Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далее последовал ритуал извлечения книги на свет. Плутарха, бережно завернутого, вытащили из сумы, потом освободили от полосатой, затрапезной ткани, потом с усилием вынули из кожаного пакета, и предстал он наконец во всей своей красе: объемный том в переплете зеленого бархата с золотым тиснением на корешке.
— Вот…
Клеопатра взяла в руки книгу с такой осторожностью, словно это была жаровня с углями, которая могла от непочтительного отношения вспыхнуть мгновенно огнем.
— Тетенька, я снесу книгу в свою комнату?
— Снеси. Только завтра я сама проверю, нет ли в ней рисунков зазорных и текстов развратных.
— Господи, да я и слов таких не знаю.
Пока Клеопатра шла по коридорчику в свою комнату, книга обжилась в руках, теперь она прижимала к груди Плутарха, как верного друга. Ей не терпелось все рассмотреть, но свечу забыла. Да и будь у нее свет, больше, чем на минуту, задержаться нельзя, тетка сразу пошлет за ней горничную. Ладно, не будем жадничать. У нас вся ночь впереди. Она положила Плутарха под подушку и вернулась в столовую.
Невозможно описать, как томилась она за ужином. Кусок в горло не лез, разговаривала невпопад.
— Клеопатра, что опять замерла, глаза пусты. Очнись, послушай, что Кирилл Иванович рассказывает.
— Я слушаю, только у меня голова разболелась. Должно быть, к перемене погоды.
— Хорошо бы так, — вздохнула Варвара Петровна и опять принялась задавать вопросы: — А Гостиный двор залило? А Троицкую церковь? А главная першпектива сухая стоит?
Наконец распрощались. Кирилла Ивановича оставили ночевать, счастье его было полным.
Клеопатра поставила две свечи, одной ей казалось мало. Родион искал на полях пометы — галочки, черточки, крестики, пробовал вскрыть заклеенный картон обложки. Она решила повторить все эти операции. Бумага была рыхлой, шрифт словно вдавлен в лист, широкие поля с неровно обрезанными краями просторны и девственно чисты. В одном месте показалось, будто рука нарисовала кружочки, потом всмотрелась внимательно — знак оказался раздавленным мелким насекомым, по виду жучком. Клеопатра исследовала обложку, бархат примыкал так плотно к краям ее, что было очевидно — никто картонки этой не вскрывал.
Она принялась листать страницы… Скучное занятие, если вместо того, чтобы читать, ищешь на полях блох. Как хоть книга-то называется? «Трактаты и диалоги»… Она начала читать наугад, борясь с трудностями немецкого: «Любая страсть похожа на лихорадку, и, подобно воспалившейся ране, особо опасны те болезни души, что сопровождаются смятением…» Клеопатра заглянула в оглавление: «О суеверии». Да он смеется над нами, Плутарх! Родион ведь что говорил… На книгу указала ему тетка с портрета, мол, есть во всем этом какая-то мистика.
А вот «Наставление супругам»: «Царь Филипп влюбился в некую уроженку Фессалии, которая, как поговаривали, околдовала его приворотным зельем. Олимпиада приложила все силы, чтобы заполучить эту женщину в свои руки. Когда же ее привели на глаза царице и оказалось, что не только замечательно красива, но в разговоре держится разумно и с достоинством. «Прочь, клевета! — воскликнула Олимпиада. — Приворотное зелье в тебе самой».
Клеопатра отложила книгу почти с испугом. Отчего Плутарх безошибочно угадывает то, что ее волнует в этот момент? Может быть, тайна откроется только тогда, когда весь Плутарх будет прочитан от корки до корки, а после этого в голове высветлится главная мудрость, например: «Не в богатстве счастье!»?
Нет, этого не может быть. Не будет в момент ареста человек насмешничать и поучать таким образом убитого горем сына. Надо все проиграть заново еще раз. Значит, на Плутарха указала тетка, и Родион, человек несуеверный, а в эту версию поверил. Почему? А потому что отец во время ареста на минуту-две вошел в библиотеку. И уж наверное не только затем, чтоб в шлафрок облачаться, который там на гвоздике висел. Значит, если он что-то спрятал, то именно в книгу.
Клеопатра взяла Плутарха за обложку, развернула веером и потрясла. Книжная закладка, легкая, как кленовый опавший лист, легла к ее ногам. Девушка не сразу обратила на нее внимание, опять принялась изучать страницы и, уже отчаявшись что-либо найти и готовясь ко сну, подняла эту закладку и увидела на ней аккуратно нарисованные геометрические фигуры. Видно, нарисованы они были на обычного формата листе, а потом обрезаны по краям вплотную к чертежу.
Девиц в описываемое время не обучали геометрии, и Клеопатра не сразу поняла, что это план дома, квадраты и прямоугольники, были, конечно, комнатами, прерванные линии — двери и окна. В самом уголке рисунка, в квадратной комнате, был изображен жирный крест.
