Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон

– Какой?

Ник Парк: Я принес им раскадровки, и они показали пальцем на один кадр: Громит в наморднике моет посуду. Они спросили: «Не будет ли это слишком уж похоже на Ганнибала Лектера?» Я их успокоил: «Нет, не будет». Больше вопросов они не задавали. (Смеется.)

– Уоллеса и Громита считают воплощением британского характера. Вы согласны?

Ник Парк: Мне говорили, что иностранцы видят моих героев именно в таком качестве, но мне трудно судить об этом – ведь я сам типичный британец, как и все мои создания, и увидеть себя со стороны я не способен. Я впитал это с молоком матери… Я – огромный поклонник Хичкока и «Монти Пайтон», люблю британские мультфильмы. Что тут поделать? Самоанализ мне не присущ. Я делал мультфильмы для себя и не ждал международного успеха. Он пришел сам. Но со временем я осознал, что пластилин – идеальный материал, чтобы изобразить британский характер. Во всяком случае, тот пластилин, с которым работаю я. Взять хотя бы движения бровей и выражение глаз: иногда по ним можно узнать об англичанине больше, чем по его словам. Более того – слова могут противоречить взгляду. Но глаза никогда не врут. Все британцы – прирожденные интроверты.

– Готовите новые проекты с Уоллесом и Громитом?

Ник Парк: Мы начали проект сериала для BBC – это будут анимационные вставки в научно-популярные передачи. Еще Aardman Animation готовит какой-то проект для галереи «Тэйт». Питер Лорд, мой соавтор по «Побегу из курятника», начинает снимать пластилиновый полный метр «Пираты», но я в этом не участвую… У меня хватает других идей. Одна из них связана с полнометражным кукольным фильмом – не об Уоллесе и Громите! – и, возможно, приступлю к работе вместе со студией Sony в следующем году.

– Существуют в мире аниматоры, которых вы особенно сильно уважаете и любите?

Ник Парк: Я знаком с работами Яна Шванкмайера, глубоко его уважаю, но никогда не встречался лично. Однажды мне довелось встретиться с Юрием Норштейном – и могу вам сказать, что его «Сказка сказок» – один из самых любимых моих фильмов и один из самых прекрасных в истории кино. У меня дома есть его запись, с которой я не расстаюсь. Еще я знаком с Гарри Бардиным, тоже замечательный режиссер. За океаном есть еще Джон Лассетер и Хаяо Миядзаки, с которыми я поддерживаю дружеские отношения.

Доми Ши. Тотем

Знаю, что мультфильм «Я краснею» останется для меня одним из самых запоминающихся кинособытий 2022 года. Не только потому, что это отличная анимация гениальных Pixar, сделанная на уровне лучших работ студии. «Я краснею» должен был выйти в прокат 2 марта, пресс-показ назначили на 28 февраля. Мы с семьей успели посмотреть фильм именно тем вечером; прокат был отменен – Disney вслед за Warner Bros ушел с российского рынка. Таким образом, это была последняя голливудская новинка, показанная на большом экране в Москве 2022-го.

Разумеется, все мысли были о другом. Ну какой мультфильм о школьнице из Торонто, которая с наступлением пубертата превращается в красную панду, если за окном война? Чувство дикой неуместности не покидало ни во время просмотра, ни после. И становилось лишь сильнее от того, насколько изобретательно и талантливо было само зрелище. Уродливость реальности никак не клеилась с безупречностью вымысла, принадлежащего иному – свободному и счастливому миру.

Мысль об этом дисбалансе застряла в сознании, как заноза. Эволюция вселенной, в которой стал возможным подобный мультфильм, будто исключала саму возможность пропасти ресентимента, в которую падала прямо сейчас моя страна. Ведь «Я краснею» – к слову, на редкость удачная локализация оригинального названия «Turning red», отсылающая к милейшей российской комедии «Я худею» и логично добавляющая личное местоимение первого лица к голливудской формуле, – буквально воплощение нынешнего равнения на инклюзивность, столь невыносимого для консерваторов из РФ.

