Проходимец по контракту - Илья Бердников

— Электрика работает? — спросил я, становясь на ступеньку и хватаясь за поручень кабины.

— Все работает! — гордо ответил Данилыч. — Качественно сделана машинка!

Я забрался в кабину, опустился в кресло, подмигнул Ками, что стояла внизу, задрав голову.

— Тогда давайте заварим кофе, так горячего захотелось…

Глава 5

— И не ясно прохожим в этот день непогожий, почему я веселый такой.

Один известный крокодил

— Нет, но это просто уже невозможно! — простонал Нэко после новой серии очередных безрезультатных попыток снять с его запястьев красную пластиковую полоску, что была и мягкой, и абсолютно не поддающейся каким-либо инструментам.

Нэко сидел на ящике в прицепе под тусклой лампочкой на потолке. Над его руками, разложив вокруг целую россыпь инструментов, снова корпел Санек. Я, успевший поспать несколько часов в каютке прицепа, пил очередную чашку кофе, приводя сонный мозг в порядок. Ками, больше наблюдая за мной, чем за страданиями брата, выглядывала из открытой двери каютки. Даже Маня, словно принимая участие в моральной поддержке Санька, лежала на ящике рядом со мной, уткнув морду в мои колени. Одним словом, весь экипаж, кроме спящего в кабине Данилыча, был в сборе.

— Не выходит, — пропыхтел Санек, разгибаясь и отваливаясь в сторону от страдальца. — Из какой же дряни эта полоса сделана? Все клещи соскакивают как с намыленного…

— Может, выстрелом перебить попробовать? — невинно спросила Ками.

— Ага, — я задумчиво возвел к потолку очи. — Или — взорвать…

— Вы мне уж сразу руки отрубите, и все! — раздраженно рявкнул Нэко.

Санек швырнул клещи на ящик с инструментами.

— И правда, — сказал он устало. — Отрубим или взорвем… Раньше не могли посоветовать? Столько времени зря мучился… Руки от этих всех плоскогубцев болят.

— А у меня не болят?! — вскинулся Нэко. — Вы чем, кстати, думали, когда тех уродов, что Проводника пытали, обыскивали? Почему ключ не поискали? А, сестренка?

Ками смущенно потупилась, но тут же хихикнула, не сдержавшись.

— Что за лай, что за крик? — раздалось хриплое бурчание Данилыча.

Сонный водитель, потеснив Ками, вывалился из каютки. Сощурив заспанные глаза, он долго тер свой вздернутый нос, потом, сообразив, что нос в этом не нуждается, плюхнулся на ближайший ящик.

— Кофе есть? Чего это вы все здесь делаете? Сборы анонимных алкоголиков?

Судя по выхлопу его дыхания, он сам был не против записаться в подобное общество.

Ками подала ему дымящуюся кружку.

— Сахар клала? — деловито осведомился Данилыч. — А если сюда капельку добавить…

— Данилыч, — заметил я, — ты же говорил когда-то, что Дорога алкоголя не терпит?

Данилыч что-то проворчал в усы, достал из кармана куртки заветную флягу и, отвинтив крышечку, опрокинул ее над чашкой. Упало всего пара капель. Данилыч сокрушенно проводил их взглядом и подозрительно уставился на нас.

— И не надо на нас так смотреть, — замахал руками Санек. — Это ты сам всю флягу высосал и спать завалился. Еще и умничал, мол, разрядка нервная необходима шоферу как никому…

Данилыч покачал пальцем, открыл рот, чтобы что-то возразить, но смолчал и стал прихлебывать кофе, отдуваясь в усы.

— Вы что, — заметил он наконец, что Нэко по-прежнему сидит в своих наручниках-ленте, — до сих пор парня от браслеток не освободили?

— Так не берет же их ничто!

Данилыч поморщился.

— Саня, не ори, а говори по порядку. Все инструменты пробовали?

Санек мрачно кивнул.

— И напильники, и кусачки, и болгарку?

— Два диска испортил, причем не об эту скользкую хрень, а о металлический ящик, который задевал при соскоке диска, — подтвердил Санек. — Ну не берет ее ничто!

Данилыч хитро улыбнулся. Помедлил немного, словно наслаждаясь нашей общей некомпетентностью.

— Ну что, что?! — обиженно взвился Санек. — Знает ведь что-то и молчит, эгоист старый!

— Так, — поднял палец Данилыч. — Саня, закрыл рот и пошел в кабину: там, в моем уголке — понял? — возьмешь деревянную такую коробочку и бутылку, в бумагу замотанную, да притащишь сюда. Давай, быстренько.

Санек хотел возразить — явно было лень идти, — но любопытство пересилило, и он довольно живо поспешил в кабину.

— А что там, Данилыч? — поинтересовался я.

Данилыч погладил усы.

