Распутье - Иван Ульянович Басаргин

что без разбора будут хватать нашего брата. Мы им нужны, мы ведь тоже народ, – возразил Арсеньев. – Но если они будут хватать инакомыслящих и ставить к стенке, то я первый же возьмусь за оружие, хотя я слуга России до последнего вздоха.

– Но всё же, хоть вы уже и ученый с мировым именем, надо быть осторожнее, – чего-то опасался Ванин.

– Я вас понял, Борис Игнатьевич: неважно, простой ли ты мужик или учёный, но ежели ты враг власти, то тебя надо либо подчинить себе, либо убрать с дороги. Но с таким человеком, как Анерт, который знает геологию Дальнего Востока, знает тысячи месторождений, рудных точек, с ним в любом случае придется считаться, если даже он будет против большевиков.

– Как это понимать? – усмехнулся Анерт.

– А так: можешь ты соглашаться или не соглашаться с большевиками, любить или ненавидеть их, но если ты работаешь на них, то бишь на Россию, не выступаешь с оружием в руках против них, то какой же ты враг?

– Нет, Владимир Клавдиевич, большевики не та порода, которая будет держать у себя под боком инакомыслящего. Они сами на своей шкуре испытали, сами знают, насколько опасен такой человек, и церемониться не будут. В этом уж поверьте мне. Меня редко подводит моя интуиция. Сколь ни велики были Чернышевский, Пушкин, Толстой, но поднимали голос против царя и были гонимы. А мы поднимем – нас просто-напросто расстреляют.

– Не осторожничайте, не пугайте меня тенью Ивана Грозного, времена не те, – стоял на своем Арсеньев.

– Иван Грозный многим покажется добряком, – с расстановкой проговорил Ванин.

– Если это так, то что же делать?

– По-хорошему, нам надо бы не словами сорить, а воевать. Но, к сожалению, мы не воины, мы словесно стоящие в оппозиции к большевикам. Опасны ли мы для большевиков? Думаю, что да. Ведь пока у них все это строится на песке, можно большую часть народа оторвать и повести за собой. И если бы мы все сплотились, то и оторвали бы, создали бы здесь вторую Америку. Но мы ученые, нам лень заниматься этой вознёй, да и некогда. Хотя надо бы, – устало махнул рукой Анерт.

– Может быть, и так, но у большевиков есть что-то народное, праведное, хотя многое претит мне, – раздумчиво произнес Арсеньев.

– Хватит, от таких разговоров больше устаёшь, чем от работы, – проговорил Ванин и первым пошёл к табору, где звучал смех, стучали топоры.

3

Гудело над Каменкой стальное било, звало народ на сход.

Захлопали калитки, посыпал народ на сходную поляну. Широко и размашисто шагал Степан Бережнов; не спеша, с достоинством – Пётр Лагутин, лениво – Мефодий Журавлёв, с ним Алексей Сонин. Эти двое вернулись из тайги, снова поставили дома́ в Каменке, чтобы не быть в стороне от событий. Горянку же пока закрыли, оставили её как запасную позицию. Сидят там старики и старушки, молятся богу, добро и дома стерегут.

По стальной полосе била железным прутком баба Катя. С ней рядом стояла нищенка. В руках суковатая палка, рваный армяк на плечах, разбитые лапти на ногах. Кого-то напоминает эта нищенка, но кого – забыли люди.

– Братья и сестры, – грудным голосом заговорила баба Катя. – Перед вами Груня Макова-Безродная. Напоминать не буду, что было и как, вы не должны бы такое забыть.

Груня поклонилась толпе.

– Теперь она возвернулась к нам. Пришла не мстить нам за изгал над нею, а спросить со Степана Алексеевича Бережнова свое кровное. Нашла я летопись своего сына Макара, там написано, что Степан Бережнов украл у Груни Маковой десять тысяч ассигнациями и пять тысяч золотом. Кто не верит, может посмотреть руку Макара. Помните ли вы, люди, такое?

– Помним.

– Ведаем!

– Вернуть деньги страдалице!

– А вора судить! Снова начал воду мутить. Снова что-то затевают с Семеном Ковалем!

– Хватит их слушать! Гнать из деревни, как он выгнал Груню.

Степан Бережнов схватился за револьвер, но тут же опустил его назад в карман. Убьют и глазами не поведут. Нет, не Груня тому виной. Это Пётр Лагутин сбил против него народ. Э, что Пётр! А сам? Сколько сам творил неправедности! Вот и отрыгнулось. Народ не верит ему, народ отринул его… Снова отринул.

– За «царя таежного» это тебе, Степан Алексеевич! Возомнил себя! – поднялся на помост Алексей Сонин. – За твое двоедушие. За гонения. За задумку пустить нашу братию под пули, послать супротив невесть кого. Гнать из деревни не след. Но от наставников отстранить надобно. Как может наставлять человек, который в душе своей запутался и вконец запутал свою братию? Запутал и замурыжил!

– Ну вот, Макова-Безродная, люди будто ждали этого часа, чтобы через тебя на мне отыграться. Вот и всё. Был Степан Бережнов, гроза и карающий меч братии, сбросили с «престола». Таежная республика, «войско Христово». Ха-ха! Себя потешил, людей посмешил. А дальше что?..

– Скажи и ты, Груня, скажи, сколь много зла тебе причинил этот пёс бузой, – уже гремел Алексей Сонин.

– Нечего мне говорить. Бережнов приложил к моей судьбе руку, много приложил. Но, не будь его, это бы сделал другой, – как-то без зла, даже безразлично ответила Груня.

– Вернёшь ли украденное Аграфене Терентьевне? – повернулся к отвергнутому наставнику Сонин.

– Знамо, верну. Лежат целёхоньки за божничкой. Я ей об этом писал. Можно было бы и без схода обойтись. Ну да видно, это было братии выгодно. Через эту зацепку – и носом в лужу. Сан наставника с себя сам снимаю. А вы, Аграфена Терентьевна, пошли со мной, получишь свои деньги. Так бы их полиция отобрала, а я сохранил. Твоя взяла, Алексей Степанович. Пошли…

Бережнов вернул деньги Маковой. Присел на лавку, устало спросил:

– Как ты вырвалась? Садись, дело прошлое. Братию от соблазна охранял, а она вон как со мной обошлась. Да уж ладно. Устал я, товарищ Макова, аль как там тебя. Теперь оговорен до конца жизни. Придёт час, всё мне припишут: и тебя, и задумку о таежном царстве, и «войско Христово», и смерть бандитов. Это просто делается. Я был головой, с меня и спрос. Царь затеял войну, генералы проиграли. Царя по шапке, а генералы живы. Виноват во всем царь, а не его подчиненные. Ну, так как ты вырвалась?

– Убили моего палачика. К нам ведь тоже пришла революция. В моем деле разобрались и освободили. Снова вольна. Для Устина уже не гожа, может быть, ты сосватаешь, – грустно улыбнулась Груня.

– М-да. Нет вестей от Устина. Похоже, сгинул! Война, а там все может быть. А в такой коловерти никто и весточки не подаст.