Иосиф Сталин. Последняя загадка - Эдвард Радзинский

– В письме выдающиеся представители еврейского народа гневно клеймят врачей – «убийц в белых халатах», выродков в среде еврейского народа. Гневно осуждают деятельность Еврейского антифашистского комитета, ставшего гнездом шпионажа…

– Опять – гневно? – мрачно спросил Коба.

Вышинский совсем сник и продолжал охрипшим голосом:

– В заключение авторы письма заявляют, что никакого антисемитизма в СССР нет, да и быть не может. Ибо СССР – страна подлинного высокого интернационализма… И только заведомые клеветники могут отрицать прочность и нерушимость дружбы между народами СССР. У трудящихся евреев всего мира один общий враг. Это империалисты, в услужении которых находятся реакционные заправилы Израиля… – И я услышал те самые слова Кобы из доброго «второго письма»: – «Кто не знает, что оголтелый антисемитизм, разнузданный расизм составляют отличительную черту фашистских клик, повсеместно поддерживаемых империалистами США!»…

Вышинский закончил. Коба молча делал какие-то пометки в блокноте. Все ждали. Наконец Коба сказал:

– Ну, и зачем это письмо?

Вышинский пробормотал:

– Товарищ Сталин, я уже докладывал вам: на Западе развязана бешеная, злобная кампания…

– Если бы вы советовались не с товарищами, а с товарищем Сталиным, он вам объяснил бы, что ничего этого делать не надо. И хлопоты – лишние. Никаких писем после бомбы, брошенной в нашем посольстве, нам не нужно. И на вашу ООН нам попросту насрать! Я только что говорил с товарищами из «Правды», и они решили вместо публикации этого никому не интересного письма напечатать хороший фельетон. Называется «Простаки и проходимцы». В нем множество героев с еврейскими фамилиями, все они, как у нас часто бывает, жулики или вредители, которых приняли на работу доверчивые русские ротозеи, потерявшие революционную бдительность… Что вы на это скажете, товарищ Вышинский?

Вот так Коба сделал еще один, последний, главный поворот!

Вышинский в растерянности смотрел на Кобу. По-моему, до него стало доходить: Коба не разрешал евреям откупиться «кучкой буржуазных националистов». Это означало одно: он окончательно решился наказать народ.

Вышинский молчал.

Коба приказал мне:

– Запиши итог: «Приняли предложение товарищей из “Правды”». – Он опять обратился к соратникам: – Итак, у товарища Вышинского нет предложений. Тогда доложите нам вы, товарищ Игнатьев, ваши предложения по второму вопросу.

Игнатьев, несколько побледнев, начал:

– Министерство госбезопасности готово ликвидировать «пятую колонну» в столице. Грузовики дислоцированы за пределами столицы в ближнем Подмосковье, чтобы операция не потеряла внезапности. 5 марта они могут въехать в столицу и провести за одни сутки депортацию враждебного еврейского населения, как это уже практиковалось с чеченцами и ингушами. Одновременно это может быть проделано в Ленинграде и во всех крупных городах. Что касается самих евреев, то слухи о депортации просочились в их среду. Но акция не потеряла нужной внезапности, паники пока нет, и всерьез они не верят в ее возможность. Обычное рассуждение, поддержанное нашими сотрудниками в их среде: «Это невозможно, так как для этого понадобится слишком много грузовиков».

Вышинский побелел и только тихо сказал:

– Но, Иосиф Виссарионович… – И замолчал.

– Что Иосиф Виссарионович?! Боитесь? Чего? Что это может привести к войне? Оставьте ваши меньшевистские штучки! Неужели вы так слепы? Неужели вы думаете, что господа империалисты из-за жидов начнут воевать? Если мы их всех перережем, и то не начнут! Предадут, как предали при Гитлере! Но если империалисты все-таки нападут… Эх вы, слепые котята! Капитулянты! Да мы должны мечтать, чтоб они сейчас напали, если мы революционеры… Такие, каким был Ильич. Он в сложнейшей обстановке гремел! – (Так вот о чем он говорил на пленуме!) – Запомните: мы никого и ничего не боимся! И если господам империалистам угодно сейчас начать войну, то для нас нет более подходящего момента, чем этот!

Берия мельком взглянул на меня и еле заметно усмехнулся.

Теперь я знал: 5 марта состоится депортация евреев. На Крайнем Севере и в Казахстане в эти дни было адски холодно. Туда, на смерть, отвезут всех их.

И мою жену.

Я должен, обязан был действовать.

Все сбывается

Все, о чем говорил мне Берия, исправно сбывалось в эти дни.

Скоропостижно умер довереннейший человек Кобы – еврей Мехлис. Коба устроил ему торжественные похороны. Урну с прахом бывшего начальника Политуправления велел замуровать в Кремлевской стене.

Похоронную церемонию проводил заместитель коменданта Кремля некто Косыкин. В этой ужасающей обстановке всеобщего страха несчастный Косыкин страшно боялся какого-то подвоха. Он говорил сослуживцам: «Я невезучий, боюсь, обязательно что-нибудь произойдет!»

Косыкин держал урну с прахом Мехлиса, когда грянул воинский салют. Бедняга забыл, что партийный функционер Мехлис имел воинское звание генерал-полковника, и, видимо, решил, что это взрыв. От ужаса несчастный замертво упал у стены. Разрыв сердца…

Урна с прахом Мехлиса валялась рядом.

Новый начальник охраны

Все это время Игнатьев присылал кандидатов в новые начальники охраны.

Наконец Коба остановился на генерале Б. По выправке и орденам я понял, что он фронтовик.

Я вошел, когда Коба заканчивал разговор с ним.

– Знакомься, – он назвал какие-то русские имя и отчество.

Обычное приветливое лицо, еще молод. Услужливый, очень вежливый, постоянно извиняется и благодарит. Но достаточно органично, не назойливо.

– Покажи ему наше хозяйство, – велел Коба, – и потом отправляйся домой.

Я привел его в комнату Власика.

– Здесь вы будете жить.

Он посмотрел на меня и молча, все с тем же равнодушным лицом, передал открытый конверт. Туда была вложена записка с тремя словами: «Покажи ему где!» Здесь же написан пароль, которым в нашей переписке подписывался Берия.

После того, как я прочел записку, он ее забрал.

Я провел его в свою комнату и молча показал место на люстре, где был вмонтирован приемник. Он влез на стул и включил.

В тишине раздался голос Кобы:

– Сукины дети… Сукины дети…

Шаги. Он расхаживал по Малой столовой.

Новый слушал в абсолютном молчании. Выключил. И простился со мной все с тем же равнодушным, стертым лицом. Идеальным, кстати, для разведчика – его очень трудно было запомнить…

Итак, человек Игнатьева был с нами. Значит, Игнатьев – тоже? Или Берия сумел прислать «своего», минуя Игнатьева? Не знаю этого до сих пор.

Но интуиция Кобу не подвела. На следующий день я узнал, что он не принял этого кандидата. Поиски «нового Власика» продолжились.