Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Он открыл рот, будто что-то хотел сказать, но передумал и просто направился к дому. Полисмен в форме шел за ним по пятам, мы с Эдуардом – следом. Эдуард снова нацепил маску рубахи-парня, улыбался и раскланивался с полицейскими, со спасателями – со всеми, кто попадался навстречу. Я шла рядом с ним, стараясь не хмуриться. Никого здесь я не знала, а приветствовать незнакомых как друзей, с которыми сто лет не видались, я плохо умею.

Во дворе было полно копов. Я заметила по крайней мере двух в форме, а штатских хоть пруд пруди, особняком держались несколько детективов. Не знаю, чему такому учат в ФБР, что они всегда выделяются среди других. Чуть иная одежда, больше единообразия, меньше индивидуального, чем у обычных копов, но в основном – какая-то аура. С виду важные, будто они получают приказы непосредственно от Бога, а ты – неизвестно от кого. Сначала я думала, что это у меня от простой неуверенности в себе, но со мной такое бывает редко, поэтому тут что-то другое. Но в чем бы это «оно» ни замечалось, у них-то «оно» было. Прибыли федералы. Возможно, дело ускорится или, наоборот, пойдет черепашьим шагом, и даже тормознутся уже имеющиеся небольшие подвижки. Все зависит от того, как договорятся друг с другом две ветви полиции и насколько будет каждая отстаивать свою епархию.

Преступления были настолько чудовищны, что, может быть, копы будут сотрудничать, а не бодаться. Бывают же чудеса.

Но только одно могло удержать их всех на улице в нью-мексиканской жаре. На месте преступления – паршиво. Кроваво, мерзко, страшно, хотя никто в этом вслух не сознается. Но полицейские сновали во дворе в жару в галстуках, женщины на высоких каблуках бродили по гравию. У многих в руках дымились сигареты. Говорили приглушенно, слов было не разобрать за треском раций. Люди сбивались в небольшие группы, некоторые присаживались на краешек автомобильных сидений, но ненадолго. Все двигались, будто если остановиться, то придется задуматься, а этого очень не хотелось. Люди были похожи на тех лошадей, что беспокойно носились по коралю.

У открытых дверей «скорой» сидел полисмен в форме. Фельдшер перевязывал ему руку. Откуда рана? Я побежала догонять Маркса. Раз он здесь командует, должен знать, что случилось. Эдуард тут же приноровился к моему темпу, не задавая вопросов. Иногда в общении со мной в нем заговаривало самолюбие, но на работе – как на работе. Вся шелуха отбрасывается.

Я догнала Маркса на узкой длинной веранде дома.

– Что с тем полицейским, которого перевязывают?

Он резко остановился и обернулся ко мне. В зеленых глазах сквозила безжалостная твердость. Обычно зеленые глаза представляешь красивыми или добрыми, но у Маркса они были как зеленое стекло. Очень он меня ненавидел, всерьез.

Я приветливо улыбнулась, а про себя подумала: так тебя растак. Но за последнее время я даже глазами научилась лгать. Это даже как-то грустно. Глаза – зеркало души, и если они умеют лгать, значит, в душе поломка. Даже если можно ее починить, все равно поломка.

Пару секунд мы любовались друг другом: он олицетворял жгучую ненависть, я – приветливую маску. Первым моргнул он. Кто бы сомневался.

– Его укусил один из выживших.

Я вытаращила глаза:

– Выжившие еще в доме?

Он покачал головой:

– Их повезли в больницу.

– Еще кто-нибудь ранен? – Если задаешь такой вопрос на месте убийства, то явно имеешь в виду копов.

Маркс кивнул, и враждебность в его глазах как-то убавилась и сменилась озадаченностью.

– Еще двоих пришлось везти в больницу.

– Тяжелые ранения?

– Да. Одному чуть не перервали горло.

– Еще кто-нибудь из жертв увечья проявлял агрессию?

– Нет.

– А сколько жертв?

– Двое и один мертвый, но пропало еще как минимум три человека, если не пять. Одна пара не учтена, но другие гости слышали, что вроде она собиралась на пикник. Остается надеяться, что они не попали на этот спектакль.

Я посмотрела на него. Он отвечал четко, по существу, профессионально.

– Спасибо, лейтенант.

– Я знаю свою работу, миз Блейк.

– Я никогда в этом не сомневалась.

Он посмотрел на меня, на Эдуарда, потом снова на меня:

– Вам лучше знать.

Резко повернувшись, он вошел в открытую дверь.

Я посмотрела на Эдуарда – он пожал плечами. Мы последовали за Марксом, и я заметила, что полисмен в форме отстал от нас где-то во дворе. Никто не хотел находиться в доме дольше, чем был обязан.

Гостиная имела такой вид, будто кто-то набрал белой жидкости и вылил в форме наклонных стен, закругленных дверей, уводящих дальше в дом, бесформенного камина. Над камином висел выбеленный временем коровий череп. Коричневый кожаный диван изогнулся перед холодным камином. На диване лежали подушки с индейским орнаментом. Широкая дорожка, почти такая же, что у Эдуарда, занимала всю середину комнаты. Вообще интерьер был очень похож на тот, что в доме Эдуарда. Так что, быть может, я еще и не видела стиля Эдуарда, а это какой-то общий юго-западный стиль, не знакомый мне раньше.

Открытый широкий участок служил столовой. Канделябр в форме оленьих рогов стоял на столе. На одной его половине лежал узел белой ткани, пропитанной кровью, из-под узла сочилась кровь, растекаясь по паркетному полу темно-алыми струйками.

Что-то еще лежало на столе, и это снимал фотограф. Мне загораживали обзор три спины в пиджаках. Страх сдавил горло клещами, стало трудно дышать. Мне не хотелось, чтобы эти люди отошли в сторону. Не хотелось видеть, что там на столе. У меня сердце колотилось в глотке, и пришлось сделать долгий, прерывистый вдох, прокашляться.

Вот этот глубокий вдох был ошибкой. Запах недавней смерти – это нечто среднее между зловонием уличного сортира и скотобойни. Пахнуло едким смрадом, значит, были порваны кишки. Но еще один запах просачивался сквозь почти сладкий запах обильной крови. Запах мяса. Я бы попыталась найти другое слово, но это оказывается самым точным. Погружаешься в запах сырого гамбургера. Мясо. Личность, превращенная просто в мясо.

От одного этого запаха мне хотелось удрать. Повернуться и уйти. Это не моя работа, я не коп. Я вообще здесь из-за Эдуарда, и если я сейчас уйду, он может предъявить мне счет. Но и вообще было поздно, потому что здесь я уже была ни по чьей-либо просьбе. Я приехала помочь прекратить этот ужас, чтобы он больше не повторился. И это важнее всех кошмаров, которые у меня потом могут быть.

Тоненькая полоска крови набухла на краю стола и медленно закапала на пол в искристо-алых переливах от света канделябра. Коротышка посреди комнаты обернулся в нашу сторону. Увидев нас, он изобразил на угрюмом лице подобие улыбки. Он отошел от стоящих у стола и направился к нам. Для агента ФБР он был низкорослым, но шагал Специальный Агент Брэдли Брэдфорд уверенным широким шагом, так быстро преодолевая расстояние, что людям более высоким иногда приходилось за ним бежать вприпрыжку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});