Игры политиков - Дик Моррис

После Пёрл-Харбора патриотический подъем сразу же заглушил все партийные противоречия. Опрос, проведенный в январе 1942 года, показал, что 84 процента американцев поддерживают политику Рузвельта. Такой же дух, естественно, охватил Америку после 11 сентября 2001 года, и рейтинг Буша поднялся до заоблачных высот, зашкаливая, по некоторым подсчетам, за 90 процентов. Пока он следует благотворному примеру Рузвельта и Черчилля, чуть не ежедневно консультируясь с республиканскими лидерами сената и конгресса Томом Дэшлом и Ричардом Гепхардтом. «Это теперь его лучшие друзья, — сказал мне в октябре 2001 года один функционер-республиканец. — Президент берет их с собой повсюду, и, кажется, часа не проходит, чтобы он не поговорил с кем-нибудь из них».

В трудный для страны момент Бушу, как в свое время Черчиллю и Рузвельту, хватило государственной мудрости понять, что без поддержки конгресса, а также среди демократов ему своих военных планов не осуществить. Решение привлечь оппозицию на свою сторону оказалось чрезвычайно существенным.

Джонсон же, с другой стороны, всячески разжигал межпартийные распри, что только добавило ему врагов в годы войны. Используя все рычаги президентской власти, он нападал, высмеивал и всячески изничтожал критиков войны, называя их антипатриотами и смутно намекая на то, что они продают Америку. В результате такой политики, в основе которой лежит противопоставление «наших» и «не наших», страна раскололась, «голубям» противостояли «ястребы».

«Обычно войны сплачивают нацию, сближают людей, — пишет Дэвид Халберстам, — но на сей раз все вышло по-иному. Вместо того чтобы скрыть или уничтожить естественные трещины в обществе, эта война расширила их, превратив в пропасти».

И все же попытки Джонсона одурачить американский народ, прессу и конгресс бледнеют рядом с попытками одурачить самого себя. В конечном итоге корни провала Линдона Джонсона следует искать в его успехе по части самообмана. Джонсон отказывался выслушивать любые новости, кроме хороших. Сомневающихся, умеющих сказать «нет» скептиков держали от президента на почтительном расстоянии. «Стоило поделиться с Джонсоном сомнениями либо сказать ему, как в действительности обстоят дела, — вспоминает один из его бывших сотрудников, — как доступ к нему становился затруднен. Разумное становилось неразумным, рациональное — абсурдным… Чем громче роптала страна, тем прочнее Джонсон затыкал уши, изолируясь таким образом от действительности. Брешь доверия постепенно превращалась в нечто более грозное — брешь в действительности».

Главный советник Джонсона Макджордж Банди заметил где-то, что за «оговорки полагался пряник». Если бы военные и политические деятели были в 1965 году вполне откровенны друг с другом в том, что касается сроков и стоимости войны, пишет Халберстам, результат ее мог бы быть совершенно иным. Но администрация проводила «сознательную политику отказа иметь дело с реальными цифрами и реальными подсчетами, которые показали бы, что дело идет к полномасштабной войне. Окружение Джонсона работало плохо, но работало оно плохо именно потому, что он так хотел».

По мере того как критики Джонсона становились его врагами, Америку все сильнее раздирали противоречия, — такого не случалось со времен Гражданской войны. Высмеивая противников, скрывая информацию, мороча прессу, Линдон Джонсон возглавлял страну, расколотую на два лагеря — тех, кто готов предаться иллюзиям, и тех, кто к этому не готов.

Черчилль, с другой стороны, судя по его воспоминаниям о днях воздушной войны за Лондон, предпочитал открытый взгляд на действительность. «Всем нам тогда казалось, что Лондон, за вычетом прочных, современных зданий, постепенно превратится в развалины. Я всерьез беспокоился за судьбу его жителей». В бедственные для Франции времена поражения помощник Черчилля генерал Эдмунд Айронсайд записывал в дневник: «Мужество и опыт Уинстона — вне сомнений. Если его припереть к стене, он может отчасти потерять равновесие, но… присутствия духа не теряет ни при каких обстоятельствах». А сменивший Айронсайда генерал Алан Брук отмечает, что нашел Черчилля «исполненным достойного всякого восхищения мужества, с которым он готов нести выпавшее на его долю бремя… Мне кажется, он вполне отдает себе отчет в трудности вставших перед ним задач».

