Комедианты - Валерий Михайлов

Он скромничал. Было в нём что-то от настоящего война или от совершенного бойцового петуха из дзенской легенды.

Он жил в одном из бесчисленных закоулков между мирами. Дом, колодец, вечный огонь во дворе. Огонь вырывался прямо из земли. Без дыма, без какого-либо запаха. Горел себе и горел.

– Здесь можно встретить и не такое, – только и сказал он в ответ на мои вопросы.

Никаких достижений цивилизации, таких, как канализация, водопровод, газ, электричество, у него, разумеется, не было. Зато были тишина, свежий, чистый воздух, колодец с прекрасной водой, вечный огонь и вечный июль. Настоящий рай для тех, у кого аллергия на холод и человеческие муравейники.

К тому же всё, что надо, росло здесь само собой и практически не требовало к себе большого внимания.

Днём мы возились в своё удовольствие «по хозяйству», состоящему из небольшого огорода и избушки Сторожа, а вечером устраивались возле вечного огня. Его взгляд, казалось, растворялся в огне, тело начинало раскачиваться в такт пламени, а губы принимались за очередной рассказ. При этом сам Сторож был где-то далеко и одновременно повсюду. Рассказывал в основном он. Спрашивать он ни о чём не спрашивал, а сам я в рассказчики не набивался.

– Иногда для того, чтобы произошло нечто значительное, достаточно лёгкого толчка, какой-нибудь мелочи, ерунды. Так, Лао-Цзы увидел падающий сухой лист, Гаутама – знаменитую четвёрку, Васнецов – ворону на снегу… Моим толчком стала банальнейшая ситуация: лучший друг и жена. Заигранный сюжет, неправда ли? Я никогда не был особо ревнивым, да и людей старался не наделять высосанными из пальца сверхкачествами. А тут… Я вдруг сразу перестал хотеть жить. Нет, никаких мыслей о самоубийстве у меня не было. Исчезла сама воля к жизни. Жена пыталась мне что-то там объяснять, но я молча отстранил её, закрылся у себя в комнате и лёг на кровать. Я лежал на спине, смотрел в потолок и ничего не хотел. Хотя нет. Я стремился к небытию. Банальная смерть меня не устраивала – никто не знает, что ждёт тебя после. Я хотел небытия. Абсолютного небытия с самого момента моего сотворения. Я хотел быть раз и навсегда вычеркнутым из Творения. Постепенно моё тело расслабилось, стало тёплым, тяжёлым. Затем в нем появилась лёгкость. В конце концов, я перестал ощущать свою плоть. Я был чистым сознанием, стремящимся к смерти. Постепенно исчезли мысли и чувства. Исчезло само мышление. Вместо него возникло странное явление бытийности. Вместо мыслей теперь была ситуация, жизнь, существование. Я не знаю, как можно описать подобное состояние. Передо мной появилось лицо. Это была моя жизнь. Моя, мать её, жизнь. Достаточно было сорвать его, уничтожить, и… Мне не надо было даже прилагать усилия, чтобы разнести его на мелкие кусочки… Жизнь оказалась маской. Обычной дешёвой маской, под которой скрывалась другая. Я рвал маску за маской, проживал жизнь за жизнью, пока страшное откровение не настигло меня: то, что мы считаем жизнью, на самом деле не более чем маска, одна из бесчисленных масок, которые мы обречены проживать. Маска скрывает маску, и так до бесконечности. В конечном счёте, вечные муки ада, вечное блаженство небес, вечная череда рождений и смертей сходятся в единой точке вечности, и именно вечность приносит самые непереносимые муки. Что может быть мучительней вечности! И если нас породил Создатель, то далеко не любовь руководила его решением. Боль и неспособность поделиться болью вечного существования. Существования, которое невозможно остановить! И только смерть, абсолютная смерть есть истинное блаженство, но он, как и мы, к сожалению, бессмертен, поэтому и мы, как он, вынуждены испытать ужас вечности. Такое было мне откровение. Как ошпаренный я вскочил на ноги. «Должен же быть, мать его так, выход!», – закричал я. И вслед за теми, кого история знает как великих искателей, а люди почитают богами, я решил положить жизнь на поиски выхода или смерти, абсолютной смерти без компромиссов и переигрываний, без начала и конца, смерти, которая и есть истинное блаженство. Решение появилось само. Мне предложили работу на метеорологической станции, и уже на следующей неделе я сидел в небольшом кукурузнике, увозившим меня прочь от людей.

– Но ведь вечное блаженство – это несколько иная категория…

– А ты знаешь вечность? Или ты познал блаженство?

– Нет, но…

– Твоя философия – это колебание воздуха.

– Как и любая другая, включая вашу.

– Если бы не одно «но». Я не философствую. Я рассказываю о том, что пережил сам, тогда как ты… Поздно уже.

Сказав это, он поднялся на ноги и пошёл в дом. Я последовал за ним.

– Привет! – рядом со мной в кресле (откуда у Сторожа кресло?) сидела замечательная корова и сосала чупа-чупс.

– Привет.

– Давно не виделись.

– А мы разве виделись?

– Да. И неоднократно.

– Не припоминаю.

– Ты прав.

– Относительно чего.

– Твоё «не припоминаю» – чертовски верное замечание. Ты именно не припоминаешь. Человеческий мозг фиксирует всю информацию, которая поступает через органы чувств. Увы, но забыть мы ничего не можем. Это с одной стороны. С другой стороны, если мы будем всё это помнить в обывательском смысле этого слова, у нас перегорят пробки и мы дружно залаем на низколетящие самолёты. Посему матушка природа не поскупилась на некоего цензора, который сортирует информацию, допуская до нашего осознания лишь маленькую толику того, что хранится в кладовых мозга.

– Ты говоришь о коровах или о людях?

– Я не корова. Я часть того самого, что ты никогда не осознаёшь.

– Но сейчас же я тебя осознаю.

– Не совсем так. Сейчас ты подключён к дополнительному ресурсу.

– Контакт с иными цивилизациями?

– С той стороной.

– Так ты…

– Я с дипломатической миссией, так что вставай и пошли.

– Куда?

– Пойдём.

Мы вышли из избушки и…

Куда ни глянь, всюду были пеньки. Ни веток, ни листьев…

– Смотри внимательно.

Действительно. Одно дерево все ещё росло. Это было кривое, словно скрученная артритом конечность, создание, растущее среди камней.

– Это любимое дерево Джуан-цзы, – пояснила корова.

– Он ловил под ним бабочек? – спросил я.

– Нет, но он всегда рассказывал ученикам историю о том, как в лесу вырубили все деревья, и только одно, самое кривое, растущее в малодоступном месте продолжало стоять. Смотрите, – говорил он ученикам, – это дерево выжило только потому, что оно никому не нужно. Станьте бесполезными, и только в этом случае вы обретёте свободу.

– Да, но я хочу чего-то другого.

– Чего?

– Мне нужны покой и беззаботность.

– Увы. Тебя угораздило стать ключом. С одной стороны, это, конечно, почётно. С другой, ты как выставочный экземпляр на презентации презервативов. С каким бы почётом к тебе ни относились, тебя наденут именно на то, затем засунут именно туда, а после этого снимут и выкинут.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});