Живой Есенин - Антология

Только идя домой, я сообразил, что Бальмонт задавал вопрос: «Это конец большевикам?»

Дней через десять стало известно, что он по командировке Наркомпроса поехал за границу и там остался.

Автограф И. С. Рукавишникова почему-то не получился на литографском камне, и я был вынужден вторично отправиться к нему. После закрытия «Дворца искусств», он переехал в небольшую комнату в Столешниковом переулке. Комната была нетоплена, и он, в дохе, в остроконечной бархатной, отороченной мехом шапке, восседал в кресле с высокой спинкой, внешне чем-то напоминая Ивана Грозного. Он сколотил «Первую артель поэтов», куда вошли А. Белый, Ф. Сологуб и другие. На правах старосты Иван Сергеевич предложил мне вступить в артель. Я согласился, но сказал, что работать не смогу. Рукавишников попросил меня только найти помещение для книжной лавки первой артели. Он посоветовал сходить к А. М. Коллонтай и написал ей письмо, под которым поставили подписи все члены артели. Я знал, что Александра Михайловна Коллонтай была наркомом социального обеспечения, пишет статьи о раскрепощении женщины в социалистическом обществе.

Сидя в кабинете Коллонтай, я по мере разговора с ней понял, что имею дело с умной, доброжелательной женщиной. Она долго расспрашивала меня о деятельности Союза поэтов, о Брюсове. Узнав, что я состою в «Ордене имажинистов», заинтересовалась нашей работой, выступлениями и сказала, что любит стихи Есенина.

– Его стихотворения надо читать не один раз, а подряд три-четыре раза. Тогда почувствуешь аромат его поэзии…

Она спрашивает, что я пишу. Я отвечаю, что у меня есть рассказы и стихи. Она просит прочесть какое-нибудь стихотворение. Я читаю «Странники». Александра Михайловна дает строгую дельную оценку этому стихотворению, и я понимаю, что она умеет разбираться в поэзии. (Тогда еще не знал, что передо мной сидит не только участница революционного международного движения, не только наш будущий посол в Мексике, в Швеции, но и будущая писательница.)

Потом Коллонтай расспрашивает о членах артели, задавая мне самые неожиданные вопросы. Она берет ручку, обмакивает в чернила и пишет записку в МК РКП(б) секретарю тов. Зеленскому. Я говорю, что, возможно, обойдусь и без помощи МК, например схожу в Моссовет. Александра Михайловна пишет новую записку без адреса:

«Прошу товарищей оказать содействие в отыскании помещения для „Первой артели поэтов“, в лице тов. Ройзмана, так как артель эта преследует культурно-просветительные цели.

3 окт. 1921.

А. Коллонтай».

На Тверской улице, недалеко от почтамта, где теперь стоит дом № 9, пустовал магазин. Мне удалось получить на него ордер. Рукавишников пришел туда с некоторыми членами «Первой артели поэтов» и с каким-то молодым человеком, которого прочил в заведующие книжной лавкой. Потом я видел за окнами помещения штабели книг.

В конце зимы 1921 года в витрине этого магазина появились «Автографы» поэтов…

16

Есенин атакует левое крыло имажинистов. Выступление Рюрика Ивнева. Статья А. Луначарского. «Всеобщая мобилизация». Галя Бениславская. Переименование улиц

– Сережа хочет дать бой левому крылу, – сказал Грузинов. – Велел об этом передать тебе и Рюрику.

Шершеневич, владеющий иностранными языками, знал, что еще до первой мировой войны в английской и американской поэзии существовал «имажизм» (от фр. imаge – «образ»). Имажизм был реакцией на эпигонскую поэзию, культивировал субъективные впечатления и мало связанные между собой образы (метафоры). Стихи имажистов походили на тот или иной «каталог образов».

Многие тезисы имажизма можно обнаружить в брошюре В. Шершеневича «2 × 2 = 5». Он требовал, чтоб образ в стихах был самоцелью и поедал смысл. Мариенгоф в его «Буян-острове» заявлял, что содержание – только часть формы.

Есенин в «Ключах Марии» шел от национального искусства, прибегал в своих богоборческих поэмах к библейским образам. Это было средством яркой художественной выразительности. Об имажистах Есенин узнал весной 1921 года, когда ему попался в руки первый сборник «Стрелец» со статьей З. Венгеровой.

На заседании «Ордена» он заявил, что далек от желания ссориться, и, взяв в руки сборник Шершеневича «Лошадь, как лошадь», прочитал «Каталог образов»:

С цепи в который разСобака карандашаИ зубы букв со слюною чернил в ляжку бумаги.

– Что же это такое? – спросил Сергей. – Если класть бревно на бревно, как попало, избы не построишь. Если без разбора сажать образ на образ, стихотворения не получится.

Он считал, что почти все стихи сборника «Лошадь, как лошадь» – каталог образов. Каталог картинной галереи, объяснял Сергей, каталог мебели – это нужно. А кому нужен каталог образов? Получается заумный язык. Второе издание Крученых. Где мысль? Где Россия?

Он прошелся по «Буян-острову» Мариенгофа, спросив, как Анатолий мог писать о Чека, считая себя без роду без племени? Чека-то не на луне, а в Советской России[67].

И закончил довольно резко: такое положение вещей его не устраивает.

Есенин демонстративно вышел из комнаты. Председательствующий Ивнев объявил небольшой перерыв. Якулов закашлялся от папиросного дыма. Братья Эрдманы шептались в углу комнаты. Грузинов мне подмигнул. Прошло минут пять, Cepгeй не возвращался. Я пошел наверх искать его. Швейцар сказал, что Есенин ушел из «Стойла». Я вернулся и сообщил о том, что произошло.

– Сережа считает только себя поэтом, – заявил Мариенгоф, – остальные поэты для него не существуют!

Тихий благовоспитанный Ивнев взорвался. Он начал с Мариенгофа:

– «Зеленых облаков стоячие пруды», – процитировал он строчку из поэмы Анатолия «Слепые ноги» и воскликнул: «Умри, Мариенгоф, лучше ты не напишешь!»

Он стал говорить, что эта строка выражает поэтическое нутро Анатолия, что зря он писал о массовом терроре и получил прозвище «мясорубки». Настоящий Мариенгоф это – тихость, спокойствие, именно стоячий пруд. И очень ловко позолотил пилюлю, сказав, что у Анатолия свой стиль увядания.

Потом Рюрик перешел к Шершеневичу, говоря все так же тихо, вежливо. Сперва он высыпал ворох образов Вадима, которые, по словам Ивнева, тот собрал на городской площади, не очистив их от грязи и пыли. Затем процитировал две строчки Шершеневича:

На улицах Москвы, как в огромной рулетке,Мое сердце лишь шарик в руках искусной судьбы.

И сказал жестко:

– Сердца нет! Человека нет! Поэта нет! – и добавил, разводя руками. – Я не встречал более чуждого мне человека!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});