Создательница мультфильма, первая женщина-режиссер полного метра Pixar, – этническая китаянка Доми Ши, выросшая в Канаде. Таким образом в глазах традиционного Голливуда (впрочем, меняющегося на глазах) – многократный маргинал: иммигрантка, азиатка, канадка. В центре сюжета – опыт взросления и стыдные переживания девочки-тинейджера. Само название – прозрачная метафора месячных, недвусмысленно подчеркнутая в мультфильме. И конечно же это еще один фильм корпорации Disney о могуществе бывшего «слабого пола». Что может быть несовместимее с агрессивной и патриархальной экс-империей, ведущей войну с соседним государством? Кажется, что и без всяких запретов «Я краснею» не суждено было выйти на российские экраны. «Мы здесь таких не любим», – как говорили когда-то обитатели городка Южный Парк из одноименного сатирического мультсериала другой панде, зашедшей с горя выпить в местный бар.

А потом я неожиданно сообразил, о чем «Я краснею», и многое встало на свои места. Это же фильм об озверении. И о том, как по-разному можно на него реагировать.

Число сказок о превращениях людей в животных (и наоборот) нескончаемо велико. Однако чрезвычайно редко в них используется биологический ракурс, критически важный для понимания «Я краснею». Обычно превращение – история о выпадении героя из «нормы» (наказания и/или испытания) и последующего магического возвращения к себе прежнему; корни этого сюжета – в древнейших магических практиках, что многократно проанализировано в специальной литературе. Но тринадцатилетняя Мэй Ли никем не наказана и не заколдована за ту или иную провинность. Напротив, она типичная «хорошая девочка»: учится лучше всех, любит подруг, помогает родителям. Превращение в огромного неуклюжего зверя происходит внезапно и воспринимается как незаслуженная кара. Ничего поделать нельзя. Такова ее природа – как выясняется позднее, связанная с родом по женской линии. В красных панд превращались ее мама и бабушка, магическая трансформация восходит к богине Сунь И, чей тотемный зверь – то самое животное. А семейство Мэй Ли традиционно ухаживает за торонтским храмом Сунь И, привечая в нем досужих туристов.

Таким образом, «зверская» природа имманентно присуща Мэй Ли – и, если видеть в ней, при всей очаровательной индивидуальности этой отнюдь не усредненной героини, обобщенный образ, – то и любой взрослеющей девочке, в которой бушует не усмиренная и толком не исследованная грозная сила. Смысловое ядро «Я краснею» далеко от банальности: уходя от сказочной бинарной оппозиции «добра» и «зла», Доми Ши обращается к дуализму порядка и хаоса, созидания и разрушения, подчинения и бунта, живущих внутри одного раздвоенного персонажа. Внутренняя панда, которая в любой эмоциональный момент берет верх над девочкой, одновременно выполняет функцию физиологическую (она символизирует взросление и сексуальное созревание, совпадая с проявленным впервые интересом к противоположному полу) и социальную – обозначает сепарацию от родителей, позволяет проявлять своеволие. Например, самостоятельно зарабатывать деньги на монетизации «кавайной» пушистой зверушки, чтобы сходить на запрещенный родителями концерт бойз-бенда 4Town.

Поначалу кажется, что «Я краснею» – исключительно история милой задаваки и немного зануды Мэй Ли, чьим монологом открывается фильм. Уж слишком подробно Доми Ши знакомит зрителя с ее интересами, увлечениями, привычками, будничными ритуалами. Но это лишь выбранный ракурс. Мэй Ли и ее три закадычные подружки подозрительно быстро смиряются с повседневным чудом превращения, «приручая» панду и учась ее использовать, в том числе контролируя момент трансформации – в обе стороны. Постепенно выясняется, что эта история о трех поколениях семейства канадских китайцев: не менее важны здесь судьбы строгой мамы Мэй Ли и ее властной бабушки, которую опасается даже мама.

Бабушка, как и ее подруги, – хранительница национальных традиций и семейных секретов, знающая и о необходимости, и о рецептуре укрощения панды, которая обязана навсегда скрыться в теле и сознании женщины. Мать подавлена с детства, угнетена проведенным над ней ритуалом и необходимостью двойного контроля – над собой и дочерью, в которой рано или поздно тоже проснется зверь. И только сама Мэй Ли находит в себе силы принять панду, договориться с ней, совершить собственный выбор – и тем самым прервать традицию. Победить проклятие, не расколдовав его, а научившись получать от него пользу и удовольствие. Пожалуй, из всех гимнов женской субъектности, пропетых Голливудом за последнее десятилетие, этот – самый обаятельный и убедительный. А в конструировании пока еще шаткого моста между древней азиатской и молодой североамериканской культурами Доми Ши отныне принадлежит как минимум не меньшая заслуга, чем победителям «Санденса» Лулу Ванг («Прощание», 2019) и Ли Айзеку Чуну («Минари», 2020).