Сентябрь - Ежи Путрамент

Какая-то женщина монотонно кричала:

— Ой-ой, врача, ой-ой, врача…

Сердитые мужские голоса с раздражением повторяли одно слово:

— Ракета!

Наконец вылезли из воронки и остальные трое, с минуту отряхивались, потом кому-то из них показалось, что снова слышен вой, и все разом двинулись. Приступ страха быстро проходил, он продолжался несколько секунд, пока с самолетов сбрасывали бомбы, и одновременно с последним взрывом исчезал. Теперь, однако, они поняли, что страх остался, и все дружно решили как можно скорее удрать отсюда.

Голоса, доносившиеся из-за костела, приблизились. На площадь, озираясь, выбежали несколько человек.

— Наш стоит! — крикнул дискантом веснушчатый подросток с поцарапанным носом. — Смотри, отец, наш стоит, а Кулецкого черти взяли!

Два человека тащили за руки и за ноги женщину, которая звала врача; косы ее волочились по земле, она кусала губы, большие зеленоватые тени расползались из-под глаз на щеки. Увидев незнакомцев, все остановились.

— Идемте! — прошептал Вальчак сквозь зубы. Кригер не сводил глаз с раненой, пришлось его подтолкнуть. Пошли.

Между тем женщина снова застонала и потребовала врача. А разговор о ракете продолжался. Подросток пискнул: «Диверсанты!» — и замолчал. Некоторое время клокотали возбужденные и приглушенные голоса, и Вальчак с трудом заставил себя не оглянуться. Он чувствовал, что люди стоят, смотрят им вслед и обмениваются все более грозными замечаниями.

Друзья свернули на другую улочку, и Вальчак вздохнул с облегчением. Шоссе, которое ползло через городок, извиваясь между стиснувшими его с обеих сторон домами, снова выпрямилось и стало шире. Улица превращалась в обсаженную тополями аллею. Одно короткое мгновение Вальчак блаженствовал: в самом деле, в таких условиях свободное пространство дает ощущение большей безопасности. Но это блаженное состояние очень быстро прошло: он увидел истинную цель налета.

За тополем, срубленным бомбой, слабо ржали издыхающие лошади в упряжке. Группа солдат, вцепившись в ствол тополя, силилась оттащить его в ров, чтобы открыть путь остальному обозу.

— Лошадь, лошадь! — кричал солдат, очевидно наиболее рассудительный. — Лошадь впрягите!

Три человека в мундирах и касках, по-видимому офицеры, хотя никаких знаков различия у них не было, стояли в стороне и наблюдали за этой возней. Вальчак пошел медленнее, даже оглянулся. «Нет, — решил он в конце концов, — надо идти; если мы повернем, это покажется им еще более подозрительным».

Следом за ним подошли ближе и три его товарища. Они были поглощены тем, что тут случилось. А Вальчак беспокоился — и был прав: рядом с офицерами он разглядел штатского, того самого веснушчатого подростка с поцарапанным носом. Он уже, очевидно, успел поделиться с офицерами своей догадкой, потому что они встретили приближавшихся к ним четырех незнакомцев пристальными, бесцеремонными взглядами. Вальчак тоже на них смотрел, прикидываясь простачком, переводил взгляд на солдат и на ствол поваленного тополя, пытался даже что-то сказать тем, которые ствол тянули, и снова с опаской посматривал на группу, стоявшую с левой стороны дороги, на офицеров.

Их было трое, четвертый — подросток. Один красивый, молодой, с упрямым лицом и орлиным носом. Этот на них не смотрел, он покрикивал на солдат и, быть может, сам охотно бы им помог, если бы не всемогущее бремя офицерских звездочек. Второй, низкорослый, с красноватым мясистым длинным носом, ямочкой на подбородке и маленькими глазками, смотрел им прямо в лицо не то с ненавистью, не то с сомнением. Третий вышел на полшага вперед, по-наполеоновски сложил руки и весь напыжился: придал пронзительное выражение своим бесцветным глазам, хищно раздул ноздри, выпятил подбородок. «Этот уже принял решение, — подумал Вальчак, — да, ничего не поделаешь».

Как во сне, они сами лезли в пасть смерти, сознавали это и не могли отступить. Прошли мимо обоза, спрыгнули в ров возле поваленного дерева, затем вылезли и очутились рядом с офицерами. Вальчак попытался беспечно поглядеть им в глаза, офицер стоявший впереди, небрежно повернулся к подростку, тот с жаром подтвердил: «Да, именно эти, именно эти!»

Офицер со светлыми ресницами повернулся влево и прошипел:

— Подпоручик!

Офицер с большим носом откинул голову и прошипел:

— Сержант!

Четвертый, раньше не замеченный ими, невзрачный, стоявший возле дерева, не то крикнул, не то свистнул, пятый, шестой, седьмой, восьмой подскочили с винтовками на изготовку, и тогда сержант заорал:

— Руки вверх!

— Что значит руки… — начал Кригер, но Вальчак его толкнул в бок, и он закончил почти шепотом: —…вверх? — поднимая свои полусогнутые руки над головой.

Теперь из рва выскочили два солдата, быстро ощупали их карманы, хлопнули по спине и груди.

— Оружия нет! — щелкнув каблуками перед сержантом, сказал один из солдат.

Сержант подозрительно оглядел всех четверых, потрогал узелок, который уронил Вальчак, — хлеб, кивнул головой в глубокой задумчивости и в свою очередь щелкнул каблуками перед длинноносым.

— Привести их сюда! — потребовал офицер со светлыми ресницами.

Подгоняемые стволами винтовок и выразительными жестами сержанта, они сделали три шага от дороги к дереву. Офицер равнодушно посмотрел им в лицо, спросил, как их фамилии, зевнул и добавил:

— Где вас сбросили?

— Да вовсе нет… — начал Вальчак. Кригер перебил его, силясь с исчерпывающими подробностями изложить однажды использованную выдумку о том, как они гостили под Козеборами и как на них напали бандиты. Офицер поморщился, а сержант крикнул:

— Заткнись!

— Документы!

Вальчак с отчаянием поглядел на Кригера.

— Пан капитан…

— Что еще такое? — в бешенстве рявкнул офицер. — Из какого отделения?

— Из второго, — прикидываясь дурачком, вмешался Сосновский.

— Ах так? Сами признаетесь?

— Да нет же! — Вальчак сделал полшага вперед. — Из тюремного отделения.

— Значит, вас уже один раз поймали? Вы убежали? У, немецкое отродье!

— Да нет же, пан капитан, какие мы немцы…

Офицер посмотрел на своих товарищей, покачал головой.

— Ну и сукины сыны! Сами же признаются, что они поляки, а пошли на службу к Гитлеру!

— Да ничего подобного! — в ярости крикнул Вальчак, и снова сержант оборвал его:

— Заткнись!

— Подпоручик, — офицер со светлыми ресницами кивнул длинноносому, — возьмите их и кончайте.

Длинноносый спустился на дорогу, сержант подтолкнул Вальчака к остальным, солдаты окружили их. Пошли.

Вальчак все еще кипел от нанесенного ему оскорбления и чуть ли не с мстительной радостью шагал во главе своей четверки. Кригер, видимо, разделял его настроение, потому что шел и приговаривал:

— Что за порядки, без суда, скандал!

Сосновский был немного встревожен, но, как обычно, держался с достоинством. Вероятно, он еще полностью не разобрался в ситуации.

— Туда, в кусты, — сказал наконец подпоручик.

До кустов было метров сто. Вальчак остыл, вспомнил белорусскую поговорку: назло бабе пускай у меня уши мерзнут — и сделал еще одну попытку:

— Пан офицер, разрешите по крайней мере объяснить вам, кого и за что вы расстреливаете.

— Времени нет, — спокойно заметил подпоручик. — Кроме того, у меня приказ.

— Две минуты…

— Слишком много. Впрочем, говорите.

Вальчак вкратце рассказал всю историю. Подпоручик недоверчиво покачал головой, и Вальчак вынужден был признать, что у него есть к тому основание: очень все запутано.

— Из тюрьмы… — машинально повторил Вальчак.

— Есть у вас какие-нибудь документы?

— Откуда же, вы понимаете, начинается война, тюремная охрана разбегается, бросает нас. Откуда же документы…

Они дошли до кустов. Кусты были редкие, обломанные и потоптанные, всюду лошадиные и человеческие испражнения. Видимо, тут пряталась от самолетов воинская часть. Подпоручик махнул рукой.

— Стой! — крикнул сержант.

— Видите ли, — подпоручик подошел к Вальчаку. — Война есть война. Немцы совершают налет, кто-то в городке пускает ракету в нашем направлении. Немцы сбрасывают бомбы, мы несем потери. В местечке ловят неизвестных людей, не имеющих документов. Сперва они говорят, что их ограбили выпущенные из тюрьмы арестанты, потом уверяют, будто сами вышли из тюрьмы. Что мы должны с ними делать? Следствие, суд? К черту суд! — вдруг заорал он. — Я неделю не спал! Столько дней мы несемся галопом! Два раза мне взвод распотрошили! И я должен с вами нянчиться! Да катитесь вы к чертовой матери!

Вальчак хотел еще что-то объяснить, но последние слова офицера разозлили его тоже:

— Сами катитесь туда же! — крикнул он. — Стреляйте, растуды вашу… Я гнил в тюрьмах, борясь с фашизмом, еще когда вы с герингами в Беловеже… А теперь меня как гитлеровского агента… Чтоб вас.