Навои - Айбек

Через несколько дней поэт отправился в ставку. Хусейн Байкара встретил Навои в своем шатре на берегу Мургаба, заливаясь слезами. Султан был нетрезв. В знак траура он облачился в длинные черные одежды.

Хусейн посадил поэта возле себя. Он долго не мог говорить: его душили рыдания. Наконец он сказал, вытирая слезы:

— Я совершил ужасное преступление. Отдал в руки палачей сокола, который был бы столь же великим полководцем, как Тимур.

— Это было постыдное дело, — сказал Навои с гневом и горечью. — Да не пошлет бог таких дней никому из своих рабов.

— Я тогда потерял разум и волю. Бесчестные люди… — Хусейн Байкара не мог продолжать.

— Вы знаете истинных преступников? Кто они?

Хусейн Байкара опустил красные, распухшие веки и кивнул головой. Однако он не назвал ни одного имени. Он только жаловался на окружающих его предателей и заговорщиков.

Навои рассказал о приезде Ходжи Афзаля и о желании его служить государю. Хусейн Байкара хорошо отозвался о Ходже Афзале, называя его своим дорогим другом, и выразил готовность издать указ о назначении его везиром.

Навои с самого дня приезда старался изучить общее положение дел, понять недавнее преступление и его тайные стороны Из бесед с Валибеком, Баба-Али, Мерверидом и Дервишем Али он понял, что виновником всего, наряду с Хадичой-бегим, является также и Низам-аль-Мульк. Однако султан, жестоко обиженный Хадичой-бегим, ни словом не обмолвился о ее вине. Навои установил, что близкие к Низам-аль-Мульку царедворцы — Имад-аль-Ислам, Ходжа-Абдаль-Азиз, Низам-ад-дин Курд, казий Шихаб-ад-дин и многие другие высшие должностные лица посеяли рознь между царевичами и оказывали поддержку то одному, то другому.

Вскоре были получены сведения, что Бади-аз-Заман, горящий желанием отомстить за сына, набирает отовсюду сторонников и готовится к решительному сражению. Нападения ожидали каждую минуту. У Навои на этот счет тоже не было никаких сомнений. К тому же были основания предполагать, что и другие царевичи в разных областях страны не сегодня-завтра поднимут голову.

Настроение было тревожное. Только Низам-аль-Мульк сохранял всю свою надменность и вел прежнюю роскошную жизнь. По его словам, «положение государства было крепко, как никогда, народ радовался, страна процветала».

Хусейн Байкара издал указ о назначении Ходжи Афзаля везиром. Навои не занимал никакой официальной должности, тем не менее, неустанно трудился на пользу государства. Он всячески содействовал назначению на высшие посты честных, добросовестных людей. Низам-аль-Мульк, чувствуя, что гора, на которую он опирался, начинает рушиться, пытался организовать новые заговоры. Хусейн Байкара, когда-то назвавший везира «бесценной жемчужиной государства», все чаще выражал свое недовольство им. К тому же государь, мучимый угрызениями совести, не мог простить Низам-аль-Мульку его участия в убийстве Му-мина-мирзы. Не прекращавшиеся интриги везира переполнили чашу терпения султана. Он призвал к себе Навои и спросил у него совета.

Навои высказал государю своё мнение в таким словах:

— Я всегда соглашаюсь с разумными мерами, нужными для пользы государства.

— Что же с ним сделать?

— Вручить судьбу народа и страны коварному везиру — преступление. Никогда не следует допускать, чтобы государство было игрушкой в руках чиновников — убежденно сказал Навои. — Даже венценосный правитель не имеет права играть государством и народом по своей прихоти.

— Правильно, — морщась, как от боли, проговорил Хусейн Байкара. — Скажите же, как поступить с ними? Я заставлю этих предателей пережить, такие ужасы, изо…

— Надо расследовать все преступления и воздать каждому заговорщику по заслугам. А таких мерзких тварей, как Туганбек, нужно исторгнуть из мира, — резко сказал Навей.

— Для этого злосчастного мало любого наказания, — проговорил Хусейн Байкара, подергиваясь от гнева.

— Женщины тоже должны знать свое место и не переходить границ, — сказал Навои, подчеркивая каждое слово. — Одной искрой женского коварства можно зажечь большой пожар.

Хусейн Байкара низко опустил голову и умолк.

На следующий день Низам-аль-Мулька, его сыновей и наиболее видных их сторонников заключили в тюрьму. Туганбека не нашли, по всем городам был разослал приказ об аресте.

Хусейн Байкара, ожидавший нападения Бади-аз-Замана, раскинул лагерь в Уланг-Нишине. Ходжа Афзаль был назначен первым везиром. Навои вернулся и Герат.