Сохранит ли Буш свойственное ему чувство перспективы, ведя войну с неведомым по самому своему существу противником? Картина, открывающаяся из особняка на Пенсильвания-авеню, 1600, часто бывает окутана туманом. Туман, понятное дело, возникает в результате столкновения теплых и холодных потоков воздуха. Когда в теплицу Белого дома, где уютно пребывают услужливые сотрудники, проникает морозный воздух извне, может сгуститься туман, в котором предметы утрачивают четкий контур, а чувство реальности притупляется.

Главное — сохранить реалистический взгляд на вещи и избежать самообмана, для чего пригласить в дом критиков и самому выйти на свежий воздух. Сдерживая слепую преданность, царящую внутри дома, противоположными взглядами, встречая критику вне его неопровержимыми фактами, сильный президент способен держать окна Белого дома чистыми, незамутненными даже в пору самых трудных испытаний — так, как это было в 1940-х годах.

Эпилог

Политические стратегии, описанные в этой книге, не просто доказали свою эффективность в плане завоевания власти, — они повысили качество демократии и послужили уроком потомкам. Каждый из деятелей, преследуя собственные интересы, в то же время совершенствовал политическую систему страны.

Апеллируя к патриотическим чувствам соотечественников, Рейган, де Голль, Черчилль и Линкольн несомненно способствовали прогрессу своих стран. Их крупнейшие завоевания вряд ли бы стали возможны, если бы им не удалось — как не удалось это Вильсону, Гору и Голдуотеру — объединить местнический интерес с интересом общенациональным.

При помощи триангуляции Джордж Буш и Билл Клинтон дали новый толчок развитию своих партий и сумели подвести их к решению тех проблем, которые оказались не по зубам предшественникам. Заставив республиканцев включить в программу пункт об участии государства в решении образовательных проблем, а демократов выйти из порочного круга зависимости от пособий, Буш и Клинтон выиграли выборы; но, помимо того, они способствовали решению критически важных для страны вопросов. Отказавшись от традиционного для французских социалистов требования государственной собственности на средства производства, Миттеран положил начало процессу превращения их в левую партию, адекватную неолиберальным ценностям современного мира.

Расколов демократов и завоевав их, Линкольн открыл дорогу к искоренению величайшего национального зла — рабовладения. Если иметь в виду, что на выборах 1860 года он получил всего 40 процентов голосов избирателей, трудно понять, как иначе мог он добиться мандата на столь коренное изменение нашей жизни. Иное дело, что его тактика победы через раскол противоположна тактике Ричарда Никсона, которая — как и многое иное в его карьере — не искупается должными достоинствами.

Реформаторские усилия Блэра и Коидзуми способствовали укреплению демократии в Англии и Японии, переломив влияние профсоюзов в одной стране и политической элиты — в другой, в то время как пример Макгаверна свидетельствует о том, какое тяжелое поражение может ожидать политика в конце пути.

Рузвельтовские «беседы у камелька» и теледебаты с участием Кеннеди обозначили прорыв в общественном восприятии демократических процессов. Оба подняли информацию на новый уровень, дав таким образом избирателю возможность избавиться от воздействия разного рода посредников, манипулировавших прежде их голосами в интересах тех или иных групп или лиц. Стало ли джонсоновское изобретение антирекламы «демократическим жестом»? Еще как стало! Избиратели получили возможность использовать конкуренцию политического рынка, чтобы заставить выборных лиц отвечать за свои грехи, которые некогда прочно хранились в их служебных сейфах — пусть даже результаты этого «насилия» оказываются порой отталкивающими.

Говоря гражданам правду о существующей угрозе и жертвах, которых потребует борьба с ними, Рузвельт, Черчилль и, насколько можно судить по нынешнему его поведению, Буш укрепляют национальное единство увеличивают меру зрелости и патриотизма, чего не удалось сделать в свое время Линдону Джонсону.

Ускорят ли технические новшества и технологии будущего наш политический процесс? Весьма вероятно. Создается впечатление, что каждый новый шаг на этом пути ведет в одном направлении — к более развитой прямой демократии. К большей степени народовластия. Естественно, важную роль в этом смысле предстоит сыграть интернету и политическому диалогу, который он стимулирует.