Загадка угрюмой земли - Сергей Сальников

– провести следственные мероприятия по работе в системе НКВД лейтенанта Болотникова, оказавшегося агентом абвера.

Начальник Особого отдела Северного фронта Куприн».

Глава 22

СССР, Баренцево море, на траверзе мыса Канин Нос. 17 августа 1941 года

– под…ная лодка!!! Прямое …адание …орпедой!!! Спа…те, тонем!!!

Голос рвался на части, пробиваясь сквозь судороги и хрипы эфира штормового неба. Гремела и завывала за иллюминатором стихия, хрипел и дребезжал отсыревший динамик штатного судового приемника. Сипел, покашливая, и Никита Кузьмич Побегалов, старый поморец, вчера еще капитан рыболовецкого траулера, а сегодня старший лейтенант и командир сторожевого корабля. Стремительно набрав максимальную силу, шторм властвовал и в Баренцевом море, и в пятом воздушном океане.

– Капитан, огни по горизонту! Три румба вправо! Видите?!

Косой дождь неистово хлестал по стеклу ходовой рубки, растекаясь по нему десятками и сотнями беснующихся ручейков. Рассмотреть сквозь водную пелену что-либо там, в кипящей и бушующей дали, было невозможно, даже прижавшись лицом к стеклу. А неясные единичные отсветы у горизонта можно было с одинаковой долей уверенности отнести и к разыгравшемуся воображению воспаленного и усталого после трех часов вахты мозга.

Оставив тщетные потуги разглядеть огни, померещившиеся рулевому, капитан всхрипел застуженной грудью:

– В гальюн надо вовремя бегать, товарищ матрос, тогда и огни мерещиться не будут!

Откашлявшись, он хотел ввернуть еще что-нибудь более соленое в адрес рулевого, но, зыркнув на него, сконфуженно осекся. Вахту сейчас нес рулевой матрос Котов, а возражать этому архангелогородскому трескоеду без боязни навсегда подмочить свою репутацию на флоте было крайне рискованно.

Никита Кузьмич неуверенно поежился под ясным взглядом невозмутимого матросика, но подумал и снял с крючка дождевик. Степенно застегнувшись на все пуговицы, он отдраил дверь на ходовой мостик. Рев и клокотание ворвались в рубку, выхолащивая атмосферу непритязательного уюта.

Переждав мгновение, Никита Кузьмич смело шагнул в кромешный ад. Первый же порыв ветра едва не сбил его с ног, вздув парусом капюшон. Рев и грохот стояли такие, будто рядом на огромной скорости нескончаемо несся тяжелогруженый состав железнодорожного товарняка, а над ним летел четырехмоторный бомбардировщик.

Согнувшись под тугим напором стихии, Никита Кузьмич только и успел дотянуться рукой до скользкого леера и цепко ухватиться за него. Дыхание перехватил спазм, а уши заполонило завывающей симфонией с норд-оста. Беспорядочно громоздившиеся волны с грохотом разбивались друг о друга, ветер с ожесточенной яростью срывал с них пенистые шапки и сек глаза водяной пылью. Защитившись козырьком ладони, Никита Кузьмич едва успел различить мелькнувший вдали огонек, как огромная свинцовая волна, заслонив все отблескивающей покатой спиной, вздыбилась вдруг перед корпусом судна. Мелькнув белесыми космами вспенившегося гребня, она тяжко ухнула и обрушилась на судно всей своей массой. Кузьмич поспешил увернуться, но холодной бани избежать не удалось. Тяжелый водяной шлейф захлестнул его, едва не сбив с ног, и окатил до самой макушки. Вчерашний рыболовецкий траулер, ныне мобилизованный вместе с командой и спешно переоборудованный в сторожевой корабль, заметно просел, глубоко зарываясь в волну. Тяжкая дрожь овладела всем его существом от гребного винта до ходового мостика. Яростно противясь чудовищному давлению, он медленно, вершок за вершком, стал выбираться из студеных объятий Баренцева моря, покряхтывая стареньким дизельком. Противоборства с пучиной случались у него и прежде, когда он еще волочил за собою трал с набившейся сельдью. Сменив же рыболовецкий такелаж на артиллерийское вооружение, траулер перешел в другое сословие.

Попыхивая чадящей из трубы смолью едкого дыма, неутомимый труженик моря уверенно взбирался вверх. Блеснув промятой обшивкой на округлых шпангоутах, он гордо оседлал пологую волну. Тонны морской воды, волнами гулявшей по палубе, с шипением устремились в шпигаты. Но едва успели сбежать последние струи, как он качнулся и вновь заскользил в очередную ложбину.

Капитан откашлялся и стал смотреть в бинокль на горизонт. Где-то там, в миле от Кольского берега, и должен обнаружиться атакованный подводной лодкой тральщик. Не свет же падающей звезды мелькнул вдали?

«А с другой стороны, может, им, на тральщике, почудилось-то? – подумал он. – Какая сейчас может быть торпеда? Да в такую погоду ни одна своя, а не только вражеская подлодка не рискнет подойти туда, к мелководью! Не зная шхер, там и днем-то не особенно разгуляешься, а уж в подводном положении и вовсе сомнительно. Тогда что же? Шарахнулись на мине?! А что? Немецкие «Хейнкели» ежедневно, как по расписанию, засыпают ими фарватер из Белого моря! Хотя… в сущности, какая разница, на чем там подорвался тральщик! – Капитан сокрушенно вздохнул: – Все едино! Поди попробуй в такую погоду подобрать кого-нибудь! Как бы не так…»

Он получил приказ на патрулирование устья Беломорской горловины от Каниного Носа до Иоканьги, когда возвращался с дежурства у острова Колгуева. И ничто тогда не предвещало непогоды. Но рулевой Котов, известный всему флоту своими зловещими прорицаниями, обратил внимание на тонюсенький белесый отсвет над ясным горизонтом.