Фантастика 1990 год - Владимир Фалеев

Домой я возвращался мокрым, в обляпанном белом костюме, который приходилось стирать, отжимать, сушить, откладывал выезд на завтра, послезавтра. Но и завтра и послезавтра повторялось все, как вчера, позавчера.

Я клял погоду, метеорологию, дома, улицы, площади, а главное - это лавы перегретого асфальта, что всасывают в себя девяносто пять процентов солнечных лучей, чтобы всей этой энергией выстреливать в небо, тем самым как бы приглашая тучевые облака к водоемам городских окрестностей.

Но однажды, по-моему, это была пятница, когда и в 12 дня редкие облака висели в небе неподвижно, не предвещая как будто бы ближнего дождя, а если как следует присмотреться к ним, двигались от центра к окрестностям, мне все же посчастливилось не только выпрыгнуть из троллейбуса, но удалось дойти до решетчатой ограды парка при Речном вокзале, острый шпиль которого высоко взлетал в небо, хоронясь в темной зелени вязов и осин, и даже войти в их тень, укорачивая дорогу к пляжу по тропинке.

Припахивало вянущей листвой и сухой крошкой ломких под каблуками веточек. Потягивало их пыльцой. Песок на проплешинах около скамеек, попадая под голые подошвы, обжигал. Все покрывалось капельками пота. Десятикопеечный билет предъявлен блондинке-контролеру, что сидит в тени.

И вот уже между нагромождением голубых облезлых павильонов, как бы занавешенных стволиками и ветками акаций, уже проглянула теплая, голубая, зазеркаленная солнцем вода с множеством купающейся публики на противоположном низком сочно-зеленом берегу водохранилища, к которому с одной стороны подступал зеленый, но уже засиненный жаркой дымкой лес, а с другой - только еще строились серые железобетонные массивы. Здесь же, на узком грязном химкинском пляже, публики было не слишком густо, и мне даже посчастливилось найти не только местечко под навесом, но и лежак.

Я постелил на лежаке синеполосатый тент, который, чтоб не обтрепался, был подбит бахромой. Публика на пляже - в основном пенсионного возраста: рабочий день еще не кончился. Было десятка четыре разрозненных студентов - группами и в одиночку, шесть-семь семейных очажков. Я огляделся, но ничего для зарисовок не нашел. Сел. Стянул с себя куртку.

Распоясался. Снял брюки. Сложил. Вынул блокнот. Проверил карандаш, приготовил, положил. Потянулся во всю длину на лежаке, руки заложил за голову, прикрыл глаза и замер.

Одно из достопримечательностей таких узких пляжей, как химкинский,- это ощущение в запахе самой воды какой-то свободы, когда все вокруг переполнено людьми. Всюду есть люди. Много раз я наблюдал, как вблизи воды тучнеют, до посеребрений, осинник и ивняк. Первый даже осветляется.

Открывая глаза, я поглядывал на небо, но видел лишь серебристый узорчатый шатер широкой нешумящей осиновой листвы и как-то крепко расчлененные, но все же летящие вверх стволы осин, таких же немолодых, а моложавых, как и я. Публика вокруг меня либо вязала негромкие разговоры о житейском, либо точно так же, как и я, отдавала дань полудреме-полузабытью, а быть может - отрешению. Только неумолчные воробьи среди веточек акаций неутомимо, как-то по-делячески, чивиликали во всеголосье, да изредка глухо стучал мотором очередной проплывающий мимо трамвай. Водная милиция несла исправно свою службу по опеке: “Красная шапочка! Вернитесь за линию буев! Голубая шапочка! Я вас оштрафую!” И снова, чукая мотором, проплывал очередной трамвай, сквозь застекленные окна которого можно было видеть публику на противоположном берегу. Следом за ним снова появлялись яркие солнечные блики.

Публика стала заметно прибывать часа в три пополудни.

Скоро все места под навесами были заняты. Пляж углубился от воды до пляжной ограды. Редкий говор превратился в непрерывный гомон. Начали приходить и красивые женщины.

Правда, непременно в сопровождении мужчин. Но все равно их приход живительнейшим образом оздоравливал уже было совсем потускневший пляжный пятачок. А рука к карандашу и блокноту отчего-то не тянулась: не те, видно, были женщины.

Все вместе они вносили оживление на пляжный пятачок, но каждая, взятая порознь, не притягивала взора. Формы тела?

Да что ж, что формы тела… Главное не в формах, а в тех позах, какие принимали эти женщины, одетые для пляжа, в их жестах и каких-то неуловимых движениях. У большинства женщин, красивых и некрасивых, вовсе не было никаких поз, жестов, движений, либо они были, но… пригодные лишь для карикатуры. Писать или же рисовать карикатуру или, что еще хуже, пародию на портрет машины? Нет. Это все не для меня. Зачем я сюда приехал? Что меня так сюда тянуло? Испачкал и отстирал столько белых штанов и курток… Забвение? Одиночество? Но я ими не страдал. Что меня сюда тащило через столько препятствий? Меня же сюда буквально уносило, и лишь дождь… возвращал. Покой? Какой уж там покой! Впрочем, забвение полнилось, чем больше в поле моего зрения оказывалось некрасивых, но, что называется, смазливых лиц. Людской гомон рассредоточивался вширь к баюкался в воде. Я принялся было зарисовывать мимолетные пляжные картинки, но бросил: кажущаяся неподвижность женщин под палящими лучами - фикция. Да и публика схлынула к воде. Я закрыл блокнот и, заложив его под голову, уперся глазами в ветки осины, ее листья. Воробьи с веточек акаций куда-то послетали и уже, верно, где-нибудь кормились. И высматривал край облака, когда услыхал вблизи, за акациями, сверху, шорох шагов нескольких человек, грузно шедших по песку. По обрывкам говора, долетевшего до меня, мне показалось, что грузно вминавшими песок мужчинами верховодит женщина, вышагивающая и грациозно и легко. По крайней мере это ей принадлежал бархатистый голос, когда она, остановившись, сказала, что оставаться надо под навесом. В ее голосе мне послышались нотки дамы, привыкшей кокетливо повелевать в мужском ограниченном кругу. И я живо, не видя ее, представил себе яркую, грудастую блондинку, красивую, с крепким и упругим телом на изящных и упругих ногах - тип распорядительницы-женщины со столь высоким самомнением о всяческих собственных достоинствах, чтобы в них можно было комуто сомневаться. Я улыбнулся. Подумалось, что эта женщина попала в наш тесный мир, вся сотканная из мира прошлого. Я приготовился к смешному. Чтобы женщина в наши дни привела с собой или увела четверых отцов семейств, как я успел услыхать из обрывков их разговора, и вовсе не штурманов или капитанов, а чиновников какого-то речного управления…

Я повернул голову налево, где в ряду акаций был пролом, а трава выбита. И точно. Я не ошибся. Женщина оказалась блондинкой, но не такой полной и упругой, как это я было предположил вначале, но симпатягой-женщиной, даже в чем-то напомнившей мне двоюродную сестру в детстве, в какую однажды жаркой летней ночью (мы спали на полу) я так безотчетно был влюблен, что за всю ночь так и не уснул: мне мерещилось бог знает что…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});