Поэт надеялся, что ему, наконец, удастся поработать спокойно. Солнце жизни клонилось к закату. Теперь Алишер постоянно опирался на посох. Ему уже было трудно ездить верхом. Рука утомлялась от писания. А вопросов и мыслей, которые надо было записать, — бесконечно много…

Навои с увлечением работал над «Языком птиц». Глубокое, возникшее еще в детстве увлечение несо хранило первоначальной свежести и за перевалом жизни. Словно расцветшее дерево, эта любовь доверила перу свои обильные плоды — сверкающие жемчужины мысли.

Поэт и днем и ночью предавался философским раз-мышлениям. В цветниках его сердца вдохновение и фантазия собирали чудесные букеты — чистые и глубокие стихи, радовавшие силой и красотой родного языка.

Престарелый Навои работал без устали. Ему хотелось, прежде чем подует холодный зловещий ветер смерти, собрать в цветнике вдохновения как можно больше цветов. Но что делать, если в политической жизни государства не прекращаются землетрясения?

Обеих сыновей Низам-аль-Мулька палач казнил на глазах у отца. Затем Низам-аль-Мулька подвергли самым утонченным пыткам, которые мог придумать Амир-Амиди. Содрав с него кожу, набили ее соломой. Чучело бывшего везира, некогда столь величавого я красивого, целую — неделю висело на Гератской площади — бесплатное зрелище для зевак.

Сторонников Бади-аз-Замана Хусейн Байкара бросил в тюрьму. Но покоя в стране все равно не было. Вражда и смуты, десять лет назад пустившие корни в семье государя, словно ядовитые деревья, отравляли воздух. Бади-аз-Заман оставался глухим к увещеваниям Навои. Не думая о судьбе государства и народа побуждаемый жаждой мщения, он снова напал на своего престарелого отца.

Навои страдал оттого, что его питомец остается безучастным к судьбам государства и народа.

На поле битвы надо было посылать новые силы: Бади-аз-Заман теперь уже достаточно опытен, нанести ему окончательное поражение трудно. Если он даже будет разбит и отступит, то вскоре вновь возобновим свои нападения.

Навои настаивал, чтобы Хусейн Байкара заключил с сыном мир. Получив согласие султана, Алишер отправился к царевичу. Силой всего своего влияния, силой всей своей логики он заставил Бади-аз-Замана вложить в ножны меч, поднятый против отца и страны. Зиме и лето прошли спокойно. Но осенью другие царевичи к свою очередь подняли мятежи. Абу-ль-Мухсин-мирза зажег пожар в Мерве. Масум-мирза — в Абивердо. Старый отец, который уже не мог ездить на коне, слове отправился в поход, чтобы сразиться с сыновьями, светочами его очей». Но в Астрабаде и других областях тоже разгорался огонь мятежа; достаточно было слабого ветерка, чтобы он вспыхнул ярким пламенем. Старые язвы правительственных учреждений не залечены; многие чиновники, верные ученики и наследники Маджд-ад-дина, продолжали грабить народ. Для того чтобы подавить восстания своих развращенных, вконец испорченных сыновей, оспаривавших власть у отца и друг у друга, султану Хусейну приходилось водить войска из одного конца страны в другой. Это опустошало казну, и султан то и дело требовал от народа денег.

Навои видел, как рушатся все его надежды и упования. Земля любимой родины, как огонь, жгла ему ноги Поэт задумал удалиться в другие страны. Эта мысль полностью овладела им. В воображении он уже прощался с небом своей родины, с прекрасными рощами и садами, с памятниками искусства, с горами, возносившими к небу свои вершины.

Навои сообщил Хусейну Байкаре, который уже несколько месяцев вел войну со своим сыном Абу-ль-Мухсином-мирзой, о своем решении. Затем написал длинное послание Ходже Афзалю, в котором высказал ему множество мыслей об этике и политике, внушая, что государственные люди должны действовать честно я прямо, ставить закон превыше всего и применять его ко всем одинаково, справедливо относиться к народу, без страха и лести указывать государю на его ошибки и недостатки.

Весть о предстоящем отъезде Навои взволновала Герат. Ученые, поэты и художники с Султанмурадом во главе явились к Навои. Поэт решил, что они пришли с ним проститься. Поздоровавшись со всеми, он радушно усадил посетителей, а сам, как всегда, занял место ниже всех.

— Друзья мои, — заговорил Навои мягким и печальным голосом. — В душе моей возникло желанно покинуть родину. Расстаться с такими друзьями, как красой нашего дорогого отечества, трудно и больно, но я подчиняюсь влечению сердца. Жить в стране, где родился и вырос, нет больше сил, На родине я вижу лишь руины моих чаяний и мечтаний. Может быть, в старости мне выпадет счастье повидать святые места… Пожелайте же мне счастливой дороги. Поручаю вам родину, будьте ей всегда верными сынами.