Исповедь Мотылька - Айя Субботина

вопрос висит в воздухе, пятерней расправляет волосы и подбадривает меня улыбкой. Это немного, но придает сил, хотя я понятия не имею, какая в этом спектакле теперь роль у меня. Вряд ли я буду выглядеть очень взрослой, если вдруг начну угрожать полицией собственной матери.

— Марина, никому из нас не нужен этот разговор прямо здесь и сейчас — Олег ведет себя миролюбиво и спокойно, хотя у него есть полное право злиться. Вряд ли сорокалетнему мужчине очень «приятно» объясняться с матерью девушки, которая накануне делала ему минет.

Мысли о прошлой ночи моментально вгоняют меня в краску.

Не о таком утре после ночи с любимым мужчиной я мечтала.

Глава сорок первая: Олег

Только сейчас я понимаю, что мне нужно было ответить хотя бы на одно из ее сообщений. А лучше — позвонить. Не бегать от разговора, который рано или поздно должен был случиться, а взять ситуацию в свои руки и расставить все точки над «i».

Сказать, что прошло слишком много времени.

Что мы оба стали другими людьми и я больше не чувствую то, что чувствовал к ней двадцать лет назад.

Да много чего сказать, на самом деле. Извиниться за то, что в тот единственный раз, когда действительно был нужен — меня не было рядом. Возможно, тогда бы Марина не смотрела на меня с таким презрением. Или, так же возможно, смотрела бы с еще большим.

— Ты хотя бы иногда думаешь о последствиях? — Она прищуривается и в который раз пресекает попытку Эвелины вмешаться в наш разговор. — Или просто снова взял, что захотел, наплевав на нас обеих?

— Нет никаких «вас обеих», Марина. — Я стараюсь, чтобы мои слова не звучали слишком грубо, но все равно получается так, будто я только что прямым текстом послал ее на хер. — Если у тебя есть претензии ко мне — давай поговорим, но не надо втягивать в это Эвелину.

— Я никуда не уйду, — твердо заявляет Ви и все-таки прорывает оборону матери, чтобы встать рядом со мной.

Когда берет меня за руку, я чувствую себя тем мужиком из фильма про Армагеддон, который даже перед лицом смертельной опасности знает, что его женщина рядом и будет подавать патроны. А самое странное, что что-то подобное я вообще чувствую впервые.

— Очень хорошо. — Марина складывает руки на груди. — Даже хорошо, что она здесь и узнает всю правду от тебя лично. Я устала быть страшной злой собакой, которая только то и делает, что гавкает почем зря.

— Мама, мы с Олегом сами разберемся.

— Ви… — Я пытаюсь ее остановить, потому что меньше всего на свете хочу чтобы прошлое всплыло именно сейчас, в наше первое утро.

И еще потому что реально очкую, что она просто не сможет переварить правду. Потому что не поймет. Потому что все это время я был для нее хорошим добрым другом ее отца, а не человеком, из-за которого она стала сиротой. Даже если напрямую я никак в этом не виноват.

— Все нормально, Олег, — ее тонкие пальцы еще крепче обхватывают мою ладонь, — я взрослая и знаю, что у каждого из нас есть прошлое, которое…

— Мы были любовниками, Эвелина, — наконец, разрубает этот гордиев узел Марина. — Он добивался меня несколько лет, а когда добился и обо всем узнал твой отец — от этого рыцаря в сияющих доспехах и след простыл. Потому что он всегда трусил принимать решения. Потому что он просто разменивает женщин, как только они перестают быть добычей.

В гробовой тишине, которая опутывает нас плотным коконом, единственный звук, который я слышу — медленный свистящий выдох сквозь зубы. Мой, кажется, хотя я впервые не уверен даже в таких очевидных вещах.

Пальцы Ви, которые так крепко держали меня еще минуту назад, неумолимо выскальзывают из моей руки. Я пытаюсь задержать ее, но она пресекает мои попытки резким взмахом руки, как будто ей невыносимо противен любой контакт с моей кожей. И отходит в сторону, выставляя руки вперед, когда Марина пытается ее обнять.

— Это же не правда, — бормочет Пуговица и мотает головой, как будто отгоняет от себя рой назойливых мыслей. — Это просто… не правда, да?

Я чувствую давление вокруг лба, которое болезненно сдавливает мозг, буквально лишая возможности соображать. Нужно сказать Ви правду. Но это разобьет ей сердце. А ложь… Прямо здесь, перед Мариной — это будет равносильно подписи под тем, что я мудак и дерьмо. Хотя, конечно, вряд ли после всей этой правды Ви будет думать обо мне что-то более приятное.

— Олег, скажи ей! — Эвелина кивает в сторону матери, но Марина держится буквально с каменным лицом.

Если что-то и выдает ее волнение, то я не знаю — что. Она как будто заранее много раз отрепетировала этот сценарий и единственная из нас трех, кто готов к любому развитию событий.

— Мама, зачем ты так? — Эвелина продолжает цепляться за любую возможность, почему услышанное не может быть правдой, и когда я еще раз пытаюсь дотянуться до нее, она шарахается в угол комнаты и ее взгляд оттуда, направленный прямо на меня, полон боли и слез. — Тот тест… Отец сделал его… потому что… потому что ты…

— Потому что Пашка думал, что ты — моя дочь, — заканчиваю за нее, и одновременно погружаюсь в образы прошлого, где мы с Пашкой впервые безобразно разругались в хлам. — Между мной и твоей матерю действительно был роман, Эвелина. Я влюбился в нее в тот же вечер, когда впервые увидел, но Марина выбрала твоего отца.

— Нет, — дрожит Ви, и ее острые худые плечи то и дело выскакивают из халата, как будто она надела одежду великана. — Ты же был… другом и… ты все время…

— Он всегда был рядом, Эвелина, — холодным голосом без намека на эмоции, вмешивается Марина. — Из-за меня.

Самое мерзкое, что мне нечего на это возразить. Тяжело отрицать правду.

Я действительно был частым гостем в их доме, потому что ловил каждый шанс, чтобы увидеть женщину, которую никак не мог выбросить из головы. И даже когда женился — я все равно продолжал быть третьим лишним в их семье. А когда их брак дал трещину — не смог не воспользоваться шансом переиграть историю в свою пользу.

Ситуация, которая разворачивается между нами, реально тянет на сценарий какого-то французского кино: утро, дочь с любовником, встреча с матерью и восстание скелетов из самого большого семейного шкафа. Только я такое дерьмо даже за бесплатно обычно не смотрю,