Воспоминания. Том 1. Сентябрь 1915 – Март 1917 - Николай Жевахов

Исключение составляла одна только Анна Александровна Вырубова, бывшая Фрейлина Государыни, старшая дочь Главноуправляющего Собственною Его Императорского Величества Канцеляриею, обер-гофмейстерина А.А. Танеева, несчастно сложившаяся личная жизнь которой рано познакомила ее с теми нечеловеческими страданиями, какие заставили ее искать помощи только у Бога, ибо люди были уже бессильны помочь ей. Общие страдания, общая вера в Бога, общая любовь к страждущим, создали почву для тех дружеских отношений, какие возникли между Императрицею и А.А. Вырубовою.

Жизнь А.А. Вырубовой была поистине жизнью мученицы, и нужно знать хотя бы одну страницу этой жизни, чтобы понять психологию ее глубокой веры в Бога и то, почему только в общении с Богом А.А. Вырубова находила смысл и содержание своей глубоко-несчастной жизни. И, когда я слышу осуждения А.А. Вырубовой со стороны тех, кто, не зная ее, повторяет гнусную клевету, созданную даже не личными ее врагами, а врагами России и Христианства, лучшей представительницей которого была А.А. Вырубова, то я удивляюсь не столько человеческой злобе, сколько человеческому недомыслию... И когда Императрица ознакомилась с духовным обликом А.А. Вырубовой, когда узнала, с каким мужеством она переносила свои страдания, скрывая их даже от родителей; когда увидела ее одинокую борьбу с человеческой злобой и пороком, то между Нею и А.А. Вырубовой возникла та духовная связь, которая становилась тем большей, чем больше А.А. Вырубова выделялась на общем фоне самодовольной, чопорной, ни во что не веровавшей знати. Бесконечно добрая, детски доверчивая, чистая, не знающая ни хитрости, ни лукавства, поражающая своею чрезвычайною искренностью, кротостью и смирением, нигде и ни в чем не подозревающая умысла, считая себя обязанной идти навстречу каждой просьбе, А.А. Вырубова, подобно Императрице, делила свое время между Церковью и подвигами любви к ближнему, далекая от мысли, что может сделаться жертвою обмана и злобы дурных людей... Вот почему, когда пронесся слух о появлении "старца" Распутина, А.А. Вырубова встрепенулась и была одною из первых, побежавших ему навстречу. В этом порыве сказалось столько же желание найти в общении со "старцем" личную духовную поддержку, сколько и желание дать ее несчастной Императрице. При каких обстоятельствах произошло знакомство Императрицы с Распутиным, я не знаю; но знаю, что, прежде чем познакомиться с ним, а затем и в последующее время, после знакомства, Императрица, не доверяя собственному впечатлению, запрашивала отзывов о Распутине у Своего духовника, имевшего в глазах Ее не только личный, но и церковный авторитет. Это обстоятельство упускается из виду, или умышленно замалчивается, между тем имеет чрезвычайное значение. Авторитет духовника был в глазах Императрицы настолько высок, что связывал личную волю, исключал свободу личного мнения, обязывал к беспрекословному послушанию, был, словом, таким, каким и должен быть в глазах каждого истинно верующего православного, претворяющего религию в жизнь. И совершенно понятно, что Государыня увидела в лице Распутина того, кто был "старцем" не только в глазах широких масс населения, но и в глазах Ее духовника... В Своем отношении к Распутину Императрица стояла на такой же высоте, на какой стояла вся "Святая Русь" пред келией старца Амвросия Оптинского или хибаркою преподобного Серафима... В этих отношениях находила свое лучшее выражение вся красота нравственного облика Императрицы, Ее глубочайшая вера, Ее смирение, преданность воле Божией... Эта черта, свойственная только русскому человеку, ищущему, в момент душевной боли, общения со святыми людьми, старцами и подвижниками, вместо того, чтобы "рассеяться" и бежать в гости, или в театр, так глубоко бы сроднила Императрицу Александру Феодоровну с русским народом, если бы между Нею и народом не была воздвигнута врагами России и династии стена, скрывавшая Ее действительный облик, если бы целая армия, в миллионы рук, не трудилась бы над этой преступною работою... Не вызывал сомнения у Императрицы Распутин еще потому, что составлял именно то явление русской жизни, какое особенно привлекало Императрицу, видевшую в его лице воплощение образов, с коими Она впервые ознакомилась в русской духовной литературе.

Этот тип "печальников", "странников", "юродивых", обнимаемых общим понятием "Божьих людей", был особенно близок душе Императрицы. Короче говоря, Императрица Александра Феодоровна была не только Русскою Императрицею, но и Русскою женщиною, насквозь проникнутою теми свойствами, какие возвеличили образ русской женщины и возвели Ее на заслуженный пьедестал.

И с этого пьедестала Императрица не сходила и выполнила Свой долг пред Россией, пред церковью и личной совестью до конца. И если, тем не менее, Она не была понята русским народом, то только потому, что была не только выше общего уровня Своего народа и стояла на такой уже высоте, какая требовала духовного зрения, чтобы быть заметной.

Глава LXVII. Дурная слава Распутина и ее последствия

О Распутине так много говорилось и писалось, что для того, чтобы разобраться в его истинном облике и раскрыть игру тех, кто окружал его с заведомо преступными целями, выполняя задания интернационала, необходимо сперва установить резкие грани, отделявшие известные периоды его жизни до и после появления в Петербурге.

