Вам возвращаю ваш портрет - Борис Дмитриев

Глава шестая

Своим чередом наступил следующий, опять-таки юбилейный, в сорок лет от штурма Зимнего, тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год. Тщетно пытаюсь развеять розовый флер моего пионерского детства. То ли издержки возраста, то ли коммунистическая бесовщина какая-то, но право же, вовсе не отложились в памяти внешние признаки проявления социальных неравенств той поры. У нас напрочь отсутствовало восприятие друг друга с позиции имущественного превосходства. Невозможно даже представить, чтобы кто-то из моих одноклассников позволил себе кичиться материальным достатком. Полагаю, такая атмосфера была повсеместно, хотя в моем случае, справедливости ради следует заметить, что я учился в необычной школе. В луганской школе номер два учились преимущественно дети большого начальства, проживающего в элитарной части города. Родители моих одноклассников – это все больше директора, партийные боссы, вплоть до первого секретаря обкома, воротилы торговли, золотопогонники.

Нет ничего отвратительней, чем нужда в детском возрасте. Ни за что не соглашусь, будто бедность не деформирует душу ребенка необратимым образом. Никакими разумными доводами не возможно объяснить маленькому человеку, почему у одного все есть в изобилии, в избытке, а у другого только жалкие крохи на общественном пиру жизни. У ребенка неизбежно возникают чувства зависти, обиды, озлобленности, весь комплекс самых отвратительных ощущений, беспощадно угнетающих становление полноценной личности. Поэтому я не очень-то доверяю людям, бравирующим своим босоногим детством. Подозреваю, что у подъездов многих преуспевающих ныне моих соотечественников булгаковский профессор Преображенский поостерегся бы оставить без присмотра свои бесценные калоши.

Безмерно благодарен своим трудолюбивым родителям, что лично меня миновала суровая чаша сия. В нашем роскошном сталинском доме, одном из самых респектабельных в городе, папа первым приобрел новую "Победу", модели М-20. Шикарный по тем временам автомобиль, цвета "беж". Папа первым построил капитальный каменный гараж со смотровой ямой, он и до сей поры благополучно стоит во дворе. Сейчас- то я хорошо понимаю, что иметь собственную "легковуху" означало по тем временам очень многое, было ознакой высшего благополучия и доставляло истинное наслаждение.

Чего стоили одни только летние поездки к Черному морю. Машин мало, дороги свободны, заправки, зоны отдыха, придорожные рестораны всегда доступны, в образцовой готовности, без суеты и хамства, готовы предоставить свои услуги. Автомобили ездили тогда не торопясь, скорость движения позволяла полноценно общаться с окружающим миром. Ты успевал рассмотреть в открытое ветровое стекло каждую травинку, любую птаху. Можно было свободно, без оглядки остановиться у приглянувшегося озера, у чистой речки, расположиться на отдых, хотя бы и на ночь, порыбачить, разложить костер, слушать музыку, мечтать, любоваться звездами, надеяться и верить, что ты храним на Земле чьим то добрым радением.

Летом я всегда спал на открытом балконе, прямо над въездной аркой нашего благополучного дома. Удивительно бойко протекала по ночам дворовая жизнь, когда со всей области свозили к начальству подношения, дары полей и птицефабрик. Уже по резонирующим в парадной арке двигателям мог догадываться, к какому подъезду и какому слуге народа обломилась гуманитарная помощь в виде бараньих туш, коробков с куриными яйцами, ящиков с вишнями, бидонов с медом. Попаховым мусорам, дабы те избежали страданий голодающих Поволжья, дармовой харч подвозили в новеньких "воронках", обкомовцам на черных "волгах", хозяйственникам – на крытых брезентом газиках. Пусть мусора – народ и не самый сентиментальный, но жратва в "воронках", несомненно, заряжалась благородной аурой, что придавало легкую пикантность семейному достатку.

Я категорически не приемлю, когда начинают делить коммунистов на честняков и проходимцев, не желаю слушать байки про истинных ленинцев-бессеребренников и обкомовских злыдней, по черному опустошавших колхозные закрома. Потому что все коммуняки, все до единого, паразитировали на нуждах общества, другое дело, в меру отпущенных возможностей. Страна советов была устроена таким замысловатым образом, что если вы устраивались работать в гараже обыкновенным водителем, то в зависимости от того, были ли вы большевиком или беспартийцем, возникали, как говорят в Одессе, две большие разницы. Коммунисту немедленно предоставляли лучший автомобиль, выписывались доходные путевые листы, что очень сказывалось на заработной плате. Беспартийцу доставалась какая-нибудь подзаборная колымага, под колесами которой в бесконечных ремонтах и протекал трудовой процесс, с соответствующим денежным довольствием. Так было повсюду, в любой сфере человеческой деятельности. А ведь были еще всевозможные премиальные выплаты, санаторные путевки, пионерлагеря, устраивание детей в институт, распределительные продажи, и коммуняки при раздаянии всех этих совковых милостыней, стояли в первых рядах насмерть.