Клеопатра спрятала закладку в шкатулку с нитками, потом подошла к образам, встала на колени: «Господи, не корысти ради душа моя ликует, а во имя восстановления попранной справедливости. Благодарю тебя, Владыко». Она шептала молитву, повторяя слово в слово то, что говорил в это время возлюбленный ее Родион в сумраке католического костела.
В созвучии этих слов нет ничего удивительного. Вспомните только легенду, кажется древнегреческую, о том, что когда-то в человеке были соединены оба пола — мужчины и женщины. Но потом половинки эти разошлись в разные стороны, чтобы в краткий миг, называемый жизнью, попытаться отыскать друг друга и соединиться вновь. Далеко не всем это удается, проще говоря — единицам, чаще проводит человек жизнь с чужой половиной. А Родион с Клеопатрой отыскали друг друга.
После молитвы Клеопатра легла, но заснуть никак не могла: и перина была жесткая, и подушка горбатая, а главное, распирало ее с таким трудом добытое тайное знание. Рассказать кому-то, поделиться, поохать. Ей понятен был сейчас брадобрей царя Мидаса[41], который не мог хранить тайну и выболтал ее тростнику.
Она всунула ноги в комнатные, вязаные туфли, накинула епанчу, достала из шкатулки заветный лист с нарисованным планом и пошла будить тетку.
3
Небо проливало дожди не только над Польшей. Деревня Ежи тоже промокла до нитки. Хорошо еще, что дороги были песчаными и продвигались по ним в карете почти без затруднений, только лошади шли не очень ходко. А в деревне Колокольцы почва суглинистая, и от дождя она совсем испрокудилась, и потому карета, свернув с тракта к мызе Новая, с трудом дотащилась до большого каштана, посаженного на перекрестке аллей, а потом встала намертво. Колеса по самую ось погрузились в мутную жижу.
Из кареты выскочил небольшого роста мужчина и, прикрывая от дождя плечи мешковиной, побежал, а вернее сказать, поскакал, как кенгуру, к господскому дому.
Добротный, красивый дом принадлежал ранее помещику Люберову, а ныне всесильному фельдмаршалу Миниху. Разумеется, хозяев не было на месте, они длили свою богатую и праздничную жизнь в Петербурге. В доме жили управляющий-немец и небольшой штат слуг. Заправляла дворней старая, маленькая ключница Настена. Она и разговаривала с посыльным из кареты, когда тот допрыгал до главного подъезда.
— Едем, грязь, дождь, их сиятельству плохо стало, — рассказывал подмокший посыльный — опиши мы его подробнее, в нем легко бы узнался артиллерист Кирилл Иванович, — а карета встала. Дозвольте бригадирше Варваре Петровне Фоминой скоротать время в вашем доме, пока карету починят.
Ключница всплеснула маленькими ручками.
— Ну конечно же! Для нас визит вашей бригадирши в радость! В эдакой глухомани живем. Я немцу-то сейчас объясню, что к чему, он господские комнаты откроет. Зовите их сиятельство.
— Еще добавлю, что бригадирша Варвара Петровна слаба ногами, а потому передвигается в специально изготовленном кресле. Вы не возражаете?..
— Да что же вы, сударь, говорите такое? Чему здесь можно возражать? Да хоть бы в кресле, а хоть бы и на слоне. Не под дождем же их сиятельству сидеть. Не погода, а наказанье Господне! Так и сеет дождь, так и сеет… Сейчас я дворовых пошлю, чтоб вам подсобили.
Инвалидное кресло сняли с запяток кареты, с великими предосторожностями усадили в него Варвару Петровну и повлекли к дому. Евстафий бежал вслед, держа над барыней зонт. Замыкала шествие Клеопатра.
Ключница встретила барыню-мученицу в дверях, поклонилась, а потом скомандовала слугам, взмахнув маленькой ручкой:
— Портшез в синюю гостиную несите!
Словом «портшез» она сразу расположила к себе Варвару Петровну, потому что сделала из старой калеки средневековую благородную даму, которая шагу ступить сама не хочет, а потому расторопные слуги носят ее на изящных носилках. Пройдут годы, вернется все на круги своя, и маленькая, сильно постаревшая ключница так же будет взмахивать рукой и кричать: «Портшез в розовую спальню!», но тогда она будет служить не случайной, дождем подмоченной барыне, а дорогой гостье и родственнице хозяйки усадьбы.
- Травницкая хроника. Мост на Дрине - Иво Андрич - Историческая проза
- Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов - Историческая проза
- Век просвещения - Алехо Карпентьер - Историческая проза
- Грех у двери (Петербург) - Дмитрий Вонляр-Лярский - Историческая проза
- Травницкая хроника. Консульские времена - Иво Андрич - Историческая проза
- Хирурги человеческих душ Книга третья Вперёд в прошлое Часть первая На переломе - Олег Владимирович Фурашов - Историческая проза / Крутой детектив / Остросюжетные любовные романы
- Где-то во Франции - Дженнифер Робсон - Историческая проза / Русская классическая проза
- Под немецким ярмом - Василий Петрович Авенариус - Историческая проза
- Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков - Историческая проза
- Крым, 1920 - Яков Слащов-Крымский - Историческая проза