Все сказки Гауфа - Вильгельм Гауф

чего да сохранит тебя небо! — помни о своём отце.

Так говорил Бенезар из Бальсоры, отпуская своего сына.

Взволнованный Саид простился с отцом. Надев на шею цепочку и сунув свисток за пояс, он вскочил на коня и поехал к тому месту, где собирался караван в Мекку. В непродолжительном времени собрались восемнадцать верблюдов и несколько сот всадников. Караван тронулся в путь, и Саид выехал из ворот своего родного города Бальсоры, который ему ещё долгое время не суждено было увидеть.

Сначала его развлекала новизна такого путешествия и множество невиданных предметов, но когда начали приближаться к пустыне и окрестности становились безлюдны и однообразны, он начал раздумывать о многом и между прочим о тех словах, с которыми отпустил его Бенезар, его отец.

Он вынул свисток, осмотрел его и наконец сунул его в рот, думая испытать, даст ли он совершенно чистый и красивый звук; но что ж — он не свистел! Саид надувал щеки и старался изо всех сил, но не мог извлечь ни одного звука. Наконец, недовольный бесполезным подарком, он снова сунул свисток за пояс. Но в скором времени мысли о таинственных словах матери опять овладели им. Он много слышал о феях, но ещё никогда не слыхал, чтобы тот или иной сосед в Бальсоре состоял в каких-либо отношениях к сверхъестественному существу. Так как предания об этих духах всегда относят к очень отдалённым странам и давно прошедшим временам, то он и предполагал, что в настоящее время таких явлений больше не происходит и что феи перестали посещать людей и участвовать в их судьбе. Хотя и теперь он думал так же, однако снова и снова принимался доискиваться, что значило то таинственное и сверхъестественное, что произошло с его матерью. Это так захватывало его, что он почти целый день просидел на лошади как во сне, не участвуя ни в разговорах спутников, ни в их пении и шутках.

Саид был очень красивым юношей. У него был мужественный и смелый взор, полный прелести рот, и хотя он был молод, однако во всей его наружности было сознание собственного достоинства, что не так часто встречается в этом возрасте. Осанка, с которой он легко и в то же время уверенно сидел на лошади в полном воинском наряде, привлекала к нему взоры путешественников.

Он понравился одному старику, ехавшему рядом с ним, и тот стал разными вопросами испытывать его ум. Саид, у которого уважение к старости глубоко укоренилось, отвечал почтительно, но разумно и предусмотрительно, что доставило старику большое удовольствие. Но так как ум молодого человека весь этот день был занят одним только предметом, то естественно, что вскоре они перешли к таинственной области фей, и наконец Саид прямо спросил старика, верит ли он, что существуют феи, то есть добрые или злые духи, которые защищают или преследуют людей. Старик погладил свою бороду, покачал головой и сказал:

— Нельзя отрицать, что подобные истории происходили, хотя я до сих пор не видел ни духов-карликов, ни духов-великанов, ни волшебников и фей.

Затем он начал рассказывать и рассказал юноше столько удивительных происшествий, что у того стала кружиться голова. Теперь Саид только и думал, что всё случившееся во время его рождения — изменение погоды, приятный аромат роз и гиацинтов, — всё это есть предзнаменование более великого и более счастливого, что сам он находится под особым покровительством могущественной и доброй феи, что свисток подарен ему не для каких-нибудь пустяков, но чтобы в случае несчастья подать знак фее. Всю ночь ему грезились замки, волшебные копи, духи и тому подобное, и он жил в настоящем царстве фей.

Но, к несчастью, уже на следующий день ему пришлось убедиться на опыте, как обманчивы были его грёзы во сне и наяву. Караван уже большую часть дня шёл вперёд ровным шагом, и Саид всё время держался около своего старика, когда в самом дальнем конце пустыни заметили тёмные тени. Одни считали их за холмы, другие — облаками, а третьи — новым караваном. Но старик, который совершил уже много путешествий, крикнул громким голосом, чтобы остерегались, потому что это приближается шайка разбойников арабов. Мужчины бросились к оружию, женщины и товары были помещены в середину, и все приготовились к нападению.

Тёмная масса медленно подвигалась по равнине. Она имела вид стаи аистов, когда они отправляются в далёкие страны. Они быстро подходили ближе и ближе, и лишь только стало возможно различать людей и копья, как они, подбежав с быстротой ветра, напали на караван.

Мужчины храбро защищались, но разбойников было более четырёхсот человек. Они окружили караван со всех сторон и, убив многих издали, сделали затем натиск копьями. В это страшное мгновение Саиду, который всё время отважно сражался в первых рядах, пришла в голову мысль о свистке. Быстро вынув его, он взял его в рот, дунул, — но с досадой сунул его обратно, потому что он не издал никакого звука. В ярости от этого ужасного разочарования он метнул копье в грудь одному арабу, который выделялся своим великолепным одеянием. Тот пошатнулся и упал с лошади.

— Аллах! Что вы наделали, молодой человек! — воскликнул старик, находившийся рядом с ним. — Теперь мы все погибли!

Так и случилось. Когда разбойники увидели, что этот человек свалился, они подняли страшный вопль и напали с такой яростью, что немногие ещё не израненные мужчины были скоро подавлены. В одно мгновение Саид увидел себя окружённым пятью или шестью. Но он так ловко владел копьём, что никто из них не решался приблизиться к нему. Наконец один приостановился, положил стрелу на тетиву, прицелился и хотел уже спустить её, как другой сделал ему знак. Молодой человек приготовился встретить новое нападение, но прежде чем успел опомниться, араб накинул ему на шею аркан, и как он ни старался разорвать верёвку, всё было напрасно: петля затягивалась всё крепче и крепче. Саид был схвачен.

В конце концов, все путники были частью истреблены, частью захвачены в плен. Арабы, принадлежавшие не к одному племени, занялись дележом пленных и остальной добычи. Затем они двинулись в путь, одна часть на юг, другая — на восток. Возле Саида ехали четверо вооружённых людей. Они с непримиримой злобой то и дело посматривали на него, осыпая его проклятьями. Саид сообразил, что убитый им человек был важным лицом, быть может князем. Рабство, ожидавшее Саида, было ещё ужаснее смерти. Поэтому он считал для себя счастьем, что навлёк на себя злобу