— Да так, хранил одну вещицу к твоему дню рождения. Я на дату натолкнулся, когда при ремонте «Скании» бортжурнал проглядывал. Ну и заглянул в твое дело, увидел дату, прикинул в мозгах число, и получается, что примерно на ближайшие дни выходит, можно сказать, что даже на сегодня… Ты же мартовский, котяра?

Я ошарашенно замер, прикидывая в уме. Да, что-то такое как раз и выходило. Неужели я на Дороге уже больше двух месяцев? Это время пролетело для меня незаметно, будучи заполненным до упора событиями и происшествиями; даже те дни, когда я валялся в больничке на Гее, промелькнули словно какой-то сон…

В кузове снова появился Санек, подал Данилычу какой-то продолговатый ящичек из темно-янтарного дерева и бумажный сверток, имеющий форму бутылки.

— Что так долго? — подозрительно спросил Данилыч. — Открыть пытался?

Санек презрительно фыркнул, но по вильнувшему в сторону взгляду голубых глаз было понятно, что водитель попал в точку.

Данилыч важно развернул несколько слоев бумаги, представляя взорам желтую этикетку на массивной бутылке темного стекла. Неторопливо повертел в руках, словно наслаждаясь ее внешним видом. Стал откручивать проволочку на горлышке.

— Ого, где достал? — восхищенно проговорил Санек. — «Veuve Clicquot La Grande Dame»! «Вдова Клико», это же надо!

— Капитан подкинул, — довольный оказанным эффектом, пояснил Данилыч. — Эх, такую прелесть из богемского хрусталя нужно бы вкушать… с омарами, трюфелями да черной икрой… да ладно. Давайте-ка кружки. А я остатки из горлышка допью…

Тихонько хлопнула умело откупоренная бутылка, шампанское подняло густую шипящую пену в наспех ополоснутых кружках. Санек вполголоса объяснял смысл такого понятия, как «день рождения», Нэко и Ками, у которых, похоже, не было заведено на Шебеке отмечать этот праздник.

— Твое здоровье, Алексей, — поднял наполовину полную бутылку Данилыч. — С днем рождения, Проходимец! Будь цел и здоров!

Я обвел взглядом всю странную компанию вокруг себя, включая Маню. Никогда еще мне не приходилось праздновать день рождения в таком необычном месте и при таких специфических обстоятельствах.

— Спасибо, друзья, — произнес я и потянул из кружки, вдыхая смешанный аромат акации и фруктов. Шампанское мягко, шелковисто ложилось на нёбо и легко пилось, оставляя привкус мягкого, насыщенного солнцем лета… На глаза почему-то навернулись слезы. Да, сдал ты, Проходимец, за последние дни. Устал, наверное…

— А давайте выйдем наружу, — предложил Данилыч, отрываясь от бутылки. — Ох и нектар французский — прямо оранжерея во рту! Эх, фейерверков я не запас… Да и нельзя здесь фейерверки: мало ли кто на них внимание обратит!

— Так там темно, наверное, — заметил я.

— Уже рассвело, — сказал Санек. — Я только что из кабины, забыли?

— Короткие здесь ночи! — удивился я. — Тогда идем, конечно!

— А вы ничего не забыли? — спросил Нэко, держа кружку в двух до сих пор скрепленных между собой ладонях.

— Ага, — крякнул Данилыч, — Леха, открывай подарок!

Я повертел в руках продолговатый ящичек, попытался вытащить, как видно, выдвигающуюся крышку, но не добился никаких результатов.

— Давай-давай, — злорадно усмехнулся Санек. — Попробуй открыть!

Я переглянулся с Данилычем, подмигнул ему. Мол, а ведь пробовал же открыть, любопытная морда!

— Ты наклони ее на сорок пять градусов от продольной оси, — не выдержал Нэко после минуты моих попыток найти секрет этой коробочки.

Я так и сделал и легко сдвинул крышку — Санек огорченно хмыкнул, видимо досадуя что «ларчик просто открывался», — заглянул. Внутри, в ложе из бархатистой ткани, рядом с чешуйчатым чехлом лежала какая-то трубка, напоминающая внешне рукоять то ли большого ножа, то ли небольшого меча. Странный материал, какой-то шероховатый молочно-белый камень вроде мрамора. По камню — металлическая вязь хитросплетенного узора… Красивая штука.

— Это что? — озадаченно сказал я, вынимая загадочный предмет и замечая, что глаза Нэко восторженно блеснули.

— Нажми на выпуклый узор возле перекрестья, — сказал Нэко. — Только не порежься, держи от себя.

Я сдвинул в сторону выпуклый металлический цветок, что до этого показался мне просто частью запутанного узора на гарде рукояти, там, где у обыкновенного ножа должно было бы начинаться лезвие. С легким шипением из рукояти выползла плоскость, действительно очень похожая на обоюдоострый кинжал, только была она не из металла, а словно из расплавленного, слабо светящегося изнутри стекла, создавая впечатление изысканной красоты и хрупкости. Длиной это «лезвие» почти в три раза превосходило рукоять и приближалось, на глазок, к тридцати — тридцати пяти сантиметрам.