В пятьдесят седьмом году произошло событие, значение которого мы все еще до конца не осознаем. Я имею в виду запуск первого искусственного спутника Земли. Потом будет блистательная космическая эпопея с полетом человека по околоземной орбите, с высадкой астронавтов на Луну и много чего еще. Но все это будут, прямые свидетельства наших технических побед, ознаки свершений научного толка. Тогда же произошло глобальное тектоническое потрясение нашего вселенского миропонимания. Мало кто в действительности знал, что из себя представляет, как далеко от Земли летает таинственный спутник, и где его можно увидеть, хоть краешком глаза. Но люди напряженно всматривались в ночное небо и впервые, за всю историю своего существования, искали среди сонма звезд рукотворный маячок земного происхождения. То был колоссальный, прежде всего психологический прорыв в глубины Вселенной. Человечество впервые реально осознало возможность распространения своего влияния за пределами Земли, к тому же, как бы воочию убедилось, что она действительно круглая.

Мне, если верить календарю, исполнилось одиннадцать лет. Я по-прежнему подхожу по ночам к своему любимому окну и вижу все. Вижу площадь, увитую красным кумачом накануне большевистского шабаша. Плещутся на ветру знамена, волнуются портреты вождей, надуваются транспаранты, голосят революционные призывы. Ночь, площадь пуста, но гордо реет на шпиле Дома техники, щедро политое кровью моих соотечественников, багровое знамя Октября. Спросите, для кого реет? А так, для себя и еще для шельмующей на лишениях своего народа кучке прохвостов, судьба отечества которых, ее великая история никогда не касались и не интересовали.

Завтра седьмое ноября, стало быть в нашем доме развернется большое гуляние. Побойтесь Бога вообразить что-либо худое, праздник состоится в связи с днем рождения моей мамы, так уж случилось. Придет много гостей, соберутся родственники. К этому времени все Дмитриевы перебрались в Луганск и только бабушка Ульяна осталась доживать свой век в Красном Луче. Но приедет и она, обязательно с дорогим подарком. Строгая, все еще энергичная, так и не разлучившаяся до конца своих дней с памятью прошлых лет.

В ней постоянно присутствовала упрямая надежда на возможность нечаянной встречи со своим мужем. Эта надежда подпитывалась массой невообразимых историй, которых в круговерти войны и азарте сталинских репрессий складывалось неимоверное множество. Цена человеческой жизни, по тем окаянным временам, опустилась до таких смехотворных значений, что любой делопроизводитель с легкостью путал фамилии, искажал адреса, не нарочито, по известной славянской безалаберности. Иногда люди получали фронтовую похоронку или лагерное извещение о смерти, а спустя некоторое время, давно оплаканный, а часто и позабытый человек, возникал перед очами ошалевших родичей. Бабушка дожидалась мужа всегда. Я даже уверен, если бы он постучал к ней в окошко, то встретила бы его так, как встречают супруга с работы или с прогулки. Она ничего не желала, не смела менять в своей жизни.

В нашей большой семье все дни рождения отмечались обязательным образом, непременно с гостями и крепким застольем. Папин день рождения приходился на тридцатое сентября, это было серьезное семейное торжество, как по значению, так и по размаху. Все понимали, что без папиных именин не было бы ничего и никого. Увы, время только подтвердила это. По удивительному стечению обстоятельств многое в моей личной жизни оказалось связанным с этой датой.

Поздравлять маму начинали рано, сразу по завершению демонстрации. Гости приходили возбужденные, слегка разогретые в праздничных колонах. Папа частенько приводил с собой нечаянных, непредвиденных гостей-сослуживцев, с которыми остограммился на параде, чем немного огорчал наших бабушек, но виду те не подавали. Жданные гости являлись с подарками, со свежими сплетнями, анекдотами и хохмами, неизбежно возникающими по ходу грандиозного праздничного шухера. Удивительное дело, как только начиналось застолье, о "коммунистической пасхе" уже не вспоминал никто. Наверное, это великая удача, что у нас был свой семейный праздник именно седьмого ноября. Мамин день рождения, словно оберег, заслонял домашний очаг от большевистской проказы.