Не бойся Адама - Жан-Кристоф Руфин

Хэрроу все еще распространялся о вопросах безопасности. Жюльетта больше не слушала. Она замкнулась в себе, как во времена своего детства, когда на нее сыпались побои и приказания. Она ощущала глубокое и непоправимое одиночество. В одно мгновение у нее отняли любовь, ощущение братства и идеал. Осталось лишь отвращение и парализовавший ее молчаливый протест.

Внешнее спокойствие Жюльетты сбило Хэрроу с толку. Он принял его за готовность подчиняться и одобрение. Ему показалось, что его аргументы подействовали, и, успокоенный, он вышел из комнаты поговорить по телефону.

Жюльетта поднялась к себе и легла на кровать. К ней доносились звуки из коридора, и она чувствовала себя как корабль, трещащий при натяжении якорных канатов. Паркет из красного дерева поблескивал в свете тусклой лампочки. Прекратившийся после полудня дождь снова лился теперь тончайшими струями, переполнявшими желоба и напевавшими что-то в цинковом стоке соседнего дома. Жюльетта ничего не чувствовала, кроме едва ноющей пустоты. Дождь притягивал ее к себе, ей хотелось ощутить на своем теле его теплые ласки. Она встала и, не взяв плаща, вышла из комнаты, неслышно спустилась по лестнице, миновала отделанный плиткой холл и вышла в сад.

Жюльетта прошла под черепичным навесом, у края которого дождь струился колеблющейся завесой, и замерла, словно страшась преодолеть границу между водой и тенью. Крупные капли стекали по навощенной поверхности тропической листвы. Укрывшаяся где-то жаба время от времени отрывисто квакала.

Вдруг Жюльетта вздрогнула. Что-то едва не коснулось ее. Она отступила в тень и в свете фонаря над входом различила силуэт человека. Жюльетта узнала Жуакина, портье отеля. Это был могучего сложения инвалид, живший скрюченным в кресле, сделанном специально для того, чтобы вместить его неправдоподобно большое тело. Он сидел со склоненной вперед головой, несмотря на металлический корсет, поддерживавший его шею. Привычный к вызываемому его обликом отвращению и страху, он постоянно широко улыбался, обнажая сверкающие зубы единственное, что делало его похожим на обычного человека Эта улыбка, обращенная ко всем и ни к кому, была совершенно бессмысленна. Она служила для него своего рода пропуском в мир людей. Лицо Жуакина могло отражать целую гамму противоречивых и бурных чувств, которые внушали ему попадающиеся на пути люди. Он был влюблен в одну часть рода человеческого и ненавидел другую. Он обожал простых и чистых людей, детей и животных. Замерев в своем кресле, он следил за птицами, садившимися ему на плечи. Какое-то безошибочное чутье позволяло ему ощущать присутствие зла, и никакая лесть не могла сбить его с толку.

Жюльетта никогда по-настоящему не говорила с ним, но несколько раз он дарил ей букетик, когда она проходила мимо. В этот дождливый вечер встреча с Жуакином показалась ей подарком судьбы.

– Вы еще не спите, мадемуазель Жюльетта? – спросил тот.

Она почувствовала прикосновение чего-то шершавого к своей руке. Это Жуакин взял ее руку в свои ладони и держал, словно больную птицу.

– Он причинил тебе боль, верно?

– О ком это ты, Жуакин?

Он смотрел на нее снизу вверх глазами святого под пыткой.

– О твоем друге, – выдохнул Жуакин.

В его глазах вспыхнул злой огонек. Без всякого сомнения, Хэрроу принадлежал для него к другой половине мира, царству зла и опасности.

Жюльетта улыбнулась и погладила его лоб. Она осторожно присела на ручку кресла больного.

– Что тебе известно, Жуакин?

– Ничего, – буркнул тот, медленно прикрывая веки. – Но я слышал, как они говорят о вас. Я знаю, что нехорошо подслушивать чужие разговоры. Но вы ведь понимаете, меня никто не стесняется. Для них я как мебель или растение. Обо мне и не помнит никто.

– И что они говорили?

Дождь почти перестал. Крупные капли падали теперь только с сочащихся влагой листьев.

– Мадемуазель Жюльетта, – сказал Жуакин глухо, – они говорят о вас как о враге.

– Кто же?

– Ваш друг и все, кто приходит к нему. Этот Зе-Паулу, например.

Это был еще один враг Жуакина – его имя он прошипел, словно змея.

– Я не могу ничего сказать точно. Надо будет послушать внимательней. Если хотите, я так и сделаю. Знаю только, что они вам не доверяют. Советуют друг другу не говорить вам лишнего. «Главное, чтобы она ничего не знала». «Скажи ей только это, и больше ни-ни». Есть фразы, которые я не понимаю, но они меня беспокоят.

– Какие, Жуакин?

Пара попугаев сцепились в ветвях магнолии, и на землю упали несколько перьев, промокших от капель воды.

– Я не помню их слово в слово, но эти люди говорят о вас так, словно вы скоро должны сыграть свою роль и… не будете больше опасны.

