода. Не желает московский люд под неправедным Шуйским стоять. Не видать с ним житья доброго. Выдадим тебе и бояр, и всех князей Шуйских. Так мы всем миром порешили.

— Добро, добро, послы московские!.. Теперь же прошу со мной потрапезовать. К столу, други!

Но послы ни с места.

— Вишь ли, Большой воевода, — крякнул Ошаня. — Нам бы вначале царю Дмитрию Иванычу поклониться. Не дозволишь ли пресветлые государевы очи увидеть? Допусти к царю Дмитрию челом ударить.

Улыбка сбежала с лица Болотникова. С удивлением глянул на Ошаню.

— К царю Дмитрию? — поперхнулся. — О чем речете, други?.. Царя Дмитрия в Коломенском нет.

— Как это нет? — в свою очередь удивился Тороп. — А нам поведали, что он у тебя, батюшка. Чудно, право… Так где ж государь?

— Царь Дмитрий в Речи Посполитой. Ждет, пока моя рать Москву не возьмет.

Длинное узкобородое лицо Ошани потускнело, острые зрачкастые глаза стали растерянными.

— А мы-то чаяли, — развел руками, — у тебя государь. Думали, коль царь Дмитрий нас примет да своим праведным словом обнадежит, то и Москву ему сдадим… Нет, выходит, Дмитрия… В Речи Посполитой. Так-так.

И, Ошаня, и все другие посланники заметно увяли. Хоть и пошли к столу, но веселого застолья не получилось. Пили, ели, слушали речи Болотникова и воевод, но так и не воспрянули. Под конец же застолья Ивану Исаевичу вновь пришлось испытать замешательство. Ошаня Тороп, осушив три корца, молвил:

— На Москву из села Красного мужики прибежали, воевода. В страхе прибежали. Де, твое воинство великий погром учинило. Мужиков зорили и смертным боем били.

У Болотникова дрогнула рука с чаркой, хмурые недоверчивые глаза вперились в Ошаню.

— Мои ратники мужиков не забижают. Навет!

Тороп кивнул одному из послов; тот, лысый, широколобый, поднялся и с укориной произнес:

— Не навет, воевода. Я сам из села Красного. После Михайлова дня набежали твои казаки и начали дома зорить. Будто ордынцы накинулись. Не токо грабили, но и убивали. Восьмерых мужиков саблями посекли. Да вот глянь! — скинул кафтан, рванул от ворота белую рубаху. Обнажилось плечо с кровоточащим сабельным шрамом. — Самого чуть не убили.

Болотников вспыхнул и на какой-то миг онемел. Повольница напала на мужиков! Ограбила и секла саблями. Пролила мужичью кровь!

Гневными глазами повел по лицам воевод. Кто? Чьи повольники набросились на село?.. Юшки Беззубцева? — Нет. Недоумен… Нечайки Бобыля? Глаза чистые… Мирона Нагибы? Сидит, будто собака побитая. Башку отвернул. Его казаки шарпали!

— Ныне все подмосковные мужики напуганы, воевода, — сыпал солью на рану Ошаня. — Унял бы свое воинство.

— Уйму! — тяжело бросил Болотников. — Дело сие худое, но случилось оно без моего ведома. В рати все знают: мужик для нас первый содруг. Едва ли не все войско мое мужичье. И никому не дозволено зорить и бить крестьянина. Тот же, кто посмел поднять руку на мужика, понесет тяжкую кару. Не бывать боле в рати погромщикам и душегубам! О том твердо на Москве скажите. И еще скажите: царь Дмитрий прибудет немешкотно. В сей же час снаряжу гонца к государю.

— Ну, а коль не прибудет? — в упор глянул на Болотникова Ошаня. И застолица смолкла. Установилась тишь — мертвая, тревожная.

— Сами Москву возьмем! — громко, отрывисто произнес Болотников, и посланники сразу заметили, как круто изменилось его лицо, став жестким и решимым. — Сами возьмем! — повторил Иван Исаевич. — Шубнику за каменными стенами не отсидеться. Силен медведь, да в болоте лежит. У нас же видели, какое войско? Могучее войско. Сметет оно и бояр и Шубника. О том крепко на Москве скажите.

— Скажем, воевода, скажем, — заверил Ошаня. — Видели, огромное у тебя войско. У Шуйского и половины нет. Плохи его дела… Вот кабы еще и царь Дмитрий у тебя объявился, враз бы всех Шуйских порешили.

— А без царя Дмитрия? — теперь уже Болотников глянул на Ошаню в упор. — Пойдет ли посад на бояр и Шубника?

Тороп вильнул глазами, и у Болотникова нехорошо стало на душе. Ужель посад не восстанет, ужель не поможет народному войску?

Ошаня ответил уклончиво:

— Мир послал нас к царю Дмитрию. Наказал: увидите царя — быть Москве в его руках… Жаль, что покуда Дмитрий Иваныч у ляхов. Однако ж слова твои, Большой воевода, народу передам. Авось и без царя Дмитрия прикончим Шуйских.

Еще день назад жизнь царя Василия висела на волоске: черный люд вот-вот ворвется в Кремль и выдаст его Болотникову. Не спасли бы Шуйского и стрельцы: те, услышав, что в стане Болотникова находится «истинный государь», собрались идти к нему на службу.

Братья Иван и Дмитрий Шуйские в тревоге явились к царю.

— Не отъехать ли в монастырь, пока гиль не уляжется?

— Дурни! — закричал Василий. — Коль из Москвы выпорхнем, обратной дороги не будет. Завтра же другого царя выкликнут. Захотелось в чернецах походить? Бегите, бегите, малоумки! Пиры и девок забудьте. Поститесь, схимничайте, чахните в кельях.

— Но и тут лихо. Уж лучше в иноках походить, чем без головы остаться. Чернь, того гляди, через стены хлынет, и удержать некому. Стрельцы на Красно Солнышко уповают. Каиново семя! Заодно с посадом ныне стоят. Посад же к Вору собрался. И как ты сие дозволил, государь? Зачем велел послов к Болотникову пропустить? Аль уж совсем нам крышка?