Первый период протекал в далекой Сибири и в точности мало кому известен. Общая молва утверждала, что Распутин был кающимся грешником, что в своей молодости он вел разгульную жизнь и губил полученные от Бога таланты; что затем благодать Божия вновь коснулась его, он раскаялся и подвигами самобичевания, паломничествами по святым местам, молитвою и постом старался заглушить в себе укоры совести и достиг таких успехов, что Господь простил ему его грехи и возвеличил... Было ли это так, или здесь отразилась только склонность русского народа к таинственным легендам, я не знаю. Однако долю правды в этих рассказах можно допустить, ибо Распутин, еще задолго до своего появления в Петербурге, имел репутацию подвижника и привлекал к себе не только своих односельчан, но и жителей соседних губерний, и слух о его подвижнической жизни дошел даже до столицы, откуда архимандрит Феофан, инспектор Петербургской Духовной Академии, не раз, будто бы, ездил к Распутину, почитая его за праведника.

Нет данных утверждать, чтобы слава Распутина, как подвижника, раздувалась бы в этот период времени искусственно, усилиями делателей революции. Живя в далекой Сибири, Распутин был еще вне поля зрения и наблюдения интернационала и, вероятно, обладал действительно какими-либо качествами и особенностями, выдвинувшими его на поверхность и заставившими говорить о нем.

Интернационал сосредоточил на Распутине свое внимание лишь после приезда последнего в Петербург и только использовал его доброе имя подвижника, раздувая его славу и окружая это имя ореолом святости.

Возможно, что архимандрит Феофан, посещая Распутина в Сибири, и пригласил его в Петербург. Монах исключительной настроенности и огромного авторитета, имевший большое влияние на студентов академии и производивший на окружающих сильнейшее впечатление, сосредоточивший на себе внимание Высочайшего Двора и, в частности, Императрицы Александры Феодоровны, избравшей его Своим духовником, архимандрит Феофан был всегда окружен теми "Божьими людьми", какие уносили его в надземный мир, в беседах с которыми он отрывался от мирской суеты... Сюда, в этот центр истинной монашеской жизни и духовного делания, нашел дорогу и косноязычный Митя; сюда же проник и Распутин, склонившийся пред высотою нравственного облика архимандрита Феофана и усердно распространявший тогда славу о подвижнической жизни последнего...

Как ни велико преступление русского общества, не сумевшего распознать козней интернационала и своими криками о Распутине, вместо того, чтобы замалчивать это имя, содействовавшего успеху преступной работы интернационала, однако, будучи беспристрастным, нужно признать, что эти козни были действительно тонко задуманы и еще более тонко проведены в жизнь... В том факте, что архимандрит Феофан не только принимал у себя Распутина, но даже навещал его в Сибири, Петербург мог усмотреть действительно достаточное оправдание своей вере в Распутина... Слава Распутина разрасталась все более, и пред ним раскрывались все чаще двери не только гостиных высшей аристократии, но и великокняжеские салоны... А нужно знать, что такое "слава", чтобы этому не удивляться... И добрая, и дурная слава одинаково связывают обе стороны. В первом случае подходят к человеку с тою долею предубеждения в его пользу, какая исключает возможность критики и беспристрастной оценки; во втором случае еще более резко наблюдается такая связанность, увеличивающая "мнительность и подозрительность со стороны того, о ком говорят дурно, и заставляющая тех, кто говорит о нем дурно, видеть в каждом слове последнего, в каждом его движении, лишь отражение своих подозрений и заранее сложившегося мнения. О том же, что первоначально добрая слава о Распутине, а затем дурная, искусственно раздувались интернационалом, об этом, конечно, мало кто догадывался. Успеху Распутина способствовал и тот факт, что столичная знать, в среде которой он вращался, вообще не просвещенная в религиозном отношении, не имевшая общения с духовенством, или не удовлетворявшаяся этим общением, но в то же время интересовавшаяся религиозными вопросами, была весьма мало требовательна и трактовала его как "старца", далекая от мысли подвергать критике его слова и действия... Да в этом и не было надобности, вернее, возможности, столько же потому, что Распутин говорил отрывочными, не связанными между собою, фразами и намеками, которых невозможно было разобрать, сколько и потому, что его слава зиждилась не на его словах, а на том впечатлении, какое он производил своею личностью на окружающих. Чопорное великосветское общество было застигнуто врасплох при встрече с дерзновенно смелым русским мужиком, не делавшим никакого различия между окружающими, обращающимся ко всем на "ты", не связанным никакими требованиями условности и этикета и совершенно не реагировавшим ни на какую обстановку. Его внимания не привлекала ни роскошь великокняжеских салонов и гостиных высшей аристократии, ни громкие имена и высота положения окружавших его лиц. Ко всем он относился снисходительно милостиво, всех рассматривал, как "алчущих и жаждущих правды", и на вопросы к нему обращаемые, давал часто меткие ответы. И эта внешняя незаинтересованность производимым впечатлением, в связи с несомненным бескорыстием Распутина, удостоверенным впоследствии документально следственным материалом, тем более располагала верующих людей в его пользу.