Он широко раскрыл свои круглые глаза, обычно прикрытые складками слишком тяжелых век.

– … словно вы скоро умрете.

Жюльетта встала и отошла в сторону, вглядываясь в блестевшие внизу огни города. Все, что говорил Жуакин, подтверждало ее ощущение предательства и угрозы, исходившей от Хэрроу, но после разговора с больным она больше не чувствовала тяжелого груза одиночества. Жюльетта вернулась назад и присела на каменную вазу с кустом голубых гортензий, взглянув Жуакину прямо в глаза.

– Как думаешь, я могу отсюда бежать? – спросила она.

Жуакин вздохнул, напрягая свою тщедушную грудную клетку.

– В отеле никто за тобой не присматривает, если не считать Хэрроу. Но на улице, там, внизу, полицейский патруль. Их двое и они сменяются день и ночь. Они проверяют только машины спускающиеся с холма. Уверен, что у них приказ не упустить именно тебя.

– А дорога, ведущая вверх?

– Это тупик. Улица кончается через три дома отсюда. На машине не улизнешь.

– А пешком?

– Там есть тропинка. Как раз по ней прислуга приходит сюда по утрам.

– Она охраняется?

– Нет. К сожалению. Потому что там-то как раз несколько вооруженных парней были бы весьма кстати. Дорога идет через очень опасный район фавел. Там полно банд вооруженных до зубов подростков, которые могут вмиг тебя прихлопнуть.

Они помолчали. Жуакин одно за другим подтянул колени и скрючился в своем кресле. Жюльетта поняла, что он хочет сесть попрямее, и просунула руку ему под мышку. Старик ухватил ее за другую руку.

– Спасибо, – произнес он.

Снова тишина, прерываемая лишь лаем стай бродячих собак.

Вдруг в одном из окон наверху вспыхнул свет. Это была комната Хэрроу. Жуакин повел глазами, стараясь соображать как можно быстрее. Он задержал руку Жюльетты в своей, притянул девушку к себе и прошептал:

– Когда ты хочешь бежать?

– Этой ночью.

– В половине пятого здесь проезжает грузовичок, доставляющий мясо в ресторан напротив. За рулем мой кузен.

Ему показалось, что с лестницы, ведущей на первый этаж, доносится звук шагов.

– Будь здесь в четверть пятого.

Жюльетта выпрямилась, сделала несколько шагов и прислонилась к металлическому столбу террасы. Появившийся через мгновение Хэрроу застал ее вглядывающейся в огни Рио.

– Ты не спишь?

– Красиво, – сказала Жюльетта. – Ты не находишь?

Хэрроу посмотрел вниз, и Жюльетта снова уловила в его взгляде знакомое выражение брезгливости и презрения. Она вспомнила, каким он был в Байшада и на кишащих людьми улочках центра города. Любая мелочь выводила его из себя. Ему казалось, что против него весь мир.

Он не любит природу, подумала Жюльетта. Он ненавидит людей, и меня в том числе.

Есть открытия, которые укрепляют дух, даже если обнаруживают притаившееся рядом с вами зло. Взгляд на Хэрроу помог Жюльетте принять решение. В четверть пятого она будет здесь. Пока же она покорно взяла протянутую Хэрроу руку и поднялась с ним в комнату.

Глава 6

Ньюпорт. Род-Айленд

После исчезновения Поля и Керри Арчи велел службе безопасности употребить любые средства, лишь бы разыскать их. Лоуренс проводил на работе дни и ночи, спал в своем кабинете, забыв про жену и детей.

Хорошенько обдумав дело, он пришел к выводу, что Барни и его команда все еще как-то связаны с беглецами. Два человека не могут скрываться и одновременно вести расследование. Им необходима чья-то поддержка.

На повешенном над письменным столом листе бумаги Лоуренс воспроизвел схему группы, которая, по его разумению, могла тайком оказывать помощь Полю и Керри. Ее ядро составили ближайшие сотрудники этого лжеца Барни. Лоуренс велел взять их под наблюдение. Большинство его агентов были отличными специалистами прослушки и наружного наблюдения. Они прекрасно умели не привлекать к себе лишнего внимания, но на данный момент не смогли выявить ничего выходящего за рамки рутины.

На периферии оказались люди, по поводу которых у Лоуренса возникали сомнения. Они по определению были более уязвимы. Труднее всего будет схватить за руку Александера. На первый взгляд он казался интеллектуалом, склонным к абстрактному мышлению, не получившим никакой специальной подготовки в области разведки. Вроде бы его опасаться не приходилось. Между тем доклады подчиненных заставили Лоуренса пересмотреть свое мнение. В отчетах содержалась информация о том, что привычки и поведение Александера в последнее время изменились. Он стал вздрагивать, если кто-то неожиданно заходил в его кабинет. Известный своей полной неспособностью одолеть беспорядок на рабочем месте, Александер теперь перед уходом тщательно раскладывал бумаги на письменном столе, а некоторые досье складывал в портфель и